Сегодня "Независимый экспертно-правовой совет" в Независимом пресс-центре собрал круглый стол, на котором говорили о проблемах законодательства и практики применения условно-досрочного освобождения.

Дискуссия велась вокруг двух документов:  

1) научно-экспертного заключения на решение Вельского районного суда Архангельской области об отказе в удовлетворении ходатайства Лебедева П.Л. об условно-досрочном освобождении от отбывания наказания;

2) законопроекта «О совершенствовании порядка применения взысканий к находящимся в местах принудительного содержания подозреваемым, обвиняемым, осужденным».

-----------

Вступительное слово председателя правления "Независимого экспертно-правового совета" (НЭПС) Мары Поляковой:

Сегодня мы собрались обсуждать некоторые проблемы, связанные с наказаниями в местах лишения свободы. Мы очень много занимаемся этой темой, имеем материалы и сообщения по практическим проблемам в местах лишения свободы, и у нас сформировалось представление, что наложение взыскания зависит от администрации мест лишения свободы, при этом сам заключенный, на наш взгляд, не защищен от произвола в этих случаях. А любое наложение взыскания может фактически предопределить пребывание в местах лишения свободы на годы, то есть не суд иногда предопределяет, сколько человеку сидеть, а фактически администрация. Поэтому если не сложились отношения, то возникает такая проблема. И она довольно ярко, на наш взгляд, была продемонстрирована на известном всем деле Лебедева-Ходорковского, и в этой связи мы подготовили заключение на судебное решение по Лебедеву - по поводу отказа в удовлетворения ходатайства об УДО, и в первый раз выносим на обсуждение, подготовленный Сергеем Анатольевичем Пашиным законопроект, который предлагает изменить правила наложения взыскания в местах лишения свободы. Поскольку это иногда влечет очень серьезные последствия – вплоть до пребывания в местах этих многие годы, дополнительно к тому, что могло бы быть.

Сергей Насонов, доцент МГЮА, эксперт НЭПС, к.ю.н. (автор научно-экспертного заключения на решение Вельского районного суда об отказе в удовлетворении ходатайства Лебедева об УДО):

Уважаемые коллеги, подготовленное мною заключение касалось одного аспекта, который проявился в постановлении Вельского районного суда по делу Лебедева. На мой взгляд, в этом постановлении отразился целый комплекс проблем – и проблемы наложения взысканий на осужденных, и проблемы оспаривания этих взысканий, но я в своем заключении заострил внимание немного на другом моменте, который, на мой взгляд, тоже имеет чрезвычайно важное значение для всей правоприменительной практики в Российской Федерации. В этом плане дело Лебедева является показательным.

Аспект этот состоит в том, что наши суды, несмотря на многочисленные попытки Конституционного суда, толкуют ст. 175 УИК как позволяющую применить УДО от отбывания наказания только в случае признания осужденным своей вины. Потому что это положение закона (о том, что освобождение по УДО применяется в случае, если осужденный раскаялся) трактуется нашими судами так, что он автоматически должен признать свою вину в содеянном, даже несмотря на то, что в судебном заседании он эту вину, естественно, категорически мог отрицать.

Так вот в прессе после решения Вельского суда появились разного рода суждения о том, что такой подход противоречит презумпции невиновности и т.д. Мне кажется, что здесь речь должна идти не столько о презумпции невиновности, поскольку все-таки на стадии исполнения приговора эта презумпция применительно к деянию, вменяемому осужденному, уже не действует, она опровергнута. Речь может идти о другом праве, которое является не менее важным и не менее ценным в принципе для защиты прав и свобод человека, находящегося в том числе в местах лишения свободы, - это право не свидетельствовать против себя самого. Это право, закрепленное в ст. 51 Конституции до сих пор не воспринимается нашими правоприменителями как достаточно значимая ценность, и они допускают толкование разного рода нормативных актов как ограничивающие или исключающие вообще применение этого права.

Я уже сказал, что Конституционный суд РФ - в заключении это отражено - неоднократно обращал внимание наших российских судов: когда вы принимаете решение об УДО, не толкуйте ст. 175 УИК как обязательно устанавливающую необходимость признания осужденным своей вины, как обязательное условие применения УДО. Но, к сожалению, определение Конституционного суда не способны изменить в целом всю ситуацию такого, я бы сказал, нигилистического отношения к этой норме.

В этой связи в заключении сделан акцент на позициях Европейского суда по этой проблематике. В российском законодательстве эта норма (о праве не свидетельствовать против себя самого) была закреплена в достаточно развернутом виде в 1993 году, собственно в Конституции, а Европейский суд уже задолго до этого, анализируя ст. 6 Конвенции изучал и высказывал самые разнообразные позиции по поводу этого права.

