Евгений Ясин: «Никто не понимает, почему это <систематическое давление на бизнес> происходит, но все подозревают, что идет передел собственности» («Ежедневный журнал»)

Наталия Геворкян, «Газета.ru», 17.09.2008
– Скажи, вот эта судья, которая не отпустила Бахмину. Как ты думаешь... Ведь она же тоже женщина, перед ней сидит другая женщина, которая ждет ребенка. И дома у этой другой женщины еще двое детей. Две женщины – судья и судимая. И той, которая судья, не надо совершать никакого подвига, не надо поступаться принципами и не надо нарушать закон. Закон тебе разрешает освободить вот эту беременную зэчку. Потому что она сидит за ненасильственное преступление. Потому что руководство колонии подписалось, что она исправилась и хорошо себя ведет и не опасна для общества. Потому что все взыскания, которые у нее были за полсрока отсидки, погашены. Потому что она раскаялась и признала свою вину. И потому, что она отсидела половину срока. Ты, юрист, прекрасно понимаешь, что имеешь полное право ее отпустить. Ты, женщина, прекрасно понимаешь, что чувствует сейчас та, другая женщина. Так какого же черта...
Ну что ответить на этот мужской вопрос? Что не имеет значения, судья – мужчина или женщина? Что это не имеет значения в данном случае? Что судья не освободила, имея полное право освободить, не одного, а двух людей, при этом одного уж точно совершенно невиновного?
Христианская страна. Крестимся по поводу и без. Рыдаем в кино над судьбами придуманных страдальцев, все что-то такое говорим о милосердии и раскаянии, взываем к справедливости. И потом, помолившись, бьем бабу в брюхо. И умиляемся загадочной русской душе и собственной самости, не доступной для понимания европейских варваров.
Давайте уже как-то завязывать хотя бы с некоторыми особенностями, чтобы не выглядеть совсем маргинально. Это же, правда, выглядит нелепо. Покопавшись две минуты в интернете, находишь текст решения этого самого районного суда в Мордовии за подписью судьи Бикмаемой о повторном отказе Бахминой в условно-досрочном освобождении. То есть ты сидишь перед компьютером и точно понимаешь, что на дворе ХХI век, который не обошел Россию стороной. Потом читаешь текст отказа в УДО и в какой-то момент перестаешь понимать, в какой стране и в какое время написан этот текст, особенно с учетом еще не окончательно стершихся из памяти воспоминаний о том, кто, как и за что сидел в мордовских лагерях. Преодолев это дежа-вю и с легкостью вникнув в мотивировочную часть решения, потому что ее практически и нет, включаешь на том же компьютере любимую «Kentucky Woman», чтобы все же про любовь, и с тоской думаешь, сколько же женщин, да и мужчин, зря сидит-то на необъятных просторах нашей великой родины, если вот так же «обоснованно» и им отказывают в УДО. Если же для Светланы придумали такой отдельный способ издевательства, то лучше секретить эти решения, чтобы и следа их не было на электронных носителях, чтобы никто и нигде, ни в Москве, ни во Владивостоке, ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке, ни в Монреале, нигде и никогда не мог их увидеть.
Потому что – оставим в стороне все особенности дела ЮКОСа, про которые говорено-переговорено – на отказе Бахминой формально настаивал ГОСУДАРСТВЕННЫЙ обвинитель, а решение выносила судья, у которой за спиной ГОСУДАРСТВЕННЫЙ герб России. Это ГОСУДАРСТВО опускают ниже плинтуса вот такими судебными решениями. Это ГОСУДАРСТВО выглядит, интеллигентно выражаясь, немотивированно жестоким.
Ливийский отморозок отпустил болгарских медсестер, обвиняемых в убийстве детей и приговоренных к смертной казни. Для этого понадобилось международное вмешательство. Мы как-то представляем границы, ниже которых цивилизованное государство опускаться не может?
Женщину отпустили из заключения на две недели домой к детям. «Отпуск». Что, над ней там, в этом отпуске, 24 часа в сутки висел вертухай, бдительно охраняющий от нее общество? Видимо, нет, если она оказалась в том положении, в котором оказалась. Что, эти две недели дали основание усомниться, что с процессом «формирования уважительного отношения к человеку, обществу, труду, нормам, правилам и традициям человеческого общения» (цитирую судебное решение) у Бахминой как-то не получается? Вряд ли, если сочли возможным предоставить ей «отпуск» и никаких взысканий ни во время, ни после этого «отпуска» у нее нет. Она что, злоупотребила чьим-то доверием, сбежала, не вернулась в колонию, скрылась, выбрала свободу? Очевидно, нет, хотя могу себе представить, чего стоило ей прощание с детьми и возвращение в колонию. Так ради чего держать ее еще месяцы или годы в колонии? Извините за звериную серьезность, с которой задаю все эти вопросы, имеющие очевидный ответ. Так как еще она должна исправиться?
Если Бахмина родит на нарах – это и будет триумфом российского правосудия?
Переборщили, ребята. Если бы отпустили Бахмину – просто строго следуя букве закона, – отказ в УДО остальным участникам дела ЮКОСа еще как-то можно было бы попытаться юридически мотивировать на публику. Но сейчас, когда каждый имеет возможность прочесть вот этот текст отказа, в котором нет ни одного – ни единого! – аргумента в пользу такого решения, надо быть полным идиотом, чтобы поверить, что судьбы этих людей, и этой женщины в частности, во власти правосудия.
Отпустите ее. Те, в чьей власти это сделать. Может быть, это поможет и другим не известным нам людям, заслужившим право выйти на свободу, но на свободу не выпущенным. Сделайте это. Не милосердия ради. Не потому что зыбкая и без того грань моральности в обществе совсем уже как-то размыта. Оставим в покое идеалы гуманизма. Чисто прагматически, чтобы государство выглядело прилично, просто измените выбор в пользу того, что позволяет вам сделать закон.
Честное слово, никого не упрекнут в оттепели и слякоти, если на свободу отпустят отсидевшую полсрока повинившуюся беременную женщину, которую дома ждут двое несовершеннолетних детей.

