Ведущий: Уважаемые коллеги, мы начинаем нашу пресс-конференцию. Позвольте мне представить выступающих. Сегодня на пресс-конференции присутствуют адвокаты Михаила Ходорковского Вадим Владимирович Клювгант, Юрий Маркович Шмидт и американский адвокат Ходорковского Сэнди Сандерс. Также с нами адвокаты Платона Лебедева Константин Евгеньевич Ривкин и Елена Львовна Липцер. Мы построим нашу пресс-конференцию следующим образом: сначала Вадим Клювгант и Сэнди Сандерс выступят с сообщением, а затем у вас будет возможность задавать вопросы.

Вадим Клювгант: Добрый день, спасибо, что пришли. Сначала в качестве информации хотел бы сказать, что нас почтила своим присутствием Марилуизе Бек, депутат бундестага и член Парламентской ассамблеи Совета Европы.

Что хотелось бы сказать. Год и восемь месяцев. Сегодня исполнился год и восемь месяцев как начался процесс в Хамовническом суде, и вот два часа назад отзвучало последнее слово Михаила Ходорковского. Я надеюсь, вы его уже слышали или читали уже, потому что оно очень быстро распространилось. Этим подведен итог нашей работы. А ответ на нашу работу мы будем слушать, начиная с 15 декабря, как нам сегодня объявил председательствующий судья. Я хочу вот что сказать с самого начала. Мы не давим на суд самим фактом проведения этой пресс-конференции. Я упреждаю просто спекуляции на эту тему, которые все равно обязательно будут. Тем не менее, я хочу сказать, и говорю это с чистой совестью, мы не скажем вам сегодня чего-то такого чего бы мы не говорили открыто в судебном заседании. Поэтому никакого давления на суд с нашей стороны нет и быть не может. А вот если с какой стороны оно и будет, то мы здесь точно ни при чем.

Мы с первого дня сказали, что наша стратегия работы стороны защиты в этом процессе - это полная открытость. И наша тактика состояла в том, что мы ничего не приберегали на последнюю минуту, какой-нибудь убийственный аргумент, на который не смогут ответить наши оппоненты. Потому что у нас не было в этом никакой необходимости. А необходимости у нас этой не было, потому что нам достаточно просто говорить, как есть, и это лучшая защита. Правдой защищаться всегда лучше всего и эффективней.

В суд принесли абсолютнейшую фальшивку, под которой нет ни факта, ни права, нет вообще ничего, что должно представлять собой уголовное дело. Уголовное дело – это расследованный реальный факт совершившегося какого-то деяния, которое сторона обвинения считает преступным и доказывает, почему она так считает - потому что имел место вот такой факт и такой, это доказано тем-то и тем-то, и вот тем-то, и в соответствии с таким-то законом такой-то страны этот факт является преступным. Ничего этого в 200-х томах уголовного дела, рассмотренного Хамовническим судом, нет. Есть видимость, есть куча «доказательственного» мусора. Есть многослойное нагромождение лжи о фактах, людях, действиях, законах, о судебных решениях. Вот эта гремучая смесь и представляла собой предмет почти двухлетнего разбирательства в суде. Все эти завалы приходилось расчищать и обнажать эту сущность, которая состоит в отсутствии сущности. И в отсутствии какого-либо преступления.

Что в результате. Когда чуть больше двух недель назад начинались прения, прокуроры сказали, что они все преступления доказали, и в последний день своей коллективной речи, которая на самом деле была, безусловно, проектом приговора, как они это воспринимали по содержанию и по стилистике, по совокупности всех причин. Они сказали, что 14 лет - это то справедливое наказание для Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, которое они должны понести за совершенные злодеяния, в которых они их обвиняют, и которые считают доказанными. Наше понимание того, что они сделали, и того, что они заявили от имени государства, хочу подчеркнуть, - это преступная расправа, это привлечение заведомо невиновных людей к уголовной ответственности за несовершенные не только ими, вообще кем бы то ни было тяжкие преступления. Сфальсифицированные. Это существо нашей позиции, которую мы проводили с первого дня. И мы постоянно повторяли, что мы здесь не столько отстаиваем невиновность наших подзащитных, и сами они не столько отстаивают свою невиновность, сколько изобличаем преступную деятельность стороны обвинения. Разница лишь в том, что за нами нет властных полномочий, а за ними есть вот эта грубая сила. В общем, главный аргумент, с помощью которого они все и делают.

Мы предложили вам короткий пресс-релиз. Коротко. Мало того, что они пришли с фальшивками. Мало того, что они восьмой год творят расправу и хотят еще 14 лет, чтобы люди вообще никогда не вышли, но они делают это так, что сами себя изобличают, объективно облегчая нашу работу. Вот это то обстоятельство, которое доводит дело до полного безумия, люди так доказывают, как им кажется, вину преследуемых ими, что разоблачают сами себя. А тех, кого преследуют, они сами же и оправдывают тем, что они говорят в суде.

