Александр Морозов о киевском Конгрессе и о том, какие две опции оставляет реальность Михаилу Ходорковскому.

Русский Журнал, 14.05.2014

Я получил приглашение на конгресс в Киев, организованный Ходорковским, и решил поехать. С опаской. Опасался, что Конгресс окажется беспомощным и ненужным мероприятием. Поехал, потому что было чувство: это вообще последняя возможность встретиться с украинцами "до начала худшего". Потом уже и разговор станет невозможным. "Антивоенный конгресс за несколько месяцев до катастрофы". Ведь накануне конгресса было ясно, что сепаратисты на Юго-Востоке торопятся к 9 мая, а 11 мая хотят проводить референдум. Кремль давит. А США и Евросоюз имеют только долгосрочные идеи давления на Путина. Да и те пока не слишком согласованы. На московских официальных ресурсах висят баннеры "Угроза гражданской войны в Украине", под них подверстываются новости, готовящие российскую аудиторию к возможности скорого ввода российских военных сил поддержки на Юго-Восток. И что там будет - после мая, летом и, тем более, осенью? Можно ли вообще будет въехать в Киев? Короче, с "последним чувством" я летел. Как будто накануне прощания с целой эпохой. Что я увидел?

Ходорковский. Многие из тех, кто был на конгрессе, знали его до посадки, участвовали в его "Открытой России". А я его не знал. Он производит очень хорошее впечатление. Я был на его встрече с небольшим кругом харьковских гражданских активистов, он отвечал на вопросы. Никакой риторики. Каждый ответ - это прямая мысль. Приводит простые, конкретные аргументы. Статьи мне его казались всегда слишком рационалистичными и абстрактными. Но говорит он конкретно.

Зачем он появился на Майдане и теперь в Киеве? Ответ для прессы: попытаться сохранить отношения между антивоенной российской и украинской интеллигенцией в условиях катастрофы. Символический жест: начать сотрудничество с киевским Политехом, 50 грантов для российских студентов, 20 вакансий для российской профессуры. В кулуарах обсуждалась идея создания в Киеве Русского университета. И я подошел к Ходорковскому поговорить об этой идее. Он сразу понял, о чем идет речь, и ответил, что на полномасштабный университетский проект пока нет ресурсов.

Университет. Эта идея обсуждается в разных кругах уже полгода. Он нужен. Потому что для будущего страны полезно, чтобы теперь возник аналог Парижского богословского института (основан русской эмиграцией в 1924 г. и существует до сих пор). А в Праге в 20-х гг. было четыре русских вуза. Сейчас нужен большой русский образовательный центр (университет) в Европе. За пределами России сейчас сотни лучших российских гуманитариев. Они могли бы, не покидая своих кафедр, участвовать в создании этой институции. Сейчас будет новый исход гуманитариев в Европу. Это высококвалифицированные люди и им, конечно, найдется работа. Но политически, для будущего, важен современный международный, но русский по происхождению университет. Он примет и студентов из тех семей, которые не просто хотят дать детям образование в Европе, но и хотят, чтобы они оставались в культурной традиции. Когда мы обсуждали эту идею на Конгрессе в Киеве с известным украинским философом Александром Филоненко, он сказал мне: это должен быть не просто вуз, а новый центр русской классической культуры. И это понятная идея. В ближайшие годы классической культуре "под Мединским" придется плохо. Таким людям, как Ольга Седакова, Анатолий Ахутин и многим другим комфортно не будет. Многим историкам, филологам, философам все равно придется искать себе занятие за пределами РФ в ближайшие годы. Отсюда и возможность создать новый сильный центр в Европе. Структуры Евросоюза могут это поддержать. Университет является единственной институцией, которую без колебаний может поддержать и Брюссель, и любая европейская столица. Если в России наступает "благословенная архаика", то надо создавать большой очаг культурной России за пределами. Потом пригодится.