Очевидно, что своим решением Вельский районный суд эти позиции нарушил, соответственно, нарушив и те подходы, которые высказывает Европейский суд. Европейский суд, во-первых, распространяет право не свидетельствовать против себя самого на абсолютно любую информацию независимо от ее содержания.

Было интересное дело Саундерс против Великобритании. Заявитель (государство) возражало против нарушения этой статьи Конвенции, ссылаясь на то, что заявитель не распространил инкриминирующую информацию, то есть он наоборот сообщил сведения, которые его оправдывали. Европейский суд совершенно справедливо отметил, что право против самообвинения распространяется на любую абсолютно информацию, даже абсолютно нейтрального характера, потому что государство всегда найдет возможность, каким образом эту негативную информацию использовать в отношении лица.

Например, в моей адвокатской практике был такой интересный опыт, когда после отмены приговора суда и отправление дела на новое судебное разбирательство, прокурор в качестве обвинительного доказательства представил фрагмент кассационной жалобы моего подзащитного, которую тот написал, и настаивал на том, чтобы это доказательство было использовано судом, потому что якобы в этой кассационной жалобе он признавал некоторые обстоятельства. И что интересно, суд в новом обвинительном приговоре действительно сослался на эту часть кассационной жалобы, слава богу, Верховный суд этот приговор в надзорном порядке отменил, в том числе и по этому основанию.

Поэтому говорить о том, что характер информации для этого права имеет значение, не приходится. Далее Европейский суд в ряде решений указывает на то, что особенности разных отраслей права не влияют на содержание этой привилегии. Потому что могут быть разные нюансы в налоговом законодательстве, в таможенном, в банковском, в уголовно-исполнительном (если говорить о России), но ни одна особенность той или иной отрасли права не может ограничить это право лица не свидетельствовать против себя самого. Потому что в данной ситуации наши правоприменители как раз заставляют осужденного свидетельствовать против себя самого.

Хочу в заключение отметить, что Европейский суд уже многократно в отношении России ссылался на это право, но, правда, речь там шла о показаниях, данных на досудебных стадиях, но тем не менее Европейский суд применительно к Российской Федерации также в ряде решений подтвердил, что это право является крайне ценным, оно обеспечивает вообще все гарантии, содержащиеся в Конвенции, и любое их умаление вряд ли будет соответствовать целям правосудия.

Мара Полякова: В общении мы останавливали наше внимание не только на проблеме принуждения к признанию, но и на других проблемах, которые обнаружились в этом судебном решении, поясните, чтобы было понятно, почему мы касаемся только вопроса признания вины?

Сергей Насонов: Все остальные проблемы, <которые присутствуют в постановлении судьи Распопова> они связаны уже с непосредственным изучением конкретных доказательств, конкретных материалов, которые наверняка есть у защитников Лебедева, и которые наверняка об этом могут сказать и сообщить. В данной ситуации мы анализировали эту проблематику, потому что она является достаточно общей. А потом вот ведь какая ситуация: к сожалению, практика идет именно в этом направлении, Конституционный суд РФ пытается что-то предпринять, но глобально это на практику не оказывает влияния, и право, гарантированное ст. 51 Конституции продолжает нарушаться. На наш взгляд, это очень негативная практика, потому что эта практика действительно станет массовой, она плавно может перейти и на другие стадии уголовного судопроизводства. Потому что это очень страшное явление в уголовном судопроизводстве, когда осужденного или подсудимого заставляют свидетельствовать против себя самого. Когда отказ от этого свидетельствования превращают в основание для применения к нему какой-либо санкции. Если в принципе в том или ином государстве такая ситуация возникает, это крайне опасна тенденция. Это и обусловило наше обращение к этой части решения  <Вельского суда>.

Из обсуждения научно-экспертного заключения: 

Лидия Воскобитова, доктор юридических наук, профессор, заведующая кафедрой уголовного процесса МГЮА:

<…>

Если рассматривать уголовно-исполнительное право как инструмент уголовного права, тогда все, что связано с исправлением без признания вины, без посыпания головы пеплом, не работает, не убеждает. Но уголовно-исполнительное право может рассматриваться как отрасль, которая имеет свои собственные задачи. Суд, признав виновным, считая, что доказательств достаточно, отмерив якобы справедливую меру наказания, свою функцию завершил – правосудие состоялось. Теперь начинается исполнение этого решения, это уже сфера исполнительной власти. У исполнительной власти свои методы работы, свои задачи. И не исключено, что вопрос об УДО должен ставиться не в зависимости от признания/непризнания, а в зависимости от фактического поведения там, в местах лишения свободы. И тогда это концептуально другой подход к регулированию. И тогда возникает вопрос – а что может быть основанием для постановки вопроса об УДО. А еще важнее – что может быть основанием для отказа. Сегодня, к сожалению, эти вопросы недостаточно четко урегулированы, кроме формальных критериев отбытия той или иной части срока в зависимости от тяжести преступления. То что касается дисциплинарных взысканий, к сожалению, сохраняется порочная практика, когда под дисциплинарным нарушением признается любое взыскание, наложенные за любые действия (Лидия Воскобитова привела пример, когда администрация колонии выступала против УДО заключенного, у которого за последний год набралось три дисциплинарных взыскания. Взыскания же были следующие: опоздание на несколько минут на утреннее построение, выход на построение в неопрятной одежде; незавязанные шнурки на ботинках.  - ПЦ). И по этим основаниям отказывали в УДО! Какая связь с преступлением, с исправлением? Эта проблема остается, и она страшная.

 Виктор Похмелкин, к.ю.н., доцент:

Для невиновных и тех, кому назначили тяжкое наказание несправедливо, любая возможность досрочного выхода на свободу должна быть использована. Но тогда надо из этого и исходить. Никаких там характеристик, никаких дисциплинарных взысканий…Ну не может человек дольше сидеть, потому что он нарушает дисциплину в исправительных учреждениях! Никакого это отношения к наказанию не имеет. Только формальный критерий: истекла половина или две трети срока, не совершено новых преступлений (в колонии), - все, человек может выходить на свободу. Потому что вменять человеку в вину, что он нарушил режим…Вы сами прекрасно понимаете, что организовать нарушение режима ничего не стоит, и как раз не будут выходить на свободу те, кто не признает себя виновным, кто протестует против нечеловеческих условий содержания и др. Это все правда. И зачем на это закрывать глаза? И лучше уж подход либеральных юристов: лучше пусть десять виновных будут освобождены, чем будет осужден один невиновный. Здесь то же самое.     

Сергей Пашин, профессор Высшей школы экономики, заслуженный юрист России, судья в отставке:

В тот момент, когда мы объявили, что УДО решается не администрацией места содержания под стражей, не наблюдательной комиссией, а судом, мы перевели вопрос в совершенно другую плоскость. Не в вопрос об исправлении, перевоспитании, а в вопрос о праве. Процедура перед судьей якобы состязательная и судья решает вопрос о праве, в том числе о конституционном праве (право на свободу и личную неприкосновенность субъекта). И это означает, что где-то подспудно подразумевается ПРАВО на УДО. А разве оно где-то провозглашено это право на УДО? Если это ПРАВО, тогда, конечно, встает вопрос о том, должен ли человек сам себя изобличать. А если это не право, а добрая воля судьи, администрации или судьи, который исходит из позиции администрации, то это совсем другой расклад.

Дальше возникает вопрос о том, можно ли распространять норму ст. 51 Конституции на решение вопроса об УДО (запрет самоизобличения), тот ли это процессуальный или правовой институт? Вот запрет самоизобличения, скажем, не работает в сфере медиации. Когда люди, которых собрал медиатр (обвиняемый и потерпевший; обидчик и обиженный), в том числе получают рассказ о событии,  свое видение события. Однако в Европейских рекомендациях по поводу медиации сказано, что заявление, в котором человек признает, что он нанес вред, причинил обиду, не может использоваться в рамках уголовного судопроизводства.

Мы также знаем, что в целом ряде государств, например, Италии проводится различие между признанием вины и признанием обвинения. То есть человек может сказать: хорошо, я согласен на то, чтобы меня осудили и наказали, на самом деле я ничего не сделал плохого, но я просто признаю, что это правильно, потому что мне выгодно отсидеть два года, чем причинить ущерб своему бизнесу, выйдя на открытый процесс, где меня, может быть, оправдают, а может быть, и осудят.

Так что я полагаю, что можно навести некоторый порядок в оценке институтов, которые здесь применяются. Возможно, можно попытаться представить это не как вопрос о самоизобличении, которое, вроде, уже для усиления наказания использовано быть не может, а можно попытаться представить и как-то иначе – как вопрос о признании правомерности претерпения вот этого наказания. И тогда все сильно изменяется: человек, который не признает, что он правильно претерпевает, может быть, и не стоит того, чтобы его выпустить на свободу.