350 млн. тонн похищенной нефти, потом через более чем полтора года выяснилось, что не 350 млн тонн, а 230 млн тонн примерно. Ну, так 120 млн тонн туда-сюда, мелочь. Хотя это годовой объем добычи еще до недавних времен всей Российской Федерации - 350 млн тонн. Сейчас немножко больше, а в те годы, о которых идет речь, это был годовой объем добычи. Всей страны. Крупнейшего экспортера нефти в мире. Вот 120 млн тонн туда-сюда. Само по себе говорит! Чего они доказывали? Но этого мало. Ни одна капля нигде не пропала. Никто нигде не сказал, не заявил, не доказал, не нашел. Хотя бы одну пропавшую каплю нефти, которая была и не стало ее. Только так может совершаться хищение. Более того. Все получено потребителями по договорам. Производителям, которых они зачислили в потерпевшие, все заплачено до последней копейки по договорам же. И эта оплата, которую получили потребители, она перекрывает стоимость нефти, т.е. те затраты, которые понес производитель. То есть тот ущерб, который теоретически должен был бы быть. Если что-то у меня украли из кармана....Либо я это приобрел за какую-то стоимость, либо я это сделал сам, затраты понес. Вот у меня это украли из кармана, у меня этого не стало, вот мой ущерб. Вот этот теоретический ущерб полностью компенсирован с превышением. Платой по договорам, которую получили притворные потерпевшие. Еще они получили прибыль - 2 млрд долларов за шесть лет. Вот такое хищение путем покупки по договорам с прибылью 2 млрд долларов. А общая сумма денег, которую получили так называемые потерпевшие за шесть лет, – 407 млрд руб. На вершине этой пирамиды - прокурорская формулировка, что Ходорковский и Лебедев совершили хищение нефти путем ее покупки. Вот это четыре года работы. Они начали в 2006 году официально, фактически – в 2003 году. Здесь я отвлекусь и скажу, что мы не делим, это чисто формально, их шулерские приемы: одно дело, из него выделили другое дело, потом соединили с третьим, получилось четвертое... И так до бесконечности. Это все наперсточничество. Вот 2003 году появилось дело ЮКОСа, которое уже сто с лишним месяцев расследуется и неизвестно сколько еще будет расследоваться. Тогда все и началось. Это работа, может быть, семи лет, может быть, шести лет, и вот такой результат. Это то, что они сами сказали суду.

Я думаю, здесь не нужно быть большим экспертом, чтобы понять, чего стоит логика всего этого обвинения. Поэтому с учетом еще того, что есть десятки судебных решений, вступивших в законную силу, которые в том числе принимали в рамках расправы, когда была другая генеральная линия у этой расправы. Напринимали кучу решений судов, они вступили в законную силу, значит они обязательны, из которых следует, что вся нефть досталась ЮКОСу. И ЮКОС с этих доходов недоплатил налоги. А теперь пытаются доказать, попирая эти же судебные решения, что ЮКОСу не досталось ничего, потому что все украли Ходорковский, Лебедев и еще какая-то организованная группа. Что с этим делать суду? У суда, и об этом мы сказали в своих выступлениях,  есть теоретически два варианта. С точки зрения закона мы абсолютно убеждены в том, что вариант есть только один – решение о полном оправдании. По всем пунктам обвинения. Никакого другого законного решения у суда в арсенале нет по этому делу. Альтернативой может быть только полнейший произвол. С попранием и законом и решений других судов, т.е. полное отрицание вообще чего бы то ни было правового в нашей стране. При таком количестве задействованных судебных инстанций до этого, по-другому это не получится и при такой сущности так называемого обвинения.

Поэтому, выступая сегодня с последним словом, Михаил Ходорковский в самой меньшей степени говорил о себе. Он прямо сказал, что «не в нас с Платоном дело, во всяком случае – не только в нас». А дело в том, что все мы - жители России, которые что-то создали в своей жизни, что-то приобрели и хотели бы, чтобы то, что мы сделали, осталось с нами и нашими детьми, а не досталось каким-нибудь оборотням или рейдерам в погонах. Для нас для всех будет знаковым решение суда, которое мы ожидаем к 15 декабря, потому что этим решением будет сказано, можем ли мы, граждане и жители Российской Федерации, рассчитывать на то, что нас кто-то в нашей стране сможет защитить от произвола, или мы поймем, что от нас защищают с помощью извращения законов, с помощью насилия над судами. От нас защищают всякого рода коррумпированную бюрократию и прочую нечисть, и тогда мы будем с вами решать и думать, в зависимости от того, один вариант будет или другой. У нас есть шанс стать цивилизованной страной с силиконовой долиной, с продвинутой экономикой и со всеми прочими прелестями цивилизации или мы будем оставаться там, где мы находимся сегодня. Вот цена того решения, которого мы ждем от суда. А судьбы человеческие всегда самые драгоценные, бесценные, и благодаря нашей жизни последних десятилетий мы здесь в России не всегда об этом помним. Это даже не обсуждается. Я хочу сказать, что мы должны помнить и о другой стороне этого дела. О том, почему оно не про Ходорковского и Лебедева, а про всех нас с вами. Большое спасибо.

Сэнди Сандерс: Позвольте поблагодарить вас за то, что вы пришли сегодня сюда и поблагодарить моих российских коллег за возможность участвовать в этой пресс-конференции. Я работал с ними на протяжении последних семи лет и наблюдал за этим судебным процессом, собирал доказательства, чтобы они использовались в ходе процесса. В результате этого у меня есть четкое понимание и чувство благодарности в отношении моих коллег, с учетом тех условий, в которых они практикуют право. Одно дело, практиковать право в стране, где я живу… Им же приходится на каждодневной основе сталкиваться с преградами и проблемами. Я функционирую совсем в других условиях, где у людей есть право на надлежащую судебную процедуру и очень досадно наблюдать неуважение к соответствующим нормам в российском праве. Потому что официально Россия представляет своим гражданам не меньше защиты, чем люди получают, соответственно, в Швейцарии, Голландии, Великобритании, США.

В том, что касается вопросов, связанных с этим делом. Здесь, в России, мы наблюдаем систематическое неуважение к правам подсудимых, в частности право не подвергаться пыткам, право понимать и знать обвинение, предъявляемое им, право перекрестного допроса свидетелей, свидетельствующих против них, право вызова свидетелей для дачи показаний. Это всего лишь немногие из перечисленных правонарушений. Дело это началось в 2007 году, когда обвинение выдвинуло так называемые новые обвинения, реально дело началось в 2003 году и с тех продолжается непрерывно, на протяжении семи лет происходит несправедливость и отсутствие правосудия в отношении Ходорковского и Лебедева […] государство нарушает право собственности, права инвесторов, права человека и делается это безнаказанно. Все это отмечено многочисленными независимыми судами за пределами России, у которых была возможность рассматривать это дело. Множество было случаев, когда Россия обращалась за международной правовой помощью в попытках собрать доказательства против Ходорковского и Лебедева. Швейцарские суды отклонили эти запросы о помощи. Английские суды отказались выдать свидетелей, исходя из того, что никто из связанных с Ходорковским и Лебедевым не может рассчитывать на справедливую судебную процедуру в России. Голландские суды отказались выполнять постановления российских судов в отношении Ходорковского и Лебедева. Швейцарские решения особенно важны. Потому что впервые в истории Швейцарии было принято решение отказать иностранной державе в оказании правовой и юридической помощи в рамках сбора иностранной державой соответствующих документов для использования в уголовном процессе, поскольку запрос этот был настолько политически мотивированным, что швейцарский Верховный суд отдал приказание Генеральному прокурору страны не оказывать такой помощи.

