Сегодняшняя пресс-конференция адвокатов (стенограмма)

Пресс-конференция в центральном офисе «Интерфакса» адвокатов Михаила Ходорковского Юрия Шмидта и Вадима Клювганта. Тема: «Последние события в «деле Ходорковского»: придет ли конец правовому нигилизму?»

Юрий Шмидт: Добрый день. Я хотел как человек, которого знают лучше, чем моего уважаемого коллегу Вадима Владимировича, представить его в качестве человека, существенно усилившего команду защитников Михаила Ходорковского и выполняющего на сегодняшний день роль координатора защиты по уголовному делу в нашей команде. Поэтому вопросы, которые будут касаться существа уголовного дела, второго обвинения, – это к Вадиму Владимировичу. Ко мне – в основном вопросы по процессуальной стратегии.

Вчера прошла информация о том, что Михаил Борисович Ходорковский потребовал от своих адвокатов подготовить обращение в суд с ходатайством об условно-досрочном освобождении. Кое-что в этой информации действительности соответствует, если не считать того, что Михаил Борисович от нас ничего не требовал, а наоборот адвокаты убеждали его в том, что нужно воспользоваться своим законным правом для досрочного освобождения, обратившись с соответствующим ходатайством.

Мы рады сообщить, что нам удалось его в этом убедить, и сегодня в 14.20 по читинскому времени в Ингодинский районный суд Читы было подано ходатайство от имени защиты Михаила Борисовича - закон это позволяет - о применении к нему положения закона об условно-досрочном освобождении от наказания, назначенного по приговору Мещанского районного суда города Москвы.

Право на условно-досрочное освобождение есть у каждого заключенного за некоторым изъятием, специально предусмотренным в законе. Это не какая-то исключительная процедура, это не обращение с просьбой о помиловании, это не амнистия. Это та процедура, к которой прибегают почти все заключенные, отбывающие наказание в нашей стране и больше половины (я не имею точной статистики) освобождаются именно условно-досрочно.

Для того, чтобы суд вынес соответствующее решение не требуется ни признание вины, ни раскаяние, а требуется, чтобы человек – как написано в законе – своим поведением и добросовестным отношением к выполнению обязанностей, которые закон возлагает на осужденного в местах отбытия наказания, доказал свое исправление. То есть доказал, что не нуждается в дальнейшем отбытии наказания. Все. Остальное – это судейское усмотрение.

Конечно, если в суд обращаются злостный нарушитель режима, лодырь, который зарекомендовал себя с отрицательной стороны, человек, в отношении которого суд может прийти к выводу о том, что у него осталась твердая антисоциальная установка, к нему не применяют такую меру. Во всех остальных случаях, когда подобных негативных данных у суда нет, презюмируется, что человек имеет право быть освобожденным условно-досрочно.

И заканчивая свое короткое выступление, я хочу сказать, что глубоко уважаемые мною люди, такие как Валерия Новодворская, как Владимир Буковский в петербуржском, если не ошибаюсь, еженедельнике «Дело» высказались отрицательно о подаче заявления об условно-досрочном освобождении, в том смысле, что в этом все-таки есть какой-то элемент унижения и просьбы. Я вас уверяю, ни элемента унижения, ни элемента просьбы нет. Это то же самое, что подать кассационную жалобу на приговор, это то же самое, что подать ходатайство о прекращении дела по обвинению, когда человек себя виновным не признает. Это совершенно нормальная судебная процедура.

Мы отдаем себе отчет в том, что это наше обращение не пойдет как по маслу. Мы понимаем, что противодействие некоторых лиц, которые собственно и организовали как первое, так и второе дело по обвинению Ходорковского, безусловно, будет иметь место.

Я не буду называть фамилии этих лиц, как-то очень удачно получилось, что господин Геращенко в своем большом интервью «Новой газете» этих людей практически поименно назвал. Из них я выделяю в первую очередь господина Сечина, который был злым демоном на протяжении всего времени. Его дезинформация тогдашнего президента Путина, его доносы и были той последней каплей, которая решила судьбу и ЮКОСа, и Ходорковского.

