Торговые компании «Альта-Трейд», «Ратибор» и «Энерготрейд» занимались куплей-продажей нефти и нефтепродуктов. В разные годы гендиректором этих трех компаний (все они входили в периметр консолидации ЮКОСа) был Владимир Малаховский. В декабре 2004 года Владимир Малаховский узнал от следователя, что он член организованной группы, преуспевший в хищении нефти и легализации денег. Потом был двенадцатилетний шитый белыми нитками приговор Басманного суда и жизнь в трех колониях (две из них – строгого режима). В заключении Владимир Малаховский провел почти 8 лет. На свободе – ровно месяц. Об этих годах и этом месяце Владимир Малаховский рассказал в интервью Пресс-центру.

«Я совершенно четко осознавал, что УДО мне не грозит».

Владимир Георгиевич, с момента Вашего освобождения прошел месяц, что вы успели за этот месяц на свободе?

За 7 лет и 10 месяцев накопилось столько всяких нерешенных дел. Например, у большинства документов закончились сроки действия (водительские права, загранпаспорт). Все надо восстанавливать. Здоровьем также пришлось заниматься много и активно. С точки зрения социальных связей – потихонечку все восстанавливается. Кто хотел меня найти, все нашли. Все очень рады. С кем еще не встретился, обязательно встречусь.

Кто Вас ждал все эти годы? Какие изменения в семье случились за то время, пока Вас не было?

Слава богу, в семье серьезных изменений не случилось. Все мои родные, близкие очень меня ждали. Моя семья - это жена, дочка. Собака, к сожалению, не дождалась – возраст. Когда меня арестовали, дочке было 18 лет, она училась в колледже, потом поступила в университет, закончила его. Но это уже было без меня. Тот самый возраст, когда нужна отцовская поддержка, я, к сожалению, пропустил.

Внуков пока еще нет?

Пока нет. Все впереди (смеется)

Продолжим в биографических пределах. Расскажите, сколько Вам лет, где вы родились, жили, какое у Вас образование?

Мне почти 59 лет. Родился и вырос на Новом Арбате, в доме с видом на кинотеатр «Художественный» (к сожалению, мой дом уже снесли). Сейчас, освободившись, я прошел практически по всему городу (пересек Москву по диаметру, исключая новые районы). За те годы, что я не видел Москву, произошли просто разительные перемены: шарм старой Москвы потерян, кругом сплошной новодел.

В 1978 году я закончил Институт связи. Те навыки, которые мне там дали, очень пригодились в заключении - приходилось помогать писать контрольные и курсовые работы работникам администрации. Там сейчас повальная заочная учеба. Потому что без высшего образования им сейчас запрещено занимать должности начальников отрядов. Пришлось вспомнить то, что я изучал порядка 30 лет назад. С тех пор применять знания по высшей математике и физике не приходилось, но здесь пришлось вспоминать все. Судя по оценкам, которые получали работники, вспомнил успешно.

Давайте поговорим о Вашем допросе в Хамовническом суде на процессе по делу Ходорковского-Лебедева. Это август 2010 года. К тому моменту Вы находитесь в заключении уже 5 лет и 8 месяцев. И вот Вы собрались дать свидетельские показания, рассказать о месте и роли возглавляемых Вами компаний в структуре большого ЮКОСа…

Немножко не так было. Меня буквально за день до отъезда вызывают и говорят: завтра ты покидаешь пределы нашей колонии. Куда, что, естественно, ничего не объясняется. Сначала меня отправили в нижегородский централ, откуда через две недели этапировали в Москву. Уже в вагоне я услышал фамилию Переверзин (его загрузили во Владимире), и понял, что мы едем на суд. В Москве нас привезли сначала в Бутырку, потом отправили в тюрьму в тюрьме – спецкорпус «Матросской тишины». О том, что я буду вывезен в суд, мне сказали за день до заседания. 

Вас доставили в Москву за неделю до допроса в Хамовническом суде, за это время на вас какое-то давление оказывалось?

Только пытались узнать, какие показания я буду давать. За день до суда у меня состоялся разговор с одним из сотрудников администрации «Матросской тишины». Почти два часа мы проговорили с ним о реформе системы исполнения наказаний на местах, а в конце разговора был задан вопрос: что я буду говорить в суде. На это я четко сказал, что не люблю, когда врут, поэтому буду говорить правду. У человека не нашлось, что на это ответить. 

