Общественники рассказали министру юстиции, что общее число российских заключенных сопоставимо с «населением небольшой европейской страны» («Независимая газета»)

Виктория Кручинина, «Независимая газета», 25.09.2008
В Министерстве юстиции подготовлен доклад о состоянии гражданского общества в России. Документ будет представлен в начале следующего года в ООН.

Вчера для обсуждения проблем сотрудничества гражданского общества и правоохранительных органов министр юстиции Александр Коновалов пригласил в свое ведомство российских общественников. К началу заседания он опоздал, задержавшись на совещании в Генпрокуратуре. В итоге практически все обсуждение он пропустил, хотя по приезду в министерство проявил чудеса осведомленности о ходе беседы в его отсутствие.

Самыми обсуждаемыми на круглом столе вопросами стали проблема неэффективности работы правоохранительных органов в России и крайне низкий уровень развития уголовно-исполнительной системы. Руководитель Института демократии и сотрудничества Анатолий Кучерена напомнил: «Сегодня люди боятся идти в милицию. Я напишу заявление, а в итоге потом меня самого привлекут к ответственности – так сейчас думает каждый россиянин». Муфтий Мухаммедгали Хузин пошутил по этому поводу: «Самый незащищенный слой населения – это все население России».

Уполномоченный по правам человека при Европейском суде, замминистра юстиции Георгий Матюшкин нашел и приятные моменты в современных реалиях: россияне за последние несколько лет стали грамотнее в юридических вопросах. Что, впрочем, не мешает все большему числу граждан обращаться за помощью в Страсбург. Матюшкин сообщил: «Если в 1992 году количество обращений от россиян в Европейский суд составляло чуть больше 5 тысяч, то за 2007 год исковых требований поступило около 47 тысяч». Чиновник пожалел европейских судей, которые способны рассмотреть не более четверти всех жалоб. Общественники пеклись о своем: они обеспокоены ростом «тюремного населения России». По словам президента общественной организации «Межрегиональный благотворительный фонд помощи заключенным» Марии Каннабих, более 40% заключенных – люди, совершившие преступления небольшой и средней тяжести, они не столь опасны для общества. Эта ситуация, по мнению эксперта, приводит к плачевным результатам – с одной стороны, к нехватке мест в СИЗО, а с другой – к тому, что в России сейчас находятся в заключении более 1 млн. человек: «Население небольшой европейской страны». Подвел итоги дискуссии министр Александр Коновалов. Он сказал, что реформирование правоохранительных органов и системы исполнения наказаний, безусловно, необходимо. Министр выступает за «гуманизацию уголовно-судебной политики»: «Приоритет административных наказаний очевиден».

«Ведомости», 25.09.2008
<…>
В области уголовного судопроизводства министр <министр юстиции Александр Коновалов. - ПЦ > выделил три важные задачи. Это общая гуманизация уголовной политики (пока в России продолжается рост числа заключенных и эту тенденцию не удается переломить), создание эффективной системы ресоциализации бывших заключенных (действующая не работает) и «общая оптимизация положения дел в местах лишения свободы» — под этим Коновалов подразумевает «безупречную дисциплину и недопустимость жестокого обращения».
Руководитель Комитета за гражданские права Андрей Бабушкин говорит, что выступление министра произвело на него впечатление: проблема гуманизации системы исполнения наказания назрела, уверен он. На то, что наконец начнется эффективное взаимодействие с Минюстом, надеется член Московской Хельсинкской группы Валерий Борщев.

Алексей Макаркин, вице-президент Центра политических технологий, «Ежедневный журнал», 25.09.2008
В российских СМИ появилась информация о возможном слиянии Минюста и Генпрокуратуры под эгидой первого. Идея эта не новая, уже давно дебатирующаяся в юридических кругах. Среди ее сторонников есть как «западники», так и «почвенники»: первые любят апеллировать к аналогичному опыту США, вторые — к опыту царской России. Против, разумеется, выступает прокурорская корпорация, что неудивительно. В неформальном табеле о рангах прокуроры и в советское, и в современное российское время были выше чиновников Минюста.