Вера Челищева, «Новая газета», 18.09.2008
На минувшей неделе Зубово-Полянский районный суд Мордовии повторно отказал в условно-досрочном освобождении бывшему юристу ЮКОСа Светлане Бахминой, осужденной в 2006 году на 6, 5 года лишения свободы.
Напомним, Бахмина отбывает наказание в мордовской колонии ИК-14 по обвинению в хищении акций "Томскнефти" и уклонении от уплаты налогов. Первый раз суд отказал ей в УДО в конце мая этого года, сославшись на то, что у осужденной есть дисциплинарные взыскания, хотя те к тому времени были уже сняты и погашены. Свое решение суд вынес, несмотря на положительную характеристику Бахминой, полученную от администрации колонии. В ней говорилось о нецелесообразности дальнейшего содержания Светланы под стражей, поскольку она имеет поощрения и благодарности, работает в секции дисциплины и порядка, вину признала и в содеянном раскаивается.
Верховный суд республики, куда Бахмина обратилась с жалобой, отменил решение райсуда. Судьи учли наличие у осужденной двоих несовершеннолетних детей и тот факт, что ей за хорошее поведение предоставлялся краткосрочный отпуск для поездки домой. Кроме того, была принята во внимание и беременность Светланы (на момент вынесения решения Верховного суда Бахмина находилась на четвертом месяце беременности).
В итоге дело было направлено на новое рассмотрение. Но результат тот же - 10 сентября Зубово-Полянский суд вновь отказал Бахминой в досрочном освобождении. Основания те же - взыскания за нарушение режима.
Адвокаты бывшего юриста ЮКОСа воздерживаются от комментариев. В Зубово-Полянском райсуде от разговора отказались. Как заверил газету сотрудник УФСИН по Мордовии, пожелавший остаться неназванным, после родов Светлану Бахмину вместе с малышом поместят в колонию ИК-2, где имеется дом матери и ребенка. Возможно, после, сказал собеседник "Новой" , ее или освободят по УДО, или дадут отсрочку в исполнении наказания до наступления совершеннолетия ребенка. Однако если суд снова откажет Бахминой, то оставшийся срок - до 6 июня 2011 года - она проведет в ИК-2 вместе с ребенком.

