Настя Ходорковская в программе Дзядко³

Телеканал "Дождь", 31.05.2012 (видео интервью - ЗДЕСЬ, видео интервью с подводками и отводками ведущих - ЗДЕСЬ)

Тихон Дзядко: Эту часть (программы) мы посвятим дате. Ровно семь лет назад, 31 мая 2005 года - очень хорошо помню этот день - в Москве выносился приговор по так называемому первому «делу ЮКОСа», делу, по которому подсудимыми были Платон Лебедев и Михаил Ходорковский, бывшие руководители нефтяной компании ЮКОС. Приговор зачитывался на протяжении нескольких дней. Все это было очень нервно: куча журналистов, сперва никого не пускали, потом журналистов стали пускать постепенно, все бились за то, чтобы оказаться в зале, на улице бились демонстранты с ОМОНом, потому что пришло огромное количество людей (я просто не знаю, помните ли вы это или нет, были вы там или нет), пришло большое количество людей поддержать Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, был митинг, если его так можно назвать (когда люди стоят в оцеплении и что-то кричат, а их начинают давить, месить и задерживать). Потом на следующий день все это превратилось в какую-то комедию абсурда, когда неожиданно стали менять асфальт рядом со зданием суда, потом пришли противники Михаила Ходорковского. В общем, как это было на Триумфальной площади 6 декабря, когда в ответ на выступления оппозиции пришли барабанщики из движения «Наши», - так и здесь: пришли без барабанов, но из какого-то движения высказать свое отношение. И все это, я считаю, было важной страницей в истории страны.

Филипп Дзядко: Да, конечно. Потом за эти семь лет много чего произошло, и в частности (из важного), это второе уголовное дело по «делу ЮКОСа». Собственно говоря, второй приговор. И все то время, что они сидят, жизнь идет своим чередом, протестующие выходят и требуют их освободить или по крайней мере честного суда для Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, люди, которые по той или иной причине считают их виноватыми в чем бы то ни было, объясняют – с каждым годом все более вяло – почему это произошло. Подписываются письма, люди делятся на тех, кто подписывает письма за Ходорковского, и на тех, кто подписывает письма против Ходорковского, потом все перемешиваются, кто-то объясняет, что я имел в виду не это…Уже не одна книга написана на эту тему, но еще не одна будет написана. Но вместе с тем жизнь идет, и вместе с этой жизнью растут дети Платона Лебедева и Михаила Ходорковского. У них какая-то своя отдельная жизнь и свое отношение к тому, что произошло тогда, 7 лет назад, и что происходит сейчас в стране и вокруг нас. На эту тему мы и поговорили с дочкой Михаила Ходорковского – Анастасией. Поговорили о том, как ей сейчас живется, что она думает о деле своего отца, как она видится с отцом, скучает ли она по нему, ну и вообще о том, как она относится к тому, что сейчас происходит на улицах городов.

Давайте посмотрим этот материал.

Интервью Тихона Дзядко с Анастасией Ходорковской:

А. Ходорковская: Ходила на Болотную, которая первая была, на Сахарова ходила. Потом мне просто показалось, что это потихоньку становится немного неправильным…Когда начались «оккупаи», я с однокурсницей приехала на Чистые пруды. На Баррикадную мы приехали, когда ОМОН изъял еду, деньги и стали всех отвозить, и в Твиттере писали, что нужны люди, которые будут за ОМОНом ездить, смотреть, куда людей отвозят, и прочее. Это было часов 11-12 <вечера>. И я подумала: надо поехать, надо заняться делом.

Мне кажется, что эти митинги должны быть каким-то движением в головах и даже в физическом моменте (куда-то идти, что-то делать), собственно, то, за что был, как я поняла, Оккупай. Люди действительно куда-то начали двигаться. Даже то, что они создали вот это свое маленькое государство, это для них самих очень большой показатель, и для многих вокруг это показатель. Когда были митинги на Арбате, это в основном уже были разговоры со сцены и люди приходили либо потусоваться, либо проявить солидарность, но мне кажется, это было более полезно для тех, кто еще хотел определиться: за-против-никак не относится.

У меня есть одна простая позиция: мой отец в тюрьме...и я понимаю, кто причастен и что случилось. И, естественно, я против нынешней власти.