Но тем не менее, в нас вселяют надежду слова президента Медведева, его курс на обеспечение реальной независимости суда, и нас очень радует, что эти слова подкреплены реальными делами. На сегодняшний день мы имеем известные вам конкретные примеры таких решений и таких действий в сфере судопроизводства, о которых еще несколько месяцев назад мы и мечтать не могли.

Мы абсолютно искренне желаем Дмитрию Анатольевичу успеха и как граждане страны, потому что если ему удастся добиться реальной независимости суда, это будет даже не реформа, а революция. И, конечно, мы желаем ему этого и как адвокаты Михаила Борисовича Ходорковского. Спасибо. Теперь слово моему уважаемому коллеге.

Вадим Клювгант: Спасибо, Юрий Маркович. Добрый день, уважаемые коллеги. Я хотел бы сначала несколько оттолкнуться от темы нашей сегодняшней пресс-конференции, от того вопроса, который в этой теме звучит: придет ли конец правовому нигилизму? Знаете, придет, наверное, Мессия, мы все на это надеемся и верим. Конец, в том числе и правовому нигилизму, сам по себе не придет, а сидеть в ожидании этого прихода и покаяния нигилистов-грешников, мягко говоря, наивно.

Нигилизм этот может быть преодолен только ценой огромнейших усилий, первым из которых должен быть личный пример высшей власти, а вторым – независимый суд, а лучше одновременно. И события в нашем деле яркое тому подтверждение. Судите сами: президент страны говорит, что все должно делаться строго по закону, по установленным законом процедурам, никто не в праве влиять на суды, решения правоохранительных органов должны быть законными и обоснованными.

Последний раз это сказано вчера, с подтверждением того, что административное давление на суды по-прежнему имеет место. Что творят буквально одновременно с этими высказываниями президента нигилисты из Следственного комитета и те, кто за ними стоит? Предъявляют абсурдное, бредовое обвинение в том, чего не может быть. А именно: в хищении всей добытой за шесть лет нефти с помощью трансфертных цен, которые, кстати, напропалую применяются и сегодня, в том числе и крупнейшими государственными компаниями.

Настаивают на этом обвинении с невероятным упорством, даже упрямством, не желая видеть и слышать очевидного: если из ЮКОСа всю нефть в течение шести лет украли - а больше у него ничего не было и доходов никаких других не было, кроме как от нефти – откуда тогда тридцать миллиардов долларов, вырученные при распродаже активов этого самого ЮКОСа, откуда сами эти активы, если вся нефть и вся выручка от ее реализации украдены, согласно предъявленным обвинениям?

Они бесцеремонно, откровенно попирают фундаментальные конституционные права, включая святая святых - право на защиту. Продолжают тайное следствие, вбросы в законченное, по их же заявлениям, уголовное дело собранных в тайне доказательств, причем избирательно, только выгодных им. Другие, невыгодные, скрывают от защиты, от дела, от будущего суда, несмотря на настойчивые требования защиты об их приобщении. Злоупотребляют правом сильного как хотят и где хотят. Фальсифицируют доказательства обвинения и доказательства нарушения режима содержания, чтобы не допустить досрочного освобождения.

При этом тянут время, выжидая благоприятного для себя момента, каких-то гарантий или указаний. Факты, подтверждающие это утверждение приведены в сегодняшнем нашем заявлении, в предыдущих заявлениях и в личных, исходящих от Михаила Борисовича Ходорковского документах. И эти факты неопровержимы. Как относиться к таким действиям на фоне требований президента? Что это такое: саботаж, провокация, демонстрация силы, желание выслужиться перед всеми начальниками одновременно? Или наоборот - растерянность, попытка уйти от ответственности за то беззаконие, которое натворили, или все вместе? Судите сами, но объективно на одной стороне - президент и мы, защита (если говорить о нашем деле), а на другой стороне - вот такие нигилисты, за которыми пока это право сильного, и которые используют и будут использовать это право не только для того, чтобы любой ценой не допустить освобождения Михаила Борисовича Ходорковского, но и для подрыва доверия к президенту страны, и к тому, что он говорит и делает или пытается делать.