Украинцы. На Конгрессе было 250 украинских интеллектуалов. Оргкомитет собирал с обеих сторон "людей здравого смысла", т.е. способных говорить без крика. Даже в такой адской ситуации, как сейчас. Наверное, было бы лучше проводить этот конгресс на территории третьей страны. И с участием гуманитариев большинства европейских стран. И, может быть, так и надо сделать в будущем, если продолжать инициативу этого Конгресса.

Но даже и в Киеве – это было очень важное общение. Дело в том, что у 250 украинцев и 130 русских (участников было больше, я называю только количество зарегистрированных) долгая история сотрудничества. Ранее украинские и русские правозащитники вместе защищали заповедники Крыма. Писатели обеих сторон переводили друг друга. Журналисты обеих стран хорошо знакомы между собой еще со времен первого Майдана. Художники contemporary art участвовали в совместных международных проектах. И война безжалостно бьет в эту длинную совместную историю. Кажется, что сохранить сотрудничество вообще будет невозможно, оно в такой ситуации слишком двусмысленно.

Я вел одну из секций вместе с украинским критиком и главным редактором журнала "Критика" Андреем Мокроусовым. И он сразу сказал: нет оснований для диалога. Вы – московская интеллигенция, – при всей вашей нелюбви к Путину, в отношении нас все равно выступаете носителями гегемонистского дискурса. Возразить на это трудно. Тем более что у нас тут много желающих давать советы украинцам, как им выйти из положения, в котором они оказались. У нас тут через одного – "геополитики" или "специалисты по украинской элите". Украинцы имеют все основания в мягкой форме сказать: друзья, занимайтесь своей собственной политической системой. А главное: какую бы критическую позицию мы не занимали в отношении нашего "чингисхана" – кто с 1999 года (как Лилия Шевцова), кто с 2011 (как Александр Шмелев), для всех этот период путинизма закончится "проблемой вины" (Томас Манн: "мой брат гитлер").

Конечно, возможна и другая украинская позиция, и она была слышна в общении с Константином Сиговым, Александром Филоненко и многими другими. Смысл ее таков: если Россия надолго погружается в трясину евразийства и "культурной политики Мединского", давайте создадим здесь, в Киеве, совместными усилиями представительство "другой России". Не в лимоновском смысле, а в том, каким было представительство в Праге русской и украинской интеллигенции, бежавшей от большевиков. Знаменитого русского историка древнерусского искусства Кондакова (бежал через Константинополь и Софию, умер в 1925) и знаменитого деятеля украинского возрождения Федора Щербину (бежал через Сербию, умер в 1936) отпевали в Праге в одном храме. И похоронены они были на одном кладбище.

Эту "другую Россию", если задуматься, точно можно назвать "Открытая Россия". И так она, собственно говоря, когда-то и называлась. Трудно с этим смириться, но в 2014 году Россия опять "закрывается". Здесь говорят об "особом пути", о какой-то своей "духовной скрепе", выстраивают редуты сопротивления всему остальному миру. Но рядом с этим сохраняется и "открытая Россия". Правда, теперь непонятно – где, для кого и как она должна существовать. И кем в этом контуре "открытой России" будет Ходорковский в ближайшие годы. Русский "Стив Джобс", у которого отняли бизнес и посадили на 10 лет, еще на старте проекта "Закрытая Россия", он может хотеть быть кем угодно, но реальность оставляет ему две опции: занять позицию "а-ля Солженицын" – то есть, замкнуться в условном Вермонте и произносить "важные слова" – либо строить условное "русское правительство в изгнании". Солженицын и Савинков – это две разные роли, два разных модуса действия в эмиграции. Не сказать, чтобы это были благополучные варианты. "Закрытая Россия" не оставляет хороших путей. Но как бы там ни было – нам нужен Университет в любой из европейских столиц. Нам нужен второй конгресс – с участием таких людей, как, например, Тимоти Снайдер, Рансьер, Слотердайк или Аксель Хоннет. И нам нужна "Открытая Россия".