Я призываю вас ознакомиться со стенограммой того, что происходило в суде, потому что речь идет об окончательном разгроме обвинений против Ходорковского и Лебедева. Хотя во время доказывания у защиты не стояло такой задачи, необходимо было доказать только законность покупки ЮКОСом нефти, использования дохода от продажи нефти а также законность структур ЮКОСа, тем не менее, защита довела все до логического конца и продемонстрировала предельно ясно то, что эти обвинения мотивированны. Я хочу процитировать одного из свидетелей, Жака Косцюшко, который, говоря об обвинениях по-русски, назвал их бредом сивой кобылы. Очень многое вырисовалось в результате этого процесса, начиная от налогового структурирования до вопросов законности проведения опроса свидетелей и сбора доказательств. Это продемонстрировало то, почему это дело важно для России, важно для всего мира - потому что оно оказывает влияние на то место, которое занимает Россия в международном экономическом сообществе. Все признают, что главная проблема российской экономики - коррупция. Недавно в соответствии с рейтингом Трансперенси Интернешнл Россия сползла на 154 место из 170 с лишним государств. Самый ближайший из восточных соседей - Молдова (104 место). Для страны, которая входит в восьмерку и двадцатку немыслимо занимать такое место в рейтинге. При этом Медведев сказал, что искоренение коррупции и прекращение правового нигилизма будет одним из краеугольных камней его политики в ходе президентства. Но это невозможно до тех пор, пока нападки на Ходорковского и Лебедева будут продолжаться. Совет по внешним отношениям в США объявил, что нападки на ЮКОС и Ходорковского стали водоразделом в том процессе, в результате которого Россия отвернулась от соблюдения принципов верховенства права и, таким образом, она не может продемонстрировать то, что превратится в значимого участника в международной экономике, если в ней не будет соблюдаться принцип соблюдения верховенства права, а начинается это с прекращения нападок на Ходорковского и Лебедева. Теперь люди открыто задают вопросы: а заслуживает ли Россия того, чтобы быть включенной в группу BIG в числе новых экономик с новым рынком в отсутствие соблюдения принципов верховенства права? И может ли аналог Cиликоновой долины действительно создаваться в России? Все это может начинаться с освобождения г-на Ходорковского. Уже семь лет идет движение правовой системы России вниз по спирали, которая захвачена властью. Но Медведев может все изменить здесь. Он может защитить судью Данилкина и дать ему возможность применить те законы на основании того, что он успел услышать за полтора года данного процесса. И отсутствие доказательств со стороны прокуроров, и мощные аргументы со стороны защиты должны помочь ему прийти к выводам. Его нужно оставить в покое, чтобы он смог применить законы. Политики ЕС, США и других регионов мира признают символичность этого дела, от президента Обамы и канцлер Меркель, до членов Конгресса США – все говорили о том, что они за этим делом следят и наблюдают, и что о нем будут помнить. И если европейское сообщество хочет, чтобы Россия была значимым членом международного сообщества, то его лидеры должны объяснить российским лидерам, в какую цену обходится это дело России и каким препятствием это является для прихода инвестиций. Сегодня The Moscow Times сообщает, что Майкрософт осуществляет определенные инвестиции в России. Это сообщается не без доли легкого удивления. Так и должно быть. За последние несколько дней ко мне обращались журналисты, спрашивая мой прогноз в отношении приговора. Я не знаю, но гарантировать могу одно. Каким бы ни был приговор, слишком длинно все это. Эти двое не совершили никаких преступлений, это жадность, не их жадность, а других людей, которым они обязаны тем, что уже семь с лишним лет сидят в тюрьме. Даже если будет добавлен еще один день к уже существующему приговору, в результате нового приговора, это уже слишком долго.

Ведущий: Коллеги, теперь у вас есть возможность задать адвокатам Михаила Ходорковского и Платона Лебедева свои вопросы. Я ещё раз вас прошу представляться, когда вы задаёте вопросы, если ваш вопрос адресован какому-то конкретному адвокату, то, пожалуйста, называйте его.

«Коммерсант FM», Юрий Мацарский: Я бы хотел задать вопрос защитникам господина Лебедева. Сегодня Ходорковский выступил с последним словом в суде, а ваш подзащитный отказался. Скажите, у него есть какая-то мотивировка? Почему он отказался от последнего слова?

Константин Ривкин: Наверное, мы начнём с того, что сказать или не сказать последнее слово - это право подсудимого. Насколько я помню первый процесс, Лебедев там тоже не выступал с последним словом. Если вы ищите какую-то логическую подоплёку, здесь, наверное, её нет, прежде всего, потому, что Лебедев выступал последний с репликой. Вот и всё.

Голос Америки: Почему только 15 декабря будет объявлен приговор? Почему так долго ждать? Я не знаю, кому адресовать этот вопрос, кто наиболее компетентен… Каковы действия защиты в случае положительного или отрицательного вердикта? Будете ли вы даже в случае положительного исхода добиваться моральной, материальной компенсации?