Все время, пока я ждал суда, ко мне не допускали адвоката. Адвокат искал меня по московским СИЗО всю неделю, но так и не смог найти. Место моего пребывания было покрыто тайной. Задача была очень простая: чтобы я не мог как-то состыковаться с адвокатами Ходорковского, чтобы допрос был, что называется, в чистом виде.

Вы же наверняка понимали, что правдивые показания на этом громком процессе могут навсегда закрыть для Вас перспективу УДО. И это была бы, возможно, меньшая из бед, потому что, сколько у российского заключенного уязвимых мест, Вы знаете, конечно, лучше многих. Страшно не было?

Опасений не было. Я совершенно четко осознавал, что, например, УДО мне не грозит. Любая попытка получения УДО сразу же каралась выговорами или водворением в ШИЗО. При этом я был убежден, что чем больше людей узнает правду о том, что на самом деле произошло <с ЮКОСом>, тем лучше.

В ШИЗО Вас за что сажали?

Первый раз это случилось в 2005 году, еще до приговора. Это был своего рода пресс, когда прокуратура пыталась всеми путями надавить на меня. Из спецкорпуса «Матросской тишины» меня отправили в общий корпус, где сидят обычные заключенные перед судом. В камере, рассчитанной на 30 человек, находилось 130. Люди там не просто сидят и ждут возможности поспать на этих шконках, а стоят, как в автобусе в час-пик. Это, конечно, ужасное зрелище, это соответствующий запах, соответствующая атмосфера. Попадание в такую камеру входит в систему психологического давления. По итогам отсидки в этой камере мне под надуманным предлогом и объявили взыскание. Тут же перевели на шесть суток в карцер. 

Как выглядел тот карцер?

Это маленькое помещение где-то два на два метра, в котором постельные принадлежности выдаются с 10 вечера до 5 утра. Там нет окон, тусклая маленькая лампочка, умывальник, клозет и все. Причем лежать, спать днем нельзя. Можно сидеть. Причем исключительно на полу. Невозможно ни читать, ни писать, потому что не хватает света. Слава богу, мне помогал адвокат. Он приходил, вытаскивал меня на следственный корпус, где я общался с ним. Для карцера оставалась ночь, а это уже не та проблема.

«Данилкин и прокуроры - это одна и та же связка»

В ходе того допроса в Хамовническом суде Вы, в частности, заявили, что если бы ЮКОС покупал нефть в регионах добычи по европейским ценам (о чем мечтало обвинение), то бензин на российских заправках стоил бы примерно в 2,5 раза дороже. Еще вы сказали, что возглавляемые Вами компании закона не нарушали, а на вопрос о том, известно ли Вам что-то о хищении всей нефти у добывающих «дочек» ЮКОСа ответили так: «Больший бред представить сложно!» Все эти показания как-то отразились на Вашей дальнейшей тюремной жизни? Вам как-то дали понять в колонии, что суть ваших показаний известна и ими недовольны?

Администрация, я думаю, была не в курсе того, что я рассказывал на суде. Они ведь выполняют исключительно те задачи, которые им ставят вышестоящие органы. Когда я вернулся в колонию, срок УДО еще не подошел, поэтому администрация колонии не пыталась что-то предпринять в отношении меня, хотя некоторых работников администрации, насколько я знаю, просили быть пожестче ко мне, и они получили выговоры за то, что не предпринимали каких-то жестких ко мне мер.

За время пребывания в Хамовническом суде Вы успели составить какое-то впечатление о Ходорковском и Лебедеве?

Впечатления тяжкие. Народ сейчас делится на две части: одни просто говорят, но ничего не делают, а другие, может быть, много не говорят, но могут все сделать. Так вот и Ходорковский, и Лебедев относятся именно к той категории, которые могут все сделать. И этих деловых людей держат в этой клетке, в заточении, не дают реализовать своих планов, амбиций в хорошем смысле этого слова. Хотя я находился фактически в их же положении, но для них это второе дело, второй сильнейший стресс. Любое дело является очень серьезным стрессом, когда ты понимаешь, что, сколько бы ни говорил правды, сколько бы ни заявлял, что белое это белое, – есть другая сторона, которая все переиначит. К сожалению, так оно и получилось.  

Давайте как раз поговорим о другой стороне. Как вам хамовнические прокуроры? Данилкин, впрочем, не совсем другая сторона, все-таки он суд…

Данилкин как раз другая сторона. Данилкин и прокуроры это одна и та же связка, которая совместно работает над единой поставленной задачей. Суд у нас независимый - он независим от закона. Суд работает по принципу: если надо осудить человека, его осудят. Находясь в заключении, я встречал тысячи подобных примеров.