Петр Рушайло, «Коммерсант», 18.09.2008
Честно говоря, меня результаты очередного опроса бизнесменов в рамках совместного проекта Ассоциации менеджеров и ИД "Коммерсантъ" по расчету индекса деловой активности довольно сильно удивили. Прежде всего тем, что 64% отечественных предпринимателей сочли обвал российского рынка в нынешнем августе связанным в основном с внутрироссийскими событиями. Конечно, судя по ответу на еще один вопрос, когда более 60% респондентов прямо связали конфликт на Кавказе с возможностью уменьшения иностранных инвестиций в долгосрочной перспективе, наши бизнесмены склонны войну на территории Грузии также относить к внутренним российским делам, но положения дел это принципиально не меняет. Поскольку в любом случае мнение участников опроса, среди которых большинство являются представителями бизнеса, прямо не связанного с деятельностью на рынке ценных бумаг, довольно резко отличается от точки зрения профессиональных управляющих активами. Большинство последних, хотя и признавали, что "дело "Мечела"" и война с Грузией привели к переоценке инвесторами уровня политических рисков в России, первопричину резкого падения котировок российских акций все же видели в событиях внешних. А именно в резком падении цен на нефть в августе и продолжающемся замедлении ведущих мировых экономик на фоне глобального финансового кризиса.
Мне лично больше по душе позиция участников рынка — хотя бы потому, что в условиях глобализации финансовых рынков теория существования неких "тихих гаваней" выглядит весьма сомнительно и наш не слишком ликвидный в мировом масштабе фондовый рынок рано или поздно должен был рухнуть вслед за всеми остальными. Ровно так же, кстати говоря, как рухнули в этом году рынки акций Бразилии и Китая, с которыми наш частенько ставят в один ряд.
Тем не менее точка зрения участников нашего опроса также представляется весьма любопытной. Интересно понять, что же заставило представителей бизнеса вывести на первый план именно внутренние российские события, объявив именно их причиной фондового кризиса.
Возможно, ответ на этот вопрос можно найти, проанализировав результаты второй части нашего исследования, посвященной "делу "Мечела"". Невероятно, но факт: более половины бизнесменов нашли в этой истории сходство с печально известным "делом ЮКОСа", из-за которого, напомню, российский фондовый рынок в свое время довольно сильно рухнул. Вместе с тем очевидно, что "дело "Мечела"" — это совсем не "дело ЮКОСа". Хотя бы потому, что в "деле "Мечела"" не просматривается столь явно политическая подоплека, как это было в истории Михаила Ходорковского. Кроме того, к моменту проведения нашего опроса уже было очевидно, что в итоге "Мечел" отделается "легким испугом" — сравнительно небольшими взысканиями со стороны антимонопольной службы плюс необходимостью несколько снизить цены на внутреннем рынке. То есть, вообще говоря, позицию властей в данном вопросе (правда, только позицию, а не сверхжесткую манеру ее подачи) можно только приветствовать: нормальное государство должно бороться со схемами ухода от налогов типа трансфертного ценообразования. Так что эмоциональную реакцию наших респондентов можно, пожалуй, объяснить только одним — общим негативным настроем относительно попыток государства вмешиваться в бизнес-процессы. И в этом плане их можно понять: несмотря на громкие заявления первых лиц страны о необходимости перестать "кошмарить" бизнес, почти 70% участников нашего опроса констатировали, что в течение последнего года степень вмешательства государства в экономику увеличилась; версия же о том, что она уменьшилась, не набрала ни одного голоса.