Вадим Клювгант: Компетентным лицом, которое может ответить на ваш вопрос, является только судья Хамовнического суда Данилкин Виктор Николаевич. Это его исключительное право оценить, сколько времени ему нужно для того чтобы создать то решение, которое он сначала должен принять, а потом создать и изложить на бумаге. Я, например, если хотите моё мнение, не считаю, что это сколько-нибудь долго с учётом того, какой объём этого дела и сколько там нагромождений, о которых я говорил в своём вступительном слове. Что касается второго – давайте не будем забегать вперёд, дождёмся, встретимся вот также и все обсудим.

Ирина Тумилович, РИА Новости: 15 декабря будет оглашение приговора, а ранее Хамовнический суд до 17 ноября продлевал последний раз срок ареста по второму уголовному делу. Объясните, пожалуйста, какие у судьи должны быть действия и какая судьба после 17 ноября ваших подзащитных?

Константин Ривкин: Я так понимаю, что судья не сильно озабочен этой проблемой, потому что если в первом процессе, заботясь о подобного рода головной боли, председательствующая вышла в процесс и продлила срок содержания под стражей. Это была инициатива председательствующего. В данном случае ситуация такая: 17 ноября они перестают быть арестованными по этому конкретному делу, они продолжают, к сожалению, оставаться осуждёнными по приговору Мещанского суда. Поэтому мы можем только предположить – судья, сами понимаете, перед нами не отчитывается за такие действия - что он не считает это проблемой и исходит из того, что они будут продолжать оставаться в следственном изоляторе уже со статусом осуждённых по первому приговору. Я других объяснений здесь просто не вижу.

Вопрос из зала: Их не этапируют?

Вадим Клювгант: В дополнении к этому юридическому анализу коллеги, с которым я полностью согласен, я хочу предложить своё психологическое отношение к этому вопросу. Я это воспринимаю, помимо юридической логики, еще и как невысказанное отношение судьи Данилкина к этому вопросу о вопиюще беззаконном продлении содержания под стражей вопреки прямому запрету закона. Я это понимаю так, это моё личное мнение, что он просто увидел возможность больше не прикладывать к этому руку.

Вопрос: То есть 17 числа они перестают находиться под двойным замком? Правильно я понимаю? Они могут рассчитывать на длительные свидания и на все условия, которые получают люди, содержащиеся…

Вадим Клювгант: Уважаемая Марианна, они на это в соответствии с закон имеют право уже столько лет, сколько лет приговору Мещанского суда. Всё остальное мы с вами посмотрим, что будет 17, 18 и т.д. и честно вам расскажем.

Вопрос: Но суд имеет право выйти…

Вадим Клювгант: Суд не имеет право выйти из совещательной комнаты до того, как он не готов с оглашением итогового решения, и не имеет права заниматься никаким другими вопросами.

Кристиан Эш, немецкая газета «Berliner Zeitung»: Мой вопрос Вадиму Клювганту. Прокуратура требовала 14 лет, но считая с момента задержания Ходорковского, если я правильно понимаю. Когда 15 декабря судья будет выносить приговор, он тоже будет считать с момента задержания или это на его усмотрение? Просто мне непонятно, как прежний приговор связан с будущим?

Вадим Клювгант: Спасибо. Вы знаете мне, например, непонятно, почему мы вообще это обсуждаем. 14 лет, 12, 10… с какого момента их считать… ЗА ЧТО? Давайте об этом подумаем! За что людей собираются снова отправить на какой бы то ни было срок, как бы не исчисляемый, опять в тюрьму. Я считаю, что этот вопрос является основным, а всё остальное вольно или невольно уводит в сторону от главного. Просто в качестве юридической консультации, раз уж вы задали этот вопрос, я вам скажу две вещи: первая – при такой ситуации, которая сложилась по данному делу, если допустить на секундочку, что люди действительно виновны, то им полностью должен быть зачтён тот срок, который они уже отбыли, т.е. итоговый срок должен быть уменьшен на количество отбытых лет и месяцев, и дней - это первое. И второе: срок наказания исчисляется, т.е. стартовая точка отбытия срока наказания окончательно назначенного судом, всегда исчисляется с момента фактического задержания или фактического ареста, смотря, что было раньше. Но я ещё раз подчеркну, это только в том случае, когда доказана виновность, а сейчас это абсолютно пустопорожняя дискуссия – много запросили? мало запросили? что это значит? до 2017 года, до 2021 года? – ещё раз повторю, глубочайшее в этом моё убеждение, что это всё отвлекает от сути и уводит в сторону тему.

Телеканал «Дождь», Илья Васюнин: Вчера, когда прокуроры читали свои бумаги, прозвучали эти непонятные фразы, что прокурор говорит от имени суда. Как вы считаете, насколько они по собственной инициативе туда это включили, насколько это реально может иметь отношение к будущему решению самого судьи Дниалкина?

Юрий Шмидт: Мы склонны вообще считать это оговоркой по Фрейду.

Телеканал «Дождь»: С юридической точки зрения как это…

Юрий Шмидт: С юридической точки зрения это нонсенс, потому что как минимум говорить от имени суда прокуроры право не имеет. Знаете, мы живём в такой стране, где отношение суда и прокураторы сильно отличаются от отношения суда и адвокатуры, скажем так. Нередкий случай известный нам, когда учитывая, что на дворе двадцать первый век, есть электроника, есть электронные версии, когда просто прокуратура готовит для суда в электронном виде определённый текст, и иногда забывает, оглашая его, внести небольшие коррективы, чтобы не получалось так бесстыдно, как это получилось в нашем деле. Но мы обратили на это внимание, не прошли мимо этого и, во всяком случае, будем тщательно отслеживать, и если придётся, анализировать на предмет идентичности выступление прокурора и приговор, который будет вынесен.

Вопрос: Как-то обжаловать это можно?

Юрий Шмидт: Сейчас обжаловать это невозможно, потому что сейчас об этом можно только говорить публично, как мы и делаем. Пока просто нет такого предмета, который можно обжаловать.

