На «Территории гласности» - заслуженный артист России Алексей Девотченко.
Ведущая: журналист Нателла Болтянская.

Здравствуйте, это программа «Территория гласности». Я – ведущая Нателла Болтянская, наш гость – Алексей Девотченко, здравствуйте.

Здравствуйте, Нателла.

Ваша профессия – она сродни, извините, так… такому, в известной степени, подчиненному положению. На сегодняшний день артист в России – это тяжелая работа. Нужно сниматься во всяких идиотских сериалах, у вас я их насчитала парочку.

Вот, нужно вести презентации, нужно, как в свое время сказал Виктор Анатольевич Шендерович на юбилее адвоката Шмидта, иметь просторное лицо, улыбаться власти и дальше всё понятно. А вы – неудобный товарищ. И многие помнят, как однажды ваша карьера, актерская карьера запнулась из-за ваших политических, так скажем, убеждений. Это легко ли сегодня – иметь человеку вашей профессии политические убеждения в нашей стране?

Вот этого я не знаю, я за всех отвечать не могу, потому что кому-то легко, может быть. Мне, например, легко, я не чувствую себя как бы обделенным, обделенным работой вот сейчас. Я себя чувствую обделенным работой в Петербурге – моем родном, да, там ее нет просто вот как таковой. Потому что год я уже не получаю никаких предложений, ни приглашений ни из театров, ни еще от каких-то организаций. В Москве как-то посвободней в этом отношении, и есть и приглашения и всякие варианты, всякие проекты. Вот поэтому я не знаю, вообще говорить о политических убеждениях в такой среде как актерская – очень сложно.

Актеры, ну, наверно, в какой-то степени они подневольны. А с другой стороны, существует такое мнение как бы расхожее, к сожалению, оно подтверждается, что артисты считают себя, так сказать, такими пташками божьими, которые – значит, мы вне политики. Мы вот, значит, так сказать, мы на сцене парим, танцуем, поем, пляшем и так далее.

А вас вот вызывает главный режиссер и говорит: господин Девотченко, что-то вы это, не тех поддерживаете.

А нет, меня не вызывает главный режиссер. Меня никто не вызывал, я могу сказать…

Не была благополучна, скажем, в Санкт-Петербурге судьба вашего моноспектакля по Салтыкову-Щедрину. Пригласили вас в Москву – всё замечательно. Но тут главный режиссер театра…

Ну, подумаешь, подписывает какое-то письмо или снимается в какой-то программе, и как бы ничего нового ведь не происходит во всей этой истории. И вдруг вы раздражаетесь достаточно таким жестким письмом и сообщаете, что вы меня извините, Светлана Александровна, но мой зритель – вот мне очень понравился этот пассаж – не сможет прийти в ваш театр. Ну, зачем вы переключения на свою эту… ищите?

В этой ситуации как раз Светлана Александровна создала проблемы с прокатом этого спектакля, поскольку буквально накануне, грубо говоря, я подписываю письмо 45-ти, которые осуждают второй приговор по делу Ходорковского и Лебедева. И через три дня я получаю известие, что выходит, значит, широким экраном в Интернет фильм под названием «Ходорковский.труб(п)ы», в котором Светлана Александровна сыграла одну из главный ролей. Ну, и поэтому тут… тут, по-моему, вообще не может быть никаких вариантов. Тут не может быть вариантов чисто этического свойства, чисто… И после этого я буду приходить как ни в чем не бывало, играть и… ну, это абсурд какой-то. Мне просто…

Все же всё понимают.

Да нет, ну, все-все… ну, может быть, все всё понимают, но я просто себе этого никогда не прощу. Просто элементарно – ну, это есть какие-то такие внутренние вещи, вот внутренние именно.

Ваш сумасшедший спектакль «Записки сумасшедшего» – газетку читает с информацией о деле Ходорковского?

И Салтыков-Щедрин у вас так подозрительно осовременен. Так, что прямо думаешь: какое милое тысячелетие нынче на дворе. Таким образом, правильно ли я делаю вывод, что вообще для вас процесс Ходорковского-Лебедева – это не просто новости, там, первой или второй строки?