Ну а прокуратура выполняет поставленную перед ней определенную задачу, невзирая ни на что. Законы они, к сожалению, знают очень плохо, особенно в части гражданского законодательства. И все их незнание видно в приговорах. И в моем приговоре, и в приговорах Ходорковского-Лебедева.  

Знаете ли Вы, что осудившая Вас на 12 лет судья Басманного суда Елена Ярлыкова впоследствии была лишена полномочий за дисциплинарное нарушение? Что Вы почувствовали, услышав эту новость?

Ничего. У меня никакого злорадства по этому поводу нет, просто человек прекрасно понимал, на что он шел, и понимал, что то дело, которое она рассматривала, в том виде, в котором его представили, было шито белыми нитками. Когда у обвинения не было каких-то фактов, каких-то аргументов суд сам становился на позицию обвинения и сам додумывал эти факты и аргументы, и сам приводил их в качестве доказательств. А фальсификация протокола судебного заседания!.. там настолько все сделано топорно и тупо, что диву даешься. Это был один из показателей того, что судья долго в своем кресле не пробудет.

А может быть, именно такие судьи и востребованы сейчас?

Человек, который совершил сделку со своей совестью, действительно, мог бы быть востребован в других каких-то делах, но от человека, который слишком многое знает, лучше просто избавиться.

То есть вы считаете, что эхо «дела ЮКОСа» госпожу Ярлыкову догнало?

Совершенно верно. Это был повод, и этот повод тут же использовали – ее убрали.

«Ходорковский все сделал правильно»

После Вашего допроса в Хамовническом суде Ваш адвокат Виктор Аношин сказал, что Вы «всегда были лояльны к ЮКОСу» и даже назвал Вас «идейным юкосововцем». Вы действительно «идейный юкосовец» и что это вообще значит? 

Трудно сейчас предположить, какой смысл он хотел вложить в эти слова. Но я считаю, что в конечном итоге он прав. В момент работы я не относился напрямую к ЮКОСу, я возглавлял компании, аффилированные с ЮКОСом, но после того, как началась эта несправедливая война с компанией, когда начался просто отъем этой компании, я, наверное, действительно, стал идейным юкосовцем. Я просто-напросто не люблю, когда творится несправедливость. В тот момент, как, наверное, и все сотрудники ЮКОСа, я хотел, чтобы компания осталась живой. Но, к сожалению, этого не произошло.

У нас на сайте выложены десятки решений арбитражных судов (вот, вот, вот. - ПЦ). С их помощью ЮКОС утопили в налоговых претензиях, но эти же самые решения доказывают, что никакого хищения нефти не было и быть не могло. Так вот, в этих арбитражных решениях перечисляются торговые компании ЮКОСа и их руководители, просто в алфавитном порядке перечисляются, десятки фамилий. Кто-то из этих людей стал свидетелем, кто-то, как Вы или Вальдес-Гарсия, обвиняемыми, кого-то следствие, возможно, и вовсе не заметило. Вы их логику раскусили? По какому принципу одних отправляли в тюрьму, а других на свидетельскую трибуну? Там вообще логика есть?

Логики никакой нет. Это лица, которые работали близко с ЮКОСом, они были точно такие же директора, как и я. По всей видимости, решающую роль здесь сыграли другие моменты. В моем случае, может быть, им понравилось созвучие фамилий Ходорковский-Малаховский (грустно улыбается).

Если бы Ходорковский оказался бы податливее, если бы его линия поведения с властью была бы другой, если бы он вообще не вернулся в Россию в сентябре 2003 года, то, возможно, следствию не потребовались бы заложники из числа юкосовцев… Вы думали, когда-нибудь о своей ситуации в контексте «Эх, если бы он поступил иначе»?..

Вы знаете, не думал. Я считаю, что все было сделано правильно. И когда начались проблемы у компании, а начались они после встречи Ходорковского и Путина, я поддержал мнение Ходорковского (имеется в виду кремлевская встреча представителей крупного бизнеса с Владимиром Путиным. Тогда, 19 февраля 2003 года, Михаил Ходорковский говорил о существовании в России гигантского коррупционного рынка, в который активно вовлечены и высшие госчиновники. – ПЦ). Описанная Михаилом Борисовичем ситуация благополучно дожила до наших дней. Только сейчас это еще и зашедшая в тупик ситуация. Та коррупция, которая сейчас есть в стране, это страшное дело. Когда я очутился на свободе, я посмотрел на это на все немного с другой точки зрения – и меня это просто-напросто убивает. Кроме денежных отношений, кроме того, чтобы урвать что-то конкретно для себя, государственных чиновников ничего больше не интересует. Причем они прекрасно понимают, что они временные люди, которые могут в любой момент слететь, уйти с этого места, поэтому стремятся получить по максимуму.