Евгений Ясин, «Ежедневный журнал», 18.09.2008
Мне бы не хотелось в такие минуты давать какие бы то ни было конкретные рекомендации. Тот, кто берет на себя подобные обязательства, несерьезный человек.
Краткосрочные причины нынешнего падения акций связаны с кризисом в Соединенных Штатах. На него сейчас ссылаются наши правители, главный тезис которых состоит в том, что российское руководство ни в чем не виновато. Отчасти это верно, но, в конечном счете, каждый должен разбираться с тем, что происходит у него в хозяйстве сам, а не ссылаться на то, что творится вокруг.
<…>
В России тем временем экономическая ситуация развивалась своим путем. Россию заливало нефтью, появилось много денег, а с ними и мания величия. Даже осторожный Егор Гайдар говорил, что наших резервов хватит на два-три года и пока волноваться нечего. Никаких принципиальных решений по подготовке к тому, что может произойти, если ситуация обострится, никто у нас не принимал. Хотя расчеты экономистов показывали, что импорт растет быстрее экспорта и не исключено, что в какой-то момент в платежном балансе или в балансе текущих операций образуется отрицательное сальдо. В этом случае могут появиться явления, которые надо упреждать, в том числе падение рубля по отношению к доллару и евро. Мы этого падения страстно желали, чтобы прекратилось укрепление рубля и мы могли поддерживать свою конкурентоспособность за счет валютного рынка. Эту идею несколько лет назад высказывал Андрей Илларионов, который говорил, что все страны, которые хотят добиться быстрых темпов роста, стремятся к тому, чтобы их собственные валюты не укреплялись. Вот мечты и осуществляются. Но произошло это до того, как образовался отрицательный баланс.
Так получилось, потому что к тем процессам, которые происходят в мировой экономике, российское руководство добавило еще несколько шагов, причем в направлении, которое не охлаждает, а усиливает кризисные явления. Это систематическое давление на бизнес. Я даже не говорю про знаменитое заявление премьера о компании «Мечел». Еще до этого была атака на тех, кто повышал цены на молоко, на бензин и на авиационный керосин. Был наезд на «Арбат Престиж», что, разумеется, не могло не повлиять на поведение других компаний. За этим последовала «Русснефть», сейчас обрабатывают «Евросеть» и AirUnion. Никто не понимает, почему это происходит, но все подозревают, что идет передел собственности. Я не говорю, что это действительно так, но таковы настроения, признаки того, как реагирует российский инвестор и как вслед за ним на российскую операцию на Кавказе реагируют иностранные инвесторы. В итоге капитал потек с российского фондового рынка.
Совокупность всех этих причин и неготовность России к испытаниям и обусловили сегодняшнюю ситуацию. Мы пока не готовы ни к каким проблемам и действуем не институционально, а по настроению. На нас капают нефтедоллары, мы привыкли к этому и не хотим даже задуматься о том, что наступило более опасное время. И вдруг мы обнаруживаем, что за каких-то полтора месяца из наших колоссальных, третьих в мире по величине золотовалютных резервов исчезли 25 миллиардов долларов. Так что момент истины рано или поздно должен был наступить — так же, как он наступил в 1998 году. Впрочем, я не утверждаю, что этот кризис будет таких же масштабов — полагаю, он будет намного слабее. Но для крупного бизнеса он окажется чувствительным, потому что крупный бизнес одалживал всюду деньги, включая крупные государственные корпорации. Деньги надо будет отдавать, ликвидностей будет не хватать, собственные средства пока не подготовлены. Российский фондовый рынок очень невелик, и события, происходящие на нем, не должны оказывать влияния на реальную российскую экономику. Но эти события будут иметь серьезные последствия для крупного бизнеса, для тех, кто осуществляет крупные финансовые операции, привлекает деньги, предоставляет деньги. Тот факт, что наше руководство уже нашло 500 миллиардов, чтобы бросить их в горячую печку кризиса, говорит о многом: эти деньги не оказывают сильного воздействия.
Я бы очень хотел, чтобы сегодня на рынке произошли какие-то изменения, тем более что в США и Японии видны какие-то позитивные сдвиги. Но кризис еще не дошел до самого дна. Я уже говорил, что дно находится примерно в районе 600 пунктов индекса РТС — таков он был, когда арестовали Михаила Ходорковского. Учитывая то, какие глубокие корни он имеет, надо отдавать себе отчет в том, что это — один из моментов перестройки всей мировой экономики, в которой Россия не является самостоятельной силой и разделит судьбу западной экономики. Казалось бы, единство источников благосостояния должно сближать нас с нефтедобывающими странами. Но у нас примерно те же проблемы, что и на Западе — отрицательный демографический баланс, экономика, остро нуждающаяся в создании инновационного сектора. Поэтому мы будем вынуждены жить за счет производства и продажи инноваций. Если мы этого не поймем, мы рано или поздно окажемся в третьем эшелоне. Кстати, это написано в Концепции долгосрочного развития России до 2020 года, подготовленной Министерством экономического развития. Но сейчас уже начали говорить о том, что эта концепция никуда не годится и надо ее срочно пересматривать, потому что ее писали в тот момент, когда экономика процветала, а сейчас ситуация изменилась. Но на самом деле, проблемы, обозначенные в этой концепции, никуда не делись, их надо решать, и только на этом пути мы можем выбраться на более или менее устойчивую траекторию.