Радио «Голос Америки»: Вопрос к господину Сандерсу. Есть ли мировые аналоги этому процессу. Возможно ли в какой-либо из западных стран нечто подобное?

Сэнди Сандерс: Нет, никаких аналогов нет этому делу, это дело абсолютно уникально, к счастью, для тех стран, которые придерживаются принципа господства права. Меня поразило, когда господин Лахтин сослался на суды из США и попытался сделать в благоприятном для него смысле, ссылаясь на то, что якобы за подобные прегрешения в США именно такие вещи и происходили бы, такого рода бы сроки прокуратура и запрашивала бы. Так вот я могу сказать, что в судах США в такого рода ситуации дело просто было бы прекращено судом и возвращено назад в прокуратуру.

Радио Свободы: Вопрос к Елене Липцер. Государственные обвинители обвинили в том числе и лично вас в том, что вы угрожаете им Европейским судом по правам человека, их решениями. Так, может быть, вы расскажите, что сейчас происходит в Европейском суде по правам человека, в какой стадии находится рассмотрение второй консолидированной жалобы Платона Лебедева и Михаила Ходорковского. Направляете ли вы какие-либо документы? На какой стадии находиться третья жалоба, и есть ли она в отношении дела, которое сейчас рассматривается в Хамовническом суде?

Елена Липцер: Спасибо. Во-первых, я бы хотела сказать, что, конечно, мы не угрожаем суду никакими решениями Европейского суда. Обращение в Европейский суд по правам человека - это право каждого гражданина и не гражданина РФ, который считает, что его права нарушены. От Михаила Борисовича Ходорковского и Платона Леонидовича Лебедева в Европейский суд по правам человека было направлено по три жалобы. Первая жалоба Платона Лебедева уже рассмотрена и я хочу напомнить, что Европейский суд признал нарушения в отношении Платона Лебедева, связанные с его незаконным содержанием под стражей и избранием ему меры пресечения. И в итоге Верховный суд РФ, который упорно не замечал наши ссылки в жалобах, в том числе порядке надзора на эти нарушения. Он вынужден был возбудить производство в виду новых обстоятельств и признать незаконными эти решения об избрании меры пресечения и продлении срока содержания под стражей и отменить их как незаконные и необоснованные. Притом, что при избрании меры пресечения именно прокурор Лахтин настаивал на необходимости избрания этой меры. По поводу второй жалобы я могу сказать, я пока говорю про Платона Леонидовича Лебедева, его вторая жалоба, которая касалась процесса в Мещанском суде, она признана судом приемлемой, это было сделано 27 мая 2010 года. Именно поэтому, когда я выступала в суде, я сказала судье Данилкину, что учитывая, что право Европейского суда – это прецедентное право, мы понимаем, что отношение к жалобе, которую мы в случае вынесения несправедливого решения судьей Данилкиным будем направлять в Европейский суд, отношение Европейского суда к ней будет такое же, как и к жалобе по Мещанскому процессу. А Европейский суд, задавая вопросы правительству РФ, поставил вопрос по поводу несправедливости отношения к доказательствам Мещанским судом, и мы считаем, что такое же несправедливое отношение к доказательствам защиты было и со стороны Хамовнического суда. Поэтому третья жалоба уже подана и в случае, я повторю, несправедливого приговора к ней будут поданы дополнения относительно тех нарушений, которые были допущены непосредственно Хамовническим судом.

Что касается Михаила Борисовича Ходорковского, то его первая жалоба признана приемлемой, решения по существу по ней пока нет, она тоже касается его содержания под стражей по первому делу, но там важный момент состоит в том, что в той жалобе признана приемлемой статья 18 Европейской Конвенции, о которой говорил Юрий Маркович Шмидт в своих прениях. Это та статья, которая говорит о политической мотивированности, в нашем случае уголовного преследования, т.е. преследования не в целях предусмотренных Конвенцией. Вторая жалоба Михаила Борисовича ещё приемлемой не признана, по ней пока закончилась вся переписка. Третью жалобу мы просили объединить и рассматривать в итоге потом совместно. И жалобу Михаила Ходорковского, и жалобу Платона Лебедева. Пока решения по этому вопросу тоже не принято.

The Associated Press, Наталья Васильева: Я бы хотела вернуться к сегодняшним событиям. Как мы все сегодня слышали, Михаил Борисович сконцентрировался не на своём деле, а на ситуации в стране и на возможных последствиях приговора для всей страны. Это была его идея? Если да, то, как адвокаты к ней отнеслись, поддержали или посоветовали наоборот сфокусироваться на деле? И второй не менее важный вопрос, я понимаю, что мы не можем говорить за судью Данилкина, но в прошлом деле двенадцать дней читался приговор, сколько в этом деле может читаться приговор - больше, меньше?

Вадим Клювгант: Давайте я начну с конца, второй вопрос проще. На него ответ простой и ясный – не знаем. И, честно говоря, для нас это совсем не является важным. Что касается первого вашего вопроса, во-первых, я бы хотел использовать эту возможность для того, чтобы внести небольшую корректировку, дело в том, что последнее слово Михаила Борисовича очень яркое, очень быстро стало разноситься по городам и весям и вот в ходе этого разнесения была допущена одна фактическая ошибка. У вас, кстати, в папочках есть полный текст этого выступления, но я бы хотел вам здесь прочесть правильно это место, без ошибки, чтобы вы поняли, что на самом деле было сказано, в отличие от некорректной информации, распространённой одним из агентств. Итак, Михаил Ходорковский сказал: «Я совсем не идеальный человек, но я — человек идеи. Мне, как и любому, тяжело жить в тюрьме, и не хочется здесь умереть. Но если потребуется — у меня не будет колебаний. Моя Вера стоит моей жизни. Думаю, я это доказал». Я подчёркиваю, он сказал: «Моя Вера стоит моей жизни». Я здесь двойную цель преследовал. Вот, собственно, мой ответ. Человек, который так думает, а он действительно так думает, и он выстрадал это, он не мог сказать никак иначе свое последнее слово в этом суде. И всё что мы делали, мы, адвокаты, с которыми он всегда советуется, и мы работаем как одна команда, мы просто пытались своими мыслями, идеями подсказать ему, как лучше это донести, но ни в коем случае не споря с ним, к тому же это совершенно бесполезно, он такой, какой он есть, и Слава Богу!