Второй момент. В 2003 году у президента и его окружения появилась концепция, в которой предполагалось национализировать все источники добычи нефти, газа и т.д. Насколько я понимаю, за решение этой задачи взялся Сечин. В ходе реализации этой концепции и произошел отъем ЮКОСа. То есть взаимоотношения Михаила Борисовича и Путина явились поводом. И сейчас крупнейший наш добытчик нефти – это «Роснефть», но история говорит о том, что компании, руководимые государством, неэффективны.

Вы сменили три колонии (две строго режима, одна – общего). Как к вам относилась администрация колоний? Вам давали понять, что Вы необычный заключенный, к которому будут применяться совершенно отдельные стандарты? 

Когда я появился в своей первой колонии (14-я колонии строго режима Нижегородской области), меня вместо карантина поместили в помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора. Так называемое ПФРСИ. Это камера, находящаяся рядом с камерами ШИЗО, на которую распространяются те же самые правила внутреннего распорядка, как и в штрафных изоляторах: нельзя ни отдыхать, ни спать и т.д. В такой камере после приезда в 14-ю колонию я провел 17 дней.

В заключении я хотел работать, но администрация обеих колоний строго режима четко заявила, что мне придется сидеть без работы. Для трудоголика это тоже один из видов наказания. 

Еще пример. Руководство колонии очень не хотело, чтобы я получал литературу, газеты, журналы (может быть, им просто было сложно их проверять). Поэтому присланную мне бандероль с книгами тут же отправили обратно. Я даже не знал, что она ко мне приходила. Начинаю выяснять. Мне говорят, что эта бандероль мне не положена, потому что ранее я уже получил такую же с продуктами. Тогда объясняю, что в соответствии с п.3 ст. 95 УИК РФ бандероли с книгами «не включаются в количество посылок и бандеролей, которое вправе получать осужденный».

Как Вам кажется, Вы когда-нибудь забудете номер статьи УИК про бандероли?

Я очень часто стараюсь забывать вещи, которые мне не нужны. Поэтому, как получится…

«В колониях, в которых я был, никто не поддерживает власть»

Как другие заключенные относились к тому, что Вы сидите «по ЮКОСу»?

Всем, конечно, было интересно. Когда узнавали, что я сижу «по ЮКОСу», все начинали спрашивать почему, за что и т.д. Не у всех же верное складывается впечатление, многие же смотрят телевизор, который, к сожалению, в наше время не отвечает требованиям честности и справедливости. Я помню, как в 2004 году прошел цикл фильмов по компании ЮКОС, в этих фильмах звучали названия компаний, которыми руководил я. Это как раз и было искажение информации. Поэтому тем, кому это было интересно, я просто рассказывал, что было на самом деле. Самым простым доказательством являлось то, что в заключении находится очень много несправедливо осужденных. А люди же не слепые котята, они же в конечном итоге видят, что человек сидит просто ни за что. 

Эти фильмы, которые Вы упомянули, прошли по НТВ еще до вашего ареста. Когда Вы услышали в этих фильмах названия своих компаний, сердце йокнуло? 

Тогда была настолько напряженная ситуация, что уже не йокало. Не было такого момента, чтобы я боялся, что меня могут закрыть.

А как они Вас закрывали? На последнем «свободном» допросе просто сказали, что Вы больше отсюда не уйдете? 

После окончания допроса, когда мне уже были подписаны документы на выход, раздался телефонный звонок, после которого пропуск на выход был порван, а мне сказали: «Поехали в суд». Это был предпраздничный день, поэтому в Басманный суд меня повезли уже в восьмом часу вечера, когда оставался только дежурный судья.

На «Территории гласности» Вы рассказывали, что под конец Басманного процесса, когда уже замаячил двенадцатилетний срок, у Вас появилось ощущение, что «это дорога в один конец». Когда Вы поверили, что выбраться из этой истории все-таки получится? 

Надежда выбраться не покидала меня никогда. Я по натуре оптимист, поэтому даже при всей тягости своего положения я стремился думать о хорошем и бороться за свою свободу. Собственно говоря, я это и делал все 8 лет – боролся за свою свободу. И я продолжу борьбу. У меня уже написаны надзорные жалобы на приговор. В ближайшее время они будут отправлены в Верховный суд. 