Что происходит в этой самой судебной власти, о которой так много сейчас говорится? Мы сейчас по понятным причинам в основном работаем с читинскими судами. И вот что видим: с одной стороны добрые знаки, когда вышестоящий суд (Читинский областной суд, в частности) заставляет нижестоящий суд, буквально требует от него относиться к защите так же как и к обвинению: учитывать все ее доводы, оценивать их, соблюдать равенство и состязательность сторон, отменяет решение районного суда по серьезным вопросам по нашим обращениям, заставляет разбираться снова и снова, так как этого требует закон. Можно сказать носом возит по огрехам и нарушениям. Даже частное определение в адрес районных судей выносит областной суд уже, несколько таких случаев было.

С другой стороны, вот передо мной лежит постановление того самого Читинского областного суда, который 11 июля в очередной раз продлил срок содержания Михаилу Борисовичу Ходорковскому под стражей. Еще на три месяца, и теперь этот срок будет достигать запредельного размера – в 21 месяц. Это следственный арест я подчеркиваю, досудебный. И в этом постановлении судья Областного суда Чижевский пишет ровно все то, что многократно Верховный суд и Конституционный суд признали недопустимым при мотивировании вопроса о продлении срока содержания под стражей.


Вместо того, чтобы привести конкретные фактические доводы о том, чем располагает ходатайствующая сторона, что Ходорковский может скрыться, помешать следствию, совершить новое преступление - идут общие фразы, разглагольствования, ссылки на тяжесть обвинения, которое я уже охарактеризовал как абсурдное, безумное, бредовое, как угодно еще.

Вместо того, чтобы признать очевиднейшие вещи, когда содержащийся под стражей человек говорит: я хочу, чтобы были уведомлены все мои адвокаты, и пять суток по закону вы должны ждать их прибытия. Этого не делается, а судья областного суда пишет: все нормально, нарушений нет, не утруждая себя какой-либо мотивировкой этого решения. Может быть, судье Чижевскому хочется обратить на себя внимание Верховного суда России, куда мы, несомненно, это обжалуем.

Как все это понимать? Видимо, только как растерянность, неуверенность, выжидание, балансирование, стремление угадать генеральную линию и колебаться вместе с ней, как это в наших традициях, к сожалению, было много и много десятилетий. И, конечно, как подтверждение слов президента о том, как трудна и длинна дорога к независимости судов. И о том, что ничего не произойдет само по себе. Ну и, конечно же, как подтверждение высочайшей личной ответственности президента страны за все происходящее в этой сфере, которую он объявил сферой своего личного внимания, сферой своей личной ответственности. А значит ответственности и за то, что происходит и будет происходить в нашем деле, потому что наше дело - не по нашей воле – стало индикатором всех болячек в сфере правосудия.

Вот поэтому возникла дилемма, что нам делать - просто ждать, множа тем самым тюремные годы неправого заключения, - или прислушаться к советам президента и реализовать свои права и законные интересы по стандартным судебным процедурам. Принято решение то, о котором сказал Юрий Маркович. Оно принято, оно сегодня реализовано, процедура запущена. У суда есть все возможности проявить себя как независимая власть. Или не проявить себя как независимая власть. То же самое и с оценкой судом незаконных действий, решений следствия, которые мы всегда обжалуем. До сих пор суд за редчайшими исключениями не видел и не слышал наших доводов, тем самым потворствуя беззаконию, которое творит следствие. Теперь у него есть возможность проявить себя независимой властью, и здесь фронт работы у него большой. Может проявить, может не проявить.

Но, проявив себя независимой властью, суд тем самым поддержит усилия президента по искоренению этого самого правового нигилизма. Мы эти усилия тоже поддерживаем и хотим верить, что это действительно не пустые слова. Спасибо большое.