Юрий Шмидт: Я хочу буквально несколько слов добавить к этому, поскольку мой уважаемый коллега Вадим Владимирович не работал в первом деле, а я работал и в первом деле как адвокат Михаила Ходорковского. И могу сказать, что он, безусловно, был великолепным специалистом, великолепным управленцем, менеджером, высоко одарённым, если не гениальным, в этой сфере человеком. Но как говорил Козьма Прутков: «Специалиста уподоблю флюсу: его полнота односторонняя». И хотя Михаила Борисовича очень интересовало всё, что происходит в нашей жизни, он имел своё представление о социальной сфере, о политическом устройстве и т.д., но черновики своих первых трудов (поскольку последнее слово можно назвать в какой-то степени манифестом куда как интереснее, чем недавно опубликованный манифест господина Михалкова) он показывал мне, и я иногда делал замечания, с которыми он соглашался. В последние годы его кругозор настолько расширился, он столько выстрадал и не просто передумывал, но перенёс и перечувствовал, что он сегодня пишет кровью своего сердца. Думаю, что ни в одном его интервью, из опубликованных в последнее время, ни в его выступлениях на общие темы, никто не найдёт ни крупицы фальши. Этот человек думает именно так, как говорит, это человек, который когда-то выбрал участь политзаключённого, имея возможность выбрать участь политэмигранта и безбедную жизнь за границей. Он действительно, как сказал сегодня, понимает, что в какой-то мере для многих является символом стойкости, мужества, любви к Родине и настоящего патриотизма. Я думаю, что это человек, перед миссией которого, перед служением которого мы все имеем право и должны склонить голову.

Ведущий: Сейчас мы попытаемся задать те вопросы, которые пришли к нам через веб-трансляцию, которая осуществляется в режиме он-лайн. Вопрос из Интернета: Скажите, какая вероятность того, что если Ходорковский получит шесть-восемь дополнительных лет, он довольно скоро выйдет на свободу по условно-досрочному освобождению, ведь право на УДО возникает после отбытия половины срока?

Вадим Клювгант: Я тот адвокат, который с ещё одной коллегой, Натальей Юрьевной Тереховой, участвовал в судебном заседании в Чите, где рассматривался вопрос об условно-досрочном освобождении Михаила Ходорковского. Это было в 2008 году, тогда уже прошёл год с лишним, с момента, как у него наступило это право. Это было невиданное по объёму разбирательство для такого вопроса, который обычно решается на конвейере в судах. Два дня заседал суд, двадцать томов было на столе у суда, даже свидетелей каких-то привозили на автозаках за 700-800 и несколько тысяч километров в Читу, правда суд отказался их допрашивать, к чести суда, надо сказать. В итоге мы услышали, что поскольку Ходорковский не проявил энтузиазма в овладении профессии швеи-мотористки, то он не может быть условно-досрочно освобожден от наказания. Всё, другого ответа на это вопрос у меня нет, и думаю, что не об этом мы должны сейчас думать.

Вопрос из Интернета: «Имеется ли у адвокатов информация о подготовке третьего дела Ходорковского и Лебедева?»

Вадим Клювгант: Я отчасти этого уже во вступительном слове касался: в 2003 году началась расправа, она продолжается по сию пору, совершенно бездонным источником, в недрах которого размножаются делением бесконечные уголовные дела, является так называемое основное или, как назвал его какой-то кощунственный человек, «материнское дело ЮКОСа». Оно имеет свой номер 41-03. Сколько из него ещё может произойти всякого рода уродцев и выкидавшей, мы не знаем (я прошу прощения за непарламентское выражение, но других слов у меня нет для определения того, что они делают). Но это не имеет ровным счётом никакого значения. Одно дело, десять дел, пятнадцать дел… они продолжают это делать. На днях их официальный представитель Следственного комитета ещё раз всем сомневающимся разъяснил: расследование продолжается. Поэтому здесь вопрос может стоять только так: либо расправа будет прекращена, либо количество этих дел не имеет никакого значения.

Юрий Шмидт: Несколько слов, чтобы было понятно. Как вам известно, Ходорковского и Лебедева обвиняют в том, что свои преступления они совершали в составе организованной группы, будучи главарями, паханами что ли этой самой группы. Откуда вообще появилась эта группа как таковая. Дело в том, что лично Ходорковскому и Лебедеву следствие не нашло просто ничего, что можно предъявить: какой-то фальшивый документ, какое-то зафиксированное противозаконное действие, поэтому они решили, что представить обычную хозяйственную деятельность большой компании в качестве деятельности криминальной можно только, если объявить весь менеджмент одной организованной группой. Вот они действовали сообща, и таким образом только можно, с их точки зрения, представить какие-то доказательства на основных акционеров, на официальных или фактических руководителей компании. Вот так, собственно говоря, и получилось, что в производстве у них сегодня огромное количество дел, вернее, огромное количество лиц, которых они собираются привлечь в качестве обвиняемых и потребовать их экстрадиции, и поэтому у них нет реальной возможности взять и прекратить это дело, не поставив какую-то точку. Я очень надеюсь, что у них, по крайней мере, хватит ума на то, чтобы не предъявлять никаких новых обвинений Лебедеву и Ходорковскому, хотя поручиться за это невозможно. Но я объясняю факт наличия не прекращённого дела тем, что раз они пошли по этому порочному пути, представив весь менеджмент в качестве преступной группы, то им нужно расставлять какие-то точки над «i».

Вопрос из Интернета: Получен ли протокол судебного заседания, и какие предпринимаются для этого действия?