А Европейский суд будете задействовать?

После нашего осуждения, адвокат Владимира Переверзина подал жалобу в Европейский суд. Если в Страсбурге будет решен вопрос по Переверзину, он будет автоматом решен и относительно меня. Насколько я знаю, жалоба до сих пор не рассмотрена. Остается ждать.

Что помогало держаться все эти годы?

Только надежда на изменение ситуации. Я до сих пор считаю, что ситуация изменится. И относительно Михаила Борисовича, и относительно Платона Леонидовича, и ситуация внутри страны. Вот это, честно говоря, меня и поддерживает, потому что я считаю, что так, как мы живем сейчас, так больше жить нельзя.

Вы сели в тюрьму при президенте Путине, за время «либерального» президентства Медведева сменили три колонии, вышли опять при Путине…Вас арестовали в период общественной апатии, протестный подъем минувшей зимы и весны Вы встретили в колониях, вышли же в период реакции, когда оппонентов власти всячески и жестко преследуют… Вот Вам все эти истории в какой степени интересны? Политика, процессы общественного бурления Вас сильно сейчас занимают или больше хочется уйти в частное, личное?

В заключении эти темы волновали меня очень сильно. Причем не только меня одного, но и тех людей, которые занимают активную жизненную позицию.

А там много таких? Заключенные скорее сочувствуют оппозиции или все-таки поддерживают власть?

Людей, которым интересны происходящие в стране события, политика, экономика, там достаточно много. В колониях, в которых я был, никто не поддерживает власть. Потому что они от этой власти достаточно много потерпели. Даже тот, кто осужден за реально совершенное преступление, если он видит, что его осудили на 8 лет, а кому-то за точно такое же преступление дали 5 лет, - для него это уже несправедливость. Люди борются не только с теми приговорами, которые получили сами, но борются еще и с той несправедливостью, которая существует в стране. Они находятся в оппозиции не к строю, а именно к этой несправедливости.

Вы сказали, что политика сильно занимала вас тогда и там, а сейчас она выпала из зоны Ваших интересов?  

Сейчас очень много проблем. Сутки, к сожалению, не резиновые и приходится в эти 24 часа включать столько дел, что просто-напросто не хватает времени на то, чтобы осмотреться кругом.

Ну, вот «Марш миллионов» будет в декабре, Вы пойдете? 

Да, обязательно пойду.

«Я стал более прямолинейным»

Чем, на Ваш взгляд, закончится вельско-архангельская история со снижением Платону Лебедеву срока наказания? Вот опять стало известно, что прокуратура опротестовала судебное решение о трехлетнем снижении срока.

Я думаю, что в Архангельске решение Вельского суда не отменят. Прокуратуре нужно каким-либо путем ужесточить эту ситуацию, это стандартная работа прокуратуры, поэтому она просто не могла не подать это кассационное представление.

На запись программы «Территории гласности» вы приходили в корпоративной куртке ЮКОСа (эмблема, желто-зеленые цвета и т.д.) Близкие не отговаривают Вас носить эту куртку? Не предлагают уже начать забывать всю эту историю? 

Мне адвокат Виктор Аношин (он мой друг детства) сказал: «Ты ходи в ней, конечно, только на Красной площади не появляйся». «Хорошо», - ответил я ему (смеется).

После этих 7 лет и 10 месяцев родственники замечают в Вас какие-то изменения? Каким Вы стали по самоощущениям? 

Какие-то изменения, конечно, есть, но в целом характер не поменялся. Я каким был, таким и остался. Может быть, стал немножко более прямолинейным. Если раньше я мог какие-то острые углы обходить, то сейчас мне, честно говоря, уже не нравится этот процесс, и я иногда говорю правду в лоб, хотя она многим может быть и неприятна.

Книгу «Тюрьма и воля» уже прочитали?

Сейчас читаю с большим интересом. Параллели одни и те же. К Ходорковскому, конечно, отношение <со стороны власти> более жесткое, совсем другое. Я человек непубличный, но волею случая оказался в таком переплете.  

Какие у Вас планы на свободное будущее?

Планов на самом деле очень много. Все проведенные в колониях годы я старался работать над какими-то интересными для себя вещами. И если кому-нибудь сказать, что у меня в тюрьме не было времени, многие просто-напросто не поверят, но на самом деле это было именно так. Поэтому план работ на ближайший год у меня составлен. Посмотрим, что получится.