Безусловно, это не… не новости первой-второй строки. Это для меня, например, вот я думал и так сказать, много достаточно размышлял вообще обо всем этом – это… это очень знаковый процесс, знаковый. И, к сожалению, понимаете, вот… вот каждая… это какая-то уже традиция, вот пока, по-моему, еще никто об этом не говорил, а может быть и говорил, не знаю. Но это традиция, когда каждое столетие в России начинается вот таким, так сказать, громким процессом. Если, так сказать, вернуться в век 20-й, то был очень-очень громкий так называемый процесс – дело Бейлиса

И это был процесс, который действительно взбудоражил всю российскую общественность, и не только российскую общественность, когда предъявлялись обвинения в ритуальном убийстве, значит, евреем мальчика Андрея Ющинского, по-моему, его...

Ющинский его фамилия

Да, Ющинский, которого, значит, вот этот Бейлис зарезал с тем, чтобы потом принести в жертву и чуть ли не съесть – ну, в общем, абсурд.

У нас сейчас, конечно, не такая ситуация как бы.

Потому что о крови в соответствующем блюде говорит только один человек публично, и мы его все знаем.

О крови соответствующей нет… ну, понятно, это понятно, да. Это как бы… это из его репертуара – делать, так сказать, из Ходорковского такого персонажа каких-то страшных сказок Шарля Перро – какого-то там людоеда, мясника, Синюю Бороду. Но по степени абсурда обвинений – ну почему, оче… очень похожие вещи, очень схожие вещи.

Ну, вам… вам тут же скажут: послушай, ну ты же не специалист там в экономике, в нефтянке, в юриспруденции.

Где нам вот, маленьким людям, сидящим на зарплате, понять механизмы оптимизации, там я не знаю, налоговых схем? Но, тем не менее, вы для себя, там еще кто-то, я для себя – мы делаем вывод: нет, процесс… или там, действия обвиняющей стороны не вполне правосудны. И всё, и начинаем бить копытом, притом, что это битье копытом никому, кроме нас, в общем, никакого удовлетворения не приносит, правильно?

Ну да, я уж не знаю, приносит ли оно и нам удовлетворение.

Но вы это делаете почему?

Ну потому что… ну, потому что я не могу не делать.

Вы подписываете какие-то письма. То самое письмо 45-ти, о котором много говорили и писали, что эти 45, так сказать, гораздо весомее, чем те 50, которые подписали…

55, которые подписали первое письмо, и те, кто, так сказать, высказывался по второму процессу, а результата никакого не происходит. Это доказывает сразу несколько пунктов. Первое: у нас всё в порядке с «Территорией гласности» – программа у нас называется «Территория гласности». Она достаточно велика, для того чтобы актер Девотченко там, я не знаю, литератор Катерли, литератор Стругацкий, актер Басилашвили, там не знаю, журналист такой-то – чтобы они могли сказать, что они думают. И достаточно эта территория мала, для того чтобы принимающие решения плевать хотели на мнение актера Девотченко, в частности, правда?

Правда.

Что делать будем?

Что делать будем? Будем дальше говорить. Будем… будем дальше говорить, как говорила Надежда Яковлевна Мандельштам в воспоминаниях, что надо молчать… не надо молчать, надо говорить, пока есть такая возможность. Потому что когда мы все замолчим, то тогда и наступит самое интересное, вернее, самое страшное. И вы знаете, вот… вот по поводу, скажем, вот всего того, что власть не реагирует, власть… тут безусловно, должна власть поменяться, чтобы что-то произошло. И мне часто, извините, может быть, я в другую сторону как-то уведу, но вот я очень часто… мне говорят, что вот ты лезешь в политику, че ты лезешь в политику? Твое дело, значит, вот артист. Ты иди на сцену, там выражайся и, так сказать, че ты лезешь, че ты лезешь?

Да, сдался вам этот Ходорковский?