Яна Яковлева, «Ведомости», 18.09.2008
Аресты известных и неизвестных бизнесменов становятся кульминацией корпоративных конфликтов или рейдерских атак. Обычной стала дискуссия в СМИ об обстоятельствах, предшествующих аресту, — кому принадлежит актив, кто собирался купить предприятие, как повлияет арест на сделку. Уже общепринятым и нормальным считается участие правоохранительных органов в деловых конфликтах. Ведь язык бизнеса запросто переводится на язык Уголовного кодекса: «Генеральный директор и главный бухгалтер, действующие на основании устава, создали преступную группу, для чего арендовали офис — место совершения преступлений…» Эта цитата из обвинительного заключения, составленного следователем, подводит черту под предпринимательством как таковым.

На дверях залов судебных заседаний, как правило, висит перечень дел, которые на неделе слушает тот или иной судья. Есть очевидная закономерность: каждый день в каждом зале суда рассматривается по нескольку дел по ст. 159 УК РФ (мошенничество). При соответствующей установке следователей любая предпринимательская деятельность легко вписывается в эту квалификацию. Конечно, не все мошенники — предприниматели, точно так же как и не все предприниматели — мошенники. Важно то, что существующая система обвинения этого абсолютно не различает. Для обвинения главное — довести дело до суда, и еще лучше, чтобы в деле был арестованный. Результат можно предсказать, зная почти нулевую статистику оправдательных приговоров. Судья уголовного суда становится арбитром, решающим, была ли сделка преступлением, а для этого нужно разобраться во всех экономических цепочках, транзакциях, условиях договора. Вещественными доказательствами уголовного обвинения являются тома бухгалтерской документации и банковские проводки. Изучив эти бумаги и файлы, судья — человек без бизнес-образования, без опыта работы в бизнесе и банковской сфере — должен определить экономическую суть сделки.

Вот сцена в суде: предприниматель с 15-летним опытом в бизнесе, со степенью MBA из клетки отвечает судье: «Ваша честь, я не понимаю сути предъявленных мне обвинений, я не совершал преступлений, я работал». Он начинает объяснять, но видно, что другая сторона просто не обладает нужными знаниями. Как суду разобраться? По разные стороны клетки говорят на разных языках.

Как, например, тонкости выставления и раскрытия аккредитива перевести на язык Уголовного кодекса? Риск судебной ошибки огромен. Не на это ли рассчитывают правоохранители, придумывающие преступления? Намеренный перевод споров из арбитражного суда — специального суда для экономических споров — в суд уголовный является типичной схемой коррупционеров.

Повышение финансовой грамотности судей — вот первый шаг в помощь предпринимательству, который был бы в духе курса президента Медведева на поддержку бизнеса.

Деловой климат определяют суды. И уровень коррупции определяют суды. Если судья будет разбираться в экономике, может быть, он не будет предпринимательство понимать только в рамках статьи 159 УК РФ?

Автор — финансовый директор НПК «Софэкс», председатель НП «Бизнес солидарность»