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ ЖУРНАЛИСТОВ

ВОПРОС: Среди названных Геращенко людей, которые противодействуют делу Ходорковского, был также назван Владимир Путин. Может ли произойти некоторый конфликт между действующим президентом и бывшим президентом именно в этом вопросе? Если, как вы говорите, Медведев настроен на искоренение правового нигилизма, а Путин, видимо, является противником этого искоренения

Вадим Клювгант: Я бы хотел отметить, что это вы сказали, что он является противником. И слова Геращенко Виктора Владимировича я тоже не готов комментировать, вы можете к нему обратиться за комментариями по поводу того, что он сказал. Я только лишь напомню вам - может быть, много времени прошло, восемь лет, - что Владимир Владимирович Путин приходил с лозунгом диктатуры закона. Поэтому мы очень надеемся, что эти два лозунга сойдутся, и вектор будет общим. А как будет, мы, я думаю, скоро увидим.

ВОПРОС: Будет ли запускаться механизм помилования?

Юрий Шмидт: Помилование выходит за рамки нормальных судебных, регламентированных кодексами процедур, это обращение непосредственно к президенту. Согласно Конституции, глава государства имеет право помиловать любого осужденного российским судом, но когда несколько раз за последнее время журналисты обращались сначала к бывшему президенту, после уже к ныне действующему президенту Медведеву, все почему-то задавали вопрос именно о помиловании, хотя до обращения с просьбой о помиловании существует именно судебная процедура, та самая, которую мы и рекомендовали использовать Михаилу Борисовичу и к которой он обратился.

Знаю точно, что к президенту Путину за помилованием Михаил Борисович не обратился бы никогда, ни при каких условиях. В отношении Дмитрия Анатольевича Медведева мы не вели с ним разговор, потому что задачей нашей было подготовить обращение в районный суд с просьбой об условно-досрочном освобождении. Но по ходу разговора Михаил Борисович дал понять, что вообще у него нет претензий к Дмитрию Анатольевичу Медведеву, и он полагает, что и у Медведева нет личных претензий к нему. Медведев его в тюрьму не сажал, Медведев незаконного давления на суды не оказывал, ЮКОС не разорял и не разворовывал, поэтому, если вы хотите мое личное мнение, я не буду считать, что даже в обращении за помилованием есть какой-то момент унижения и отхода от своих позиций.

В чем я уверен совершенно твердо – и об этом у нас был разговор многократно – под страхом любого наказания Михаил Борисович никогда не признает свою вину и не раскается в несовершенных преступлениях. Это точно. Все остальные варианты лично я для себя не исключаю, но это ответ от моего имени. Это я сказал, а не Михаил Борисович.

Вадим Клювгант: Я бы дополнил здесь пару слов, если можно. Когда выбирался вариант действий по облегчению нынешней участи Михаила Борисовича Ходорковского, несомненно, принималась в расчет позиция действующего президента страны, который многократно вот в этих самых ответах на вопросы журналистов и политиков подчеркивал, что подобные вопросы должны решаться в рамках судебных процедур, предусмотренных национальным законодательством (уголовно-процессуальным, уголовно-исполнительным, уголовным). Условно-досрочное освобождение это именно такая процедура в отличие от помилования.

ВОПРОС. Когда все-таки дело будет передано в суд и главное, в каком суде будет рассматриваться дело: в Москве? В Чите? Где-то еще?

Юрий Шмидт: Наши оппоненты ведут себя крайне импульсивно, особенно в последнее время. Когда Вадим Владимирович рассказывал вам о том, что следствие отказалось удовлетворить законное право Ходорковского предъявить ему материалы дела в присутствии тех адвокатов, которые ему для этого нужны, это означало то, что следствие решило только в последний момент еще на три месяца продлить статус-кво.

Они обязаны были предъявить нам материалы дела не позднее, чем за 30 дней до окончания. Это означает, что если бы у них это в планах было в мае или в середине июня, им не составляло никакого труда соблюсти хотя бы вот эту формальность - предъявить обвинение новое не 27 июня, а 17 июня, и выслушать то же самое ходатайство Ходорковского, известить адвокатов, которые периодически вахтовым методом приезжают в Читу. Пять дней, которые дает закон - это минимальный срок. Если я получаю сегодня от Михаила Борисовича просьбу прибыть к нему, я могу прибыть только через пять дней, и то если с билетами нет проблем.