Константин Ривкин: Все протоколы в полном объёме не получены, у нас последний 19 января, Вадим Владимирович подсказывает. То есть мы располагаем сейчас только тем, что имеем сами – расшифровками. В официальном порядке суд нам не представил протоколов, хотя закон этот вопрос регламентирует. Отчасти мы обезоружены.

Вопрос из Интернета для Сэнди Сандерса: Какие финансовые последствия для Российской Федерации могут вытекать из решений зарубежных судов, которые рассматривают дела ЮКОСа против Российской Федерации?

Сэнди Сандерс: В зависимости от результатов – могут быть арестованы активы, могут быть конфискованы, во всяком случае это касается компаний, которые функционируют в США. При наличии соответствующих постановлений активы могут быть арестованы и использованы, чтобы выполнить то или иное судебное решение, просто сначала надо дождаться судебных решений.

Вопрос из Интернета Юрию Шмидту: С каким процессом из нашей отечественной истории вы могли бы сравнить нынешний процесс?

Юрий Шмидт: Когда слушалось первое дело, то у нас всё время вертелось сравнение с делами вредителей первых лет советской власти, точнее, двадцатых, начала тридцатых годов до большого террора, это дело Промпартии, Шахтинское дело. Была какая-то аналогия. На сегодняшний день я считаю, что это дело стало абсолютно беспрецедентным, может быть, когда-нибудь, боже упаси от этого, будут сравнивать с делом Ходорковского что-то, что ждёт эту несчастную страну в будущем. Но сегодня это дело исторического аналога просто не имеет. По масштабу нарушений, по заведомой абсурдности обвинения, по вниманию общественности, по стойкости и мужеству обвиняемых оно действительно не имеет прецедентов.

Константин Ривкин: Я если позволите, добавлю. Юрий Маркович назвал дело Промпартии, а я проведу такую аналогию: в 1998 году Верховный суд отменил это решение, так вот в процессе разбирательства было установлено, что следователям и оперативным работникам официально было разрешено фальсифицировать доказательства и специально готовить свидетелей. Тут аналгия, на мой взгляд, просматривается совершенно прямая.

Вопрос из Интернета об условиях содержания Ходорковского и Лебедева. Есть у них возможность получать газеты, книги, письма и как доносится до них информация из окружающего мира, мнения людей?

Елена Липцер: На этот вопрос можно ответить так, что Михаил Ходорковский и Платон Лебедев выписывают газеты, но они не всегда вовремя, естественно, приходят, а с определённой задержкой. Кроме всего прочего, для них готовятся некие дайджесты по прессе, которые они всегда с удовольствием читают, и в общем-то они постоянно находятся в курсе всех тех событий, которые происходят в мире.

Вадим Клювгант: Чего они лишены и очень от этого страдают, так это живого человеческого общения. С нами адвокатами они общаться могут, по счастью. С родственниками два раза в месяц по часу, по полтора. А вот с людьми, которые в огромном количестве изъявляют такое желание, они лишены возможности общаться. За всё время пока идёт это второе дело, было дано только одно разрешение на общение вне этих категорий – адвокатов и родственников. Только одно. Это, конечно, очень тяжёлое ограничение и на самом деле бессмысленное. Ещё, естественно, у них нет доступа к Интернету. В 21 веке, чтобы в российской тюрьме дали доступ к Интернету - это совершенно немыслимо, вы понимаете.

Письма приходят просто в несметном количестве и это такой источник поддержки. Они доходят до изолятора, что-то мы рассказываем. Просто буквально сегодня письмо попало мне в руки, это человек не родственник, он молодой парень, он и по возрасту далёк… Вот, что он пишет, я не буду называть имя, поскольку человек меня не уполномочил на это, но поверьте здесь стоит реальное имя, адрес, номер телефона, всё есть: «Чтобы кто ни говорил, но я до последнего буду надеяться на ваше освобождение, если этого не произойдёт, несмотря на противоречивые чувства, я всерьёз буду обдумывать переезд из России, так как я окончательно буду разуверен в защищённости своих детей. Когда вы будете на свободе, а это обязательно произойдёт, если вам будут нужны инициативные, талантливые, преданные люди для меня будет честью и радостью работать рядом с вами. Я не знаю, кому можно верить в России, те, кому я верю, не обладают силой, без которой нельзя что-либо изменить, они обладаю пониманием, да и то не полным. Вы же для меня (он обращается к обоим – и к Платову Лебедеву и Михаилу Ходорковскому) за прошедшие два года стали людьми, простите за наивность, близкими, за которых я со своей женой и друзьями переживаю искренне и всерьёз. Я вам верю, вы вызываете чувство глубокого уважения и желание действовать сейчас». Это молодой человек, глава семейства, у него недавно родилась дочка, он живёт в другом городе, он специально приезжал трижды в суд. Я уверен, что это один из тех людей, о которых сегодня говорил Михаил Ходорковский в последнем слове, что России, для того чтобы двигаться вперёд, нужен не один Сахаров, а сотни тысяч таких, движителей всего нового и прогрессивного. Вот такие люди в огромном количестве стремятся выразить свою поддержку, выражают её и всем за это огромное спасибо.

Вопрос из зала. Журналист не представился: Вот ещё наивный вопрос, я не юрист, есть ли теоретически для судьи Данилкина возможность избежать приговора? Например, вернуть всё дело в прокуратуру? Или он обязан вынести приговор?

Вадим Клювгант: Он обязан только одно сделать: вынести то решение, которое будет соответствовать закону и совести. Это всё, что он обязан сделать.

Ведущий: Очень много приходит вопросов из Интернета, поскольку нас сейчас смотрят более 400 человек. Я их буду объединять, я прошу прощения у тех людей, чьи вопросы не успеем прочитать. Объединяя два вопроса: «Не считает ли МБХ, что ему как активному человеку и отцу семейства важнее выйти сейчас на свободу, чем следовать благородным принципам?» и похожий вопрос: «Иногда создается впечатление, что если Ходорковский где-то прогнется, его могут отпустить, большую опасность он представляет в тюрьме. Вы согласны?»