Скажите, вы помните день ареста вашего отца?

Вы знаете, это было достаточно давно, у меня не отпечаталось такое воспоминание. И все эти события – они больше как эмоциональные всплески, принятие решения, осознание, чем какие-то конкретные события, картинки, воспоминания в голове.

В суд, к сожалению, в таком возрасте не запускают. И поэтому у меня единственная возможность была, когда был перерыв (один раз), судебные приставы разрешили зайти ручкой помахать. А когда начался опять процесс, меня начали выгонять, я отца успела только за руку схватить. Ну и все. На первом процессе меня, конечно, не было.

А вы часто встречаетесь?

Раз в три месяца. Это три дня свидания, обычно ездим: я, мама и братья. Братья остаются на одну ночь, я – на две ночи, мама – на три ночи.

Наши встречи в основном начинаются с того, что он спрашивает, как экзамены, как учусь, естественно, его всегда очень интересуют отношения с друзьями, отношения с молодыми людьми. Потому что, я думаю, второй внук для него уже будет тяжело. Ну и я его стараюсь побольше спрашивать про политику. Я знаю, что он хорошо это понимает.

У папы такой стиль воспитания: он учит по возможности всему и не тратить время на сказки о том, что где-то там живет волшебник; старается учить жить и выживать в той реальности, в которой мы существуем, а не погрузить в какие-то мифические реальности, которых нет. И это всегда так было, и остается до сих пор.

…Мы не так много общаемся, чтобы у меня была действительная хорошая возможность сравнить с тем, какой он был раньше, и какой он сейчас. Я, конечно, вижу изменения в плане того, что он скучает по семье очень сильно и подобное, но сказать, какой он, мне будет правда тяжело.

Да, мне как дочери обидно, что папа вернулся, что он попал в эту ситуацию, что он до сих пор не может оттуда выйти, мы растем, братья растут, куда-то поступаем, тоже тяжело, что у тебя появляется какая-то жизнь, ты развиваешься, а отец вроде есть, но вроде его и нет. Все это тяжело, но я понимаю, что он сделал это, по его приоритетам, не просто так.

Очень много народу сидит ни за что, или подставились, или что-то подобное. И то, что есть эта поддержка, есть эти митинги, когда говорят «Свободу политзаключенным!», просто радуешься. Потому что это не забыто. Никто не забыт, ничто не забыто. То есть люди видят и знают, что происходит. И сейчас нет позиции – моя хата с краю, ничего не знаю. Последний раз я эту фразу произносила полтора года назад – сейчас все реально поменялось. Все больше и больше людей проявляют свое собственное отношение к создавшейся ситуации в стране. На мой взгляд, это правда очень важно.

О чем мечтается? Чтобы семья была полная – чтобы отец вернулся. О том, чтобы своя семья была. Желательно, чтобы все дружили.

* * *

Тихон Дзядко: Это было интервью, которое мы записали вчера с Анастасией Ходорковской, которой в 2003 году, когда арестовали Михаила Ходорковского, было 14 лет. Сейчас она студентка РГГУ, где учится на факультете психологии. Когда мы с ней общались, она рассказывала, что до этого она училась в Высшей школе экономики, в какой-то момент училась в Швейцарии, но абсолютно сознательно решила вернуться в Россию и здесь оставаться, несмотря на то, что не самые приятные впечатления связаны у нее с тем – не люблю это слово – режимом, который здесь существует. Поскольку я брал это интервью – мне интересно, какое у тебя впечатление от увиденного здесь?

Филипп Дзядко: Мои впечатления совершенно понятны. Ты говорил с человеком, у которого в семье произошла драма и трагедия, с человеком взрослым и чрезвычайно интересным. Ее фраза о том, что она и сама участница последних митингов и демонстраций, и ей все это нравится, потому что общество перестало быть равнодушным, когда это говорит условный я (просто как один из участников этих хождений белоленточных), то это одна история, когда это говорит человек для которого слова «свобода политзаключенным» не пустой звук, а за этим стоит огромное содержание…ну то есть это и для меня совершенно не пустой звук, но <Анастасия знает>, что значит конкретно освободить конкретного политзаключенного и вернуть его в семью…

<…>