Валентин Гефтер, директор Институт прав человека, член совета при президенте:

Чтобы максимально объективизировать и критерии <УДО>, и механизмы рассмотрения на основании этих критериев нужно не суду решать этот вопрос, а всем участвующим сторонам. То есть самому осужденному, той общественности, которая у вас прописана в виде <…>, администрации учреждения. И только при несовпадении их во мнении, та сторона оспаривает в судебном порядке непредоставление УДО. Не решать вопрос о предоставлении УДО должен судья, а <решать вопрос> о непредоставлении УДО.  

Перешли к обсуждению законопроекта «О совершенствовании порядка применения взысканий к находящимся в местах принудительного содержания подозреваемым, обвиняемым, осужденным». Законопроект представил один из его разработчиков – Сергей Пашин.

Выступление Сергея Пашина: Мы знаем, что в прошлом году поступило 207 393 ходатайства об УДО, из них удовлетворено 118 625, иными словами чуть больше половины. Соответственно, более 40 процентов такого рода ходатайств не удовлетворяется, мотивировка стандартна: «не встал на путь исправления».

Одна из подкрепляющих составляющих этой формулировки состоит в том, что человек нарушает режим в местах содержания под стражей. Нарушение режима констатируется в результате наложения взысканий всякого рода. В некоторых случаях взыскания появляются после того, как родственники человека или он сам отказываются накануне УДО сделать что-нибудь хорошее для колонии, например, купить серебряный саксофон. После этого, буквально за три дня до рассмотрения вопроса об УДО, следует какая-то придирка. Например: «Расстегни-ка бушлат! – а под бушлатом у тебя свитер, – Ага! Ну значит нарушил форму одежды», и получаешь, соответственно, взыскание. Соответственно, вопрос об УДО решается судьей отрицательно, как видите, почти в половине случаев.

Поэтому смысл законопроекта заключается в том, чтобы вопрос о взысканиях, во-первых, разрешать в рамкам некой квазисудебной процедуры, а во-вторых, чтобы участие в этой процедуре принимали члены общественных наблюдательных комиссий.

Квазисудебная процедура связана с заслушиванием заключенного (причем это касается заключенных не только в колониях, но и в СИЗО, если решается вопрос о помещении в карцер или на гауптвахту), - так вот, по этому законопроекту, гражданин имеет право не только представить письменное объяснение, но и быть лично выслушанным, а кроме того воспользоваться за свой счет услугами адвоката и вдобавок вызвать свидетелей или представить какие-то доказательства. Для того чтобы в этой процедуре обеспечивалась справедливость, предполагается, что за 24 часа до начала процедуры будет уведомлен представитель общественной наблюдательной комиссии. Он может явиться, может не явиться, никакого участия в наложении взыскания он не принимает, но имеет право задавать вопросы привлеченными и задавать вопросы свидетелям, которых вызвала администрация или сам привлеченный. К решению начальника места содержания под стражей или начальника колонии он может приложить свое мнение.

Это очень близко к тюремным правилам, например, Соединенного Королевства, где тоже может участвовать визитер, который, разумеется, не голосует за ту или иную меру взыскания и вообще желательно хранит молчание при этой процедуре. Разумеется, и в тюрьмах США, и в тюрьмах европейских стран, и в тюрьмах Великобритании гражданин, которого привлекают к ответственности, имеет право на заслушивание, и в этом смысле представитель тюремной администрации выступает как квазисудья. В Великобритании речь идет об участии судьи в применении соответствующих взысканий. Но было очень важно, чтобы мы могли написать в конце пояснительной записки, что правительству не потребуется дополнительных бюджетных расходов, поэтому мы со Светланой Владимировной <С.В.Шарая, второй разработчик законопроекта. - ПЦ> оставили логику наложения взыскания чиновником администрации, а не судьей, и, может быть, это послужит первым этапом для введения более правовой, более взвешенной процедуры.

Наталья Терехова, адвокат Михаила Ходорковского: Для меня это очень насущный вопрос – есть богатая практика оспаривания наложенных взысканий в судебном порядке. И сейчас, изучив законопроект, я не увидела самого главного: права ознакомиться с материалами проверки, которые легли в основу наложения взыскания. Это самое главное. Сейчас эти документы невозможно получить вплоть до прихода в суд, и суд истребует эти документы. За это время администрация сочинит все, что им угодно, т.к. вызываемые администрацией лица находятся в полной зависимости от этой администрации.

Елена Липцер, адвокат Платона Лебедева: Мне кажется, очень важным рассмотреть такой вопрос. Очень часто бывает так, что человек подает ходатайство об УДО, и в этот же день или на следующий день появляется взыскание. <Надо> чтобы суд, рассматривая ходатайство, не учитывал те взыскания, которые появились в день подачи ходатайства или после его подачи. Чтобы пресекательный срок возникал – вот подал ходатайство, значит, рассматривается только то, что было до этого ходатайства.