Юрий Шмидт: Михаил Борисович, по-моему, не единожды в своих интервью отвечал на этот вопрос. Дилемма перед ним стояла в 2003 году. Ему власть, честно говоря, пыталась как бы дать шанс, ну, это очень условно – дать шанс. Ему намекали всячески, что он стал в России человеком неугодным, и если он не желает менять своего поведения, то лучше бы он отправился в эмиграцию. И ему посылали, как это принято у бандитов, черные метки. Вот, арест Пичугина был такой черной меткой, и последней черной меткой был арест Лебедева. И они всё ждали, что, может быть, Ходорковский поймет намек и уедет за границу, тем более, что план разграбления ЮКОСа уже существовал, а в отсутствие основного акционера это было делать значительно легче, не создавая вокруг этого дела такого шума, который был создан арестом Ходорковского. Он выбор сделал, трудный выбор. И он писал о том, как было трудно сделать этот выбор, поэтому на сегодняшний день у него вопрос ТАК даже не стоит. Он прекрасно понимает, что занять какую-то другую линию, вести себя как-то иначе, он не имеет права. И перед своей совестью, и перед своими убеждениями, и перед людьми, которые ему поверили, а всё больше людей ему верят. Что ж, если ему особый какой-то жребий дал это избрание и эту миссию, то, вероятно, судьба не могла найти человека более подходящего для этой цели, чем Михаил Ходорковский.

Вадим Клювгант: А я ещё хотел бы автора этого вопроса спросить, мне очень интересно: а откуда он взял…или она…я не знаю, кто задал этот вопрос, что у Михаила Ходорковского есть возможность выйти на свободу?

Вопрос: - Ну, это будет вопрос, обращенный в он-лайн трансляцию, вряд ли мы прямо сейчас получим на него ответы, но…

Вадим Клювгант: Но он риторический всё равно, поэтому…

Ведущий: - Я попрошу сейчас огласить те вопросы, которые пришли через англоязычную трансляцию. Пожалуйста!
Вопрос: Что должны сделать Медведев и другие политические лидеры в мире, чтобы помочь в этом деле?

Вадим Клювгант: Я начну, а коллеги, если пожелают, меня дополнят. Я бы здесь разделил: есть президент Российской Федерации, который является главой государства, высшим должностным лицом, и есть главы других государств, которые не имеют никаких властных полномочий на территории Российской Федерации, и в этом есть принципиальная разница. Я думаю, что президент Российской Федерации, тем более что он юрист и гордится этим, он прекрасно знает, что он может сделать. С нашей точки зрения, ну, во всяком случае, с моей – он может сделать две вещи, каждая из которых очень важная. Он может практически реализовать ту стратегию и те приоритеты, с которыми он пришел как президент два с лишним года назад, а это: верховенство права и независимость суда. И, когда и если, такое чудо в России случиться, это предопределит решение по делу в отношении Ходорковского и Лебедева, и всех других заложников ЮКОСа. Потому что как только в этом деле начнет работать закон, больше ничего не требуется, но для того, чтобы закон начал работать, нужно, чтобы суд этим законом имел возможность руководствоваться и хотел руководствоваться.

И второе – об этом часто спрашивают – президент Российской Федерации имеет право, неограниченное никакими условиями, я хочу это подчеркнуть, на помилование любого и каждого осужденного, который находится на территории Российской Федерации.

Что касается всех других уважаемых мировых лидеров, глав государств, правительств, парламентариев, то это вопрос, который, с нашей точки зрения, они должны задать себе, потому что мы на это смотрим так: не надо им помогать Ходорковскому. Пусть они помогут себе. Потому что для них, если не безразлично, с какой Россией им предстоит иметь дело на ближайшую перспективу, то лучшим и самым показательным ответом на этот вопрос будет являться исход дела, которое мы с вами обсуждаем. Они ведут много бесед, разговоров со своим российским коллегой, публичных, непубличных – всяких. Пусть они об этом помнят. И спасибо всем в мире за поддержку.

Ведущий: Я думаю, тогда последний вопрос из англоязычной части веб-трансляции на сегодня. Пожалуйста!
Вопрос: Если Европейский суд по правам человека вынесет решение по второй жалобе, какое влияние оно окажет на данное дело?

Елена Липцер: Дело в том, что решение по второй жалобе будет уже после того, как Хамовнический суд вынесет свой приговор. С юридической точки зрения, если ЕСПЧ признает нарушение 6 статьи Европейской конвенции, которая гарантирует право на справедливое судебное разбирательство, то в соответствии с российским УПК, это является основанием для отмены приговора Мещанского суда. Поэтому сложно сказать, как это может повлиять на данное дело, поскольку это будет уже после того, как приговор будет вынесен.

И еще один вопрос из англоязычной части веб-трансляции: Есть ли какие-либо внешние факторы, внешние рычаги, которые могут повлиять на приговор?

Сэнди Сандерс: «Мне трудно говорить о рычагах в российском суде, но Вадим начал с того, что эта пресс-конференция не для того, чтобы оказать давление на суд. Лучшее, что может произойти, с точки зрения за пределами России – это то, что Россию призовут к ответу, что Россия будет отвечать за те действия, которые происходят в суде и за то, как обращаются с Ходорковским и Лебедевым. Я уже говорил, что цель заключается в том, чтобы «освободить» судью Данилкина, чтобы он мог принимать решение, исходя из закона, а не подвергаясь давлению и не будучи частью захваченной системы. И приверженность принципу верховенства права – это лучшее, что может произойти здесь в России, в том числе с точки зрения надежды на неожиданное решение суда.

Ведущий: Я хотел бы поблагодарить всех принявших участие в пресс-конференции. Спасибо. На этом мы заканчиваем.

* * *

• Пресс-релиз по итогам пресс-конференции адвокатов
• Видеозапись конференции