Зачем тебе этот Ходорковский? Зачем тебе то-се, пятое-десятое… И, кстати вот, я у Ходорковского… я вот долго думал, как формулировать вообще будем – вот что значит «лезть в политику»? Я… вот сейчас вышел в издательстве «Эксмо» замечательный этот сборник статей, интервью и диалогов…

Михаила Борисовича Ходорковского. И я вот нашел там – просто вот он… он формулирует. Это простейшая формулировка, когда… я не ручаюсь за точность цитаты, но он говорит, что если гражданин считает себя не рабом, а гражданином, то он име… не только имеет право, но он обязан лезть в политику. Потому что участие в выборах – это уже политика, любое публичное высказывание в адрес власти и ее действий – это уже политика, выступление и выход, там я не знаю, на митинг – это уже политика. И что самое поразительное, он сказал, что и если мы будем до сих пор считать, что наша власть формируется где-то на Марсе без нашего участия, то мы не должны обижаться, что власть на нас плевать хотела.

Есть ли, с вашей точки зрения, вероятность того, что современное российское общество будет так или иначе объединяться вокруг культуры?

Да.

Театра?

Да.

Интеллигенции?

Да. Это вот однозначно могу сказать, что...

Докажите.

Чем?

Ну, чем-нибудь. Мамой клянусь, например.

Да, мам… зуб даю. Нет, тут дело не… Ну что, докажите? Я просто… я понимаю, вот… смотрите, вот зайти на любой Интернет-ресурс – социальная сеть любая: Фейсбук, Контакт, там я уж не говорю про Живой Журнал, который значит сейчас – со страшной силой там происходит, как это, бомбардировка просто ядерная. Но сколько народу, казалось бы, совершенно не интересующегося политикой. Но насколько это интересно – смотреть, скажем, на Мишу Ефремова, который читает стихи, да, вот Быкова? Это… это называется перепост. Сколько перепосчивается в день всего этого. Это гораздо действенней, чем какой-то митинг, чем какое-то, значит, объединение демократов в какую-то в одну партию, в другую партию, в третью...

Опять же дубинкой по башке не дадут.

Опять же дубинкой по башке не дадут. И потом, это все-таки затраты минимальные. Народ – не побоюсь этого слова – он… ему гораздо… он гораздо более восприимчив и вот именно к этому, именно к культурным каким-то проектам, культурным проявлениям. Будь то театр, будь то вот телевидение, будь то концерт. Потому что, скажем, концерты в поддержку политзаключенных, которые проводят и в Москве и иногда в Петербурге – они ж тоже собирают людей.

Алексей, ваш прогноз, как будет развиваться ситуация с Михаилом Ходорковским, с Платоном Лебедевым и другими, я бы сказала, пострадавшими сотрудниками «Юкоса»? Как вы прогнозируете эту ситуацию?

Ну я вот прогнозировать не могу, но пока у меня почему-то очень такие мрачные ощущения от всего, что происходит, и от того, скажем, как ведет себя тот же наш младший Президент – Дмитрий Анатольевич Медведев. Потому что когда… когда он пришел и сказал по… сразу, по-моему, и сказал в 2008 году, на второй или на третий день он сказал: свобода лучше, чем несвобода. И все, вся интеллигенция, там все… все люди…

Воспряла.

А!.. Сделала такой вдох. Потом он сказал еще раз: свобода… Он сказал уже раз 20 наверно. И теперь, когда он уже говорит: свобода, чем несвобода – все… все делают: Господи, да помолчи ты уже. Ну, когда… ну, сколько можно? Мы уже… Вот, поэтому у меня очень как бы это… От него очень многое зависит на самом деле, от того же Медведева, того же Медведева. Ну, судя по тому, что ничего не происходит, с его стороны никакой, так сказать, реакции на… на всё происхо… Потому что же письма-то пишутся на адрес Президента.

Вы знаете, это удивительное ощущение, это удивительное образование – вот эта вот «Территория гласности», на которой мой гость может всячески словами порочить младшего, как он выразился, Президента с одной стороны, а с другой стороны, как бы это сказать, эффект небольшой, недалеко и нешироко распространенный.

Наш гость – Алексей Девотченко, я – ведущая программы Нателла Болтянская. Всего доброго.

Спасибо.