Как вы думаете, чем может закончиться процесс?

Мне кажется, оправданием технически не может закончиться, поставлена задача, и её надо решать. Мне кажется, прокуратура потребует достаточно жёсткий срок, судья выдержит паузу, скостит на два-три года и вынесет обвинительный приговор. Проблема в том, что сейчас, когда слушаешь обвинение со стороны прокуратуры, создаётся ощущение, что она постепенно и незаметно изменила свою позицию в процессе всего обсуждения. Потому что сейчас я услышал, что, оказывается, Ходорковского и Лебедева уже не обвиняют в хищении нефти, они сменили формулировку и обвиняют их в присвоении нефти, причём очень загадочным способом: присвоение проявляется в том, что за трансфертные, сниженные деньги у дочерних компаний ЮКОСа покупали нефть, а поскольку цены были снижены, то значит, на самом деле, нефть стоила дороже и эту разницу, собственно говоря, Ходорковский, как член организованной группы, себе и присвоил. На самом деле, мне кажется, что это абсолютно нормальная процедура, когда на сельскохозяйственном поле пшеница скупается по низкой цене, а потом на внешнем рынке продаётся по более высокой цене – это естественный процесс трансфертного ценообразования и называть это хищением пшеницы мне кажется достаточно удивительным.

Более того, я не могу отделаться от ощущения, что, таким образом, прокуратура подставляет под удар и наше правительство. Потому что, как мне тогда понимать взаимодействие в нефтегазовой торговли России и Белоруссии, когда Белоруссии за сниженную по мировым стандартам цену продавали нефть, за счёт чего она получала, как говорил Владимир Владимирович Путин, 5,3 млрд. долларов льгот в год, и, таким образом, эта льгота похищалась у меня, как у налогоплательщика и у государства, поскольку выводилась из-под налогообложения тоже за счёт понижения этих самых цен. За десять лет 50 млрд. долларов, таким образом, из кармана налогоплательщика было похищено преступной группой, уж я тогда боюсь назвать тогда фамилии её членов.

Это несовпадение поставленных задач, это несовпадение исходных обвинений с завершающими словами прокуратуры позволяет мне говорить, что ужасно низкий уровень, во всяком случае, обвинения, мне трудно говорить про весь суд. Они как-то не могут сшить концы с началами. На самом-то деле это следствие видимо того, что все-таки перед ними стоит политическая задача. Если бы это был чисто хозяйственный или уголовный суд, то даже при наличии какой-то заинтересованности сверху, в деятельности любого крупного хозяйственного предприятия можно найти более или менее корректно то, за что можно хозяев осудить, там на два-три года, можно навесить что-то. Но задача стоит, видимо, в том, чтобы осудить на десять, на какие-то большие сроки. И эти ребята старательно, в меру способностей выдумывают, вымучивают, переформулируют какие-то обвинения, на самом деле, которые из себя ничего не представляют, потому что это просто нормальная хозяйственная деятельность, которой занимаются все остальные корпорации и даже государство в повседневной деятельности. Только сейчас это оказывается преступной деятельностью и проводится преступной группой, а вот у другой компании эта же деятельность называется нормальной и, соответственно, не преступной группой, а группой эффективных менеджеров. У меня было смутное подозрение, что это так, когда начинался процесс, а сейчас у меня просто абсолютная убеждённость, что на, самом-то деле, предъявить по существу нечего, а надо, вот и приходится за этим с мукой наблюдать.

На самом деле, ощущение ужасное, потому что ты понимаешь, если надо посадить – посадят любого. В данном случае «надо посадить» - сказал кто-то очень высокий, мы даже знаем его фамилию, а если вы человек более мелкого масштаба, то вас может посадить майор, подполковник, может быть, даже капитан, если ему захочется у какого-то маленького бизнеса оторвать какие-то маленькие деньги. Это ощущение инстинктивного презрения к суду, правосудию со стороны тех людей, которые этот суд должны осуществлять, меня просто ужасает.