Российская Конституция 1993 года не препятствует поглощению Минюстом Генпрокуратуры (эластичность Основного закона демонстрировалась уже неоднократно — при изменении порядка формирования Совета Федерации, при отмене губернаторских выборов). Ее 129-я статья предусматривает, что прокуратура составляет единую централизованную систему с подчинением нижестоящих прокуроров вышестоящим и генпрокурору, который назначается на должность и освобождается от оной Советом Федерации по представлению президента. Кроме того, статья определяет порядок назначения прокуроров субъектов Федерации (генпрокурором по согласованию с субъектами) и иных прокуроров (только генпрокурором). Наконец, в ней содержится отсылочная норма к федеральному закону, который определяет полномочия, организацию и порядок деятельности прокуратуры. Единственная мелкая проблема — при объединении может создастся прецедент, при котором один из министров утверждается верхней палатой, но в условиях полной лояльности Совета Федерации Кремлю этим фактором можно и пренебречь.

Кстати, сама «размытость» формулировки 129-й статьи — явление не случайное. При обсуждении проекта Конституции полтора десятилетия назад столкнулись две точки зрения — прокуроров, настаивавших на детальном описании функций и особенностей функционирования их органа, и либеральных юристов, желавших изъять упоминание о прокуратуре из Конституции или как минимум прописать соответствующее положение настолько обтекаемо, чтобы оставить возможность как для урезания ее полномочий, так и для объединения с Минюстом. Позиция либералов была понятна — прокурорская корпорация считалась самой консервативной частью юридического сообщества, активно сопротивлявшейся принятию нового Уголовно-процессуального кодекса, на чем настаивали реформаторы. Таким образом, речь шла о «мине замедленного действия», которая могла сработать в любое время. Сейчас шансы на это серьезно увеличились.

С одной стороны, прокуратура максимально ослаблена. Вначале (еще при Владимире Устинове) ее лишили функции санкционировать арест, обыск, выемку и др. Затем (уже при Юрии Чайке) создали самостоятельный Следственный комитет, руководитель которого лишь номинально числится первым замом генпрокурора, а в реальности проводит полностью самостоятельную политику. Тогда же у прокуроров отобрали право давать санкцию на возбуждение уголовных дел, на обыск и ряд других функций. Главой комитета был назначен Александр Бастрыкин, однокурсник Владимира Путина, считающийся аппаратным союзником «силовой» группы во власти.

Уже в нынешнем году Министерство юстиции возглавил Александр Коновалов, принадлежащий к медведевской команде и сделавший большую часть своей карьеры в органах прокуратуры (в 2006 году, после отставки Устинова, его даже прочили на пост первого зама генпрокурора). За несколько месяцев пребывания в новой должности Коновалов уже успел добиться назначения двух своих протеже на посты заместителей министра и получить еще одно назначение — стать спецпредставителем президента по взаимодействию с Евросоюзом в области свободы, безопасности и правосудия (эту должность он совмещает с министерской).
На этом фоне позиции генпрокурора Чайки выглядят куда более слабыми. В отличие от Бастрыкина и Коновалова, он пребывает в федеральной элите еще с ельцинских времен — был первым замом генпрокурора, и. о. генпрокурора (после скандального отстранения от должности Юрия Скуратова), министром юстиции, каковым оставался и в течение большей части президентства Путина. Однако столь значительный опыт, по нынешним временам, не столько плюс, сколько минус, означающий принадлежность к элитам 90-х годов, которые сейчас существенно ослаблены. Неудивительно, что если Устинов при поддержке Игоря Сечина стойко удерживал следствие в рамках Генпрокуратуры, то Чайка не смог противостоять аппаратному натиску. Несмотря на периодически возникающие микроконфликты Генпрокуратуры и Следственного комитета, ясно, что следствие больше не вернется в прокурорскую сферу влияния. Напротив, обсуждается вопрос о том, чтобы включить в состав комитета следователей, находящих сейчас в составе других ведомств (в первую очередь, МВД) с возможным выводом этого органа даже из номинального подчинения генпрокурору и преобразованием в Федеральную службу расследований (ФСР). Неясность с решением этого вопроса связана не с позицией прокуратуры, а с сопротивлением со стороны МВД (никому не хочется терять часть своих функций) и, главное, с тем, кто в этом случае будет главным следователем — Бастрыкин или кто-то другой. Напомним, что Следственным комитетом МВД руководит другой однокурсник Путина, Алексей Аничин.
Точно так же и судьба Генпрокуратуры зависит от аппаратных раскладов, в первую очередь, от позиции обоих участников правящей диархии — президента и премьера, которые сейчас по понятным причинам больше заняты проблемами Южного Кавказа и финансового рынка. Поэтому решение вопроса может быть отложено до более спокойных времен. Но даже если оно состоится в обозримом будущем, то абсолютное большинство граждан вряд ли заметят исчезновение прокуратуры как самостоятельного государственного органа. На их судьбах такая революционная (или, если угодно, «реставрационная» — раз уж в отечественной истории был такой опыт) мера никак не отразится — им все равно, чиновник какого ведомства поддерживает обвинение в суде или надзирает за исполнением законов (эти функции у прокуратуры остались). И если в 90-е годы вопрос об объединении двух ведомств имел идеологическую окраску, будучи вписан в контекст конкуренции между сторонниками и противниками реформ, то сейчас речь идет о сугубо аппаратном соперничестве.

«Избранное», 24.09.2008

По понятиям ударили беззаконием. Валерий Борщёв, член Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в России объяснил "Избранному", кто и зачем сеет рознь между заключенными

Новые подробности о жертвах бунта в самарской колонии: количество заключенных, получивших ожоги и травмы, увеличилось до 29, один человек погиб, пострадали трое работников колонии. По факту массовых беспорядков возбуждено уголовное дело.

- Итог беспорядков в самарской колонии №6: один погибший, несколько тяжело раненных. На чьей совести эти жертвы?
- Пока не знаю из достоверных источников, как именно развивались там события, знаю только из сообщений в СМИ. Но, судя по поступающей информации, в этой колонии произошло столкновение между "активом" – членами так называемой секции дисциплины и порядка – и другими заключенными. То, что эти секции служат постоянным источником напряженности в колониях, давно известно. Мы, правозащитники, занимающиеся уголовно-исправительной системой, твердим об этом постоянно. Когда министром юстиции был Юрий Чайка, он соглашался с нами. Этот вопрос даже выносился на коллегию министерства. Но все осталось по-прежнему.
- Подобные секции предусмотрены законом? Или это самодеятельность руководства исправительных учреждений?
- В том, что в колониях существуют различные секции – производственные, культурного досуга и т.д. - ничего противозаконного нет. Другое дело – секция дисциплины и порядка.
Какова, по замыслу руководства колоний, функция таких секций? Следить за порядком. Но следить за порядком – функция администрации колонии. Уголовно-исполнительный кодекс запрещает передачу каких бы то ни было функций администрации заключенным.
Даже на уровне здравого смысла ясно, что заключенные имеют достаточно своеобразное представление о средствах, с помощью которых нужно поддерживать порядок. Отсюда – то и дело возникающие столкновения между "активом" и остальными заключенными. То "активисты" избивают других, то другие – "активистов". Не только избивают, но, порой, убивают.

Есть и другой тип конфликтов: когда администрация насильно загоняет заключенных в секции дисциплины. Например, именно методы, которые применялись для этого, послужили причиной бунта в Льговской колонии...
- То есть случай в самарской колонии – не единичный?
- Нет, конечно. Подобное происходит сплошь и рядом. Просто не всегда конфликты завершаются пожарами и гибелью людей.
Во Льговской колонии заключенные взбунтовались, потому что их уж слишком жестко загоняли в секцию дисциплины и порядка. В других колониях, может, загоняют более мягко: не палками, а шантажом, угрозами, какими-то посулами... Но сути это не меняет. Повторяю, в любом случае существование в колонии подобной секции – мина замедленного действия. И такие мины периодически взрываются.
- Руководители исправительных учреждений не понимают, что сами под себя закладывают мину? Им же потом расхлебывать последствия бунтов...
- У сотрудников колоний существует иллюзия, что, опираясь на лояльных заключенных, можно с их помощью влиять на остальных, противостоять воровской стихии. Но на практике-то что получается? Противостояние есть – а победы нет.
Конечно, опираться на лояльных, законопослушных осужденных нужно. Только нельзя их ради этого выделять из общей массы в какую-то особую группу – типа этих секций. Закон, кстати, запрещает раздавать кому бы то ни было – даже очень законопослушным заключенным – не прописанные в законе льготы. Между тем, сплошь и рядом у членов секции дисциплины комнаты – малонаселенные, одноярусные кровати и т.п.
- Почему же ФСИН не пресекает эту практику на корню?
- Там считают, что именно таким образом, создавая секции дисциплины, можно и нужно бороться в исправительных учреждениях с воровскими понятиями. Воровские понятия – это, конечно, отвратительно. Но и так называемые "красные зоны", где администрация управляет с помощью секций дисциплины, абсолютно неприемлемы.
На самом деле не должно быть ни "черных зон", где господствует воровские понятия, ни "красных зон". Должны быть только зоны, где главным и определяющим являются российские законы. И сотрудники администрации колоний должны неукоснительно исполнять эти законы.