Следствие поступило импульсивно, они явно все время рассчитывают на то, что придут сверху какие-то сигналы, и они получат ту же поддержку, которую они имели на протяжении нескольких лет. Но, судя по всему, сигналы такие ясные, какие были в течение длительного времени, не приходят, и они посчитали за благо потянуть следствие еще, может быть, станет ясно, что делать с делом дальше. Потому что, если дело пойдет в суд, а суд, да не дай боже (с их точки зрения), будет независимым, это будет не басманное правосудие, а это будет действительно состязательный процесс, о котором мы все мечтаем и к которому нас призывает президент Медведев, то от этого дела не останется камня на камне. Это будет пыль. И фальсификаторы это великолепно знают.

И действительно, если принимать решение о направлении в суд, то в какой? Пока они грубо нарушали уголовно-процессуальный закон. Причем, когда даже Басманный суд 20 марта 2007 года, удивив не только нас, а вообще весь мир, признал незаконным проведение следствия в Чите, все-таки прокуратура добилась, что через год это неисполненное решение (это было тоже попрание закона и полное неуважение к суду) было отменено. Но тогда они действовали с грубым нарушением уголовно-процессуального кодекса, если направлять дело в Читинский суд – это будет уже прямое нарушение статьи 47 Конституции Российской Федерации.

И поэтому господа фальсификаторы на сегодняшний день действительно находятся в незавидном положении. Потому что пока ты вытирал ноги о суд, ты вытирал ноги о закон, и тебе все сходило с рук – это одно, но когда возникает иная ситуация, тут есть уже над чем подумать. Пока они взяли, как я понимаю, три месяца на раздумья.

Вадим Клювгант: То есть с официальной точки зрения срок следствия и срок содержания под стражей соответственно продлены до 2 ноября 2008 года, что, однако, не означает как возможных попыток продлить их еще, так и ускорения событий, в том числе связанных и с передачей дела в суд. Мы готовы к любому варианту, никакому из них не удивимся.

ВОПРОС. Сколько времени займет рассмотрение ходатайства об условно-досрочном освобождении?

Юрий Шмидт: Закон не устанавливает на рассмотрение подобных ходатайств точных сроков. Единственно, что в течение десяти дней с момента обращения в суд и направления судом соответствующего запроса в исправительное учреждение администрация учреждения, в котором находится обратившееся лицо (или в интересах которого обратились), должна представить характеризующие его документы и свое мнение по этому обращению.

ВОПРОС: Кто сейчас будет давать характеристики – краснокаменская колония или следственный изолятор?

Юрий Шмидт: Они затребуют из следственного изолятора, но они могут (это их право) обратиться и к администрации краснокаменской колонии. Личное дело сопровождает все передвижения лица, находящегося под стражей, поэтому все решения судов об отмене незаконно наложенных на Ходорковского в Краснокаменске взысканий находятся в личном деле.

Вадим Клювгант: На сегодняшний день местом отбывания наказания является следственный изолятор города Читы, он же является и местом содержания под стражей по второму делу, поэтому все придет туда. А уже там будет составляться весь пакет.

ВОПРОС: Какие незакрытые взыскания есть в личном деле Ходорковского, которые могли бы суду помешать освободить его по УДО? И второе: вы проработали какую-то стратегию на случай, если суд все-таки откажет вам в ходатайстве?

Юрий Шмидт: Если суд откажет в удовлетворении ходатайства, мы подадим в Читинский областной суд кассационную жалобу на это постановление суда. Ни что не помешает нам обжаловать отрицательное для нас решение и в порядке судебного надзора.

Что касается первого вопроса. Да, есть взыскание, наложенное за десять дней до возникновения у Ходорковского права на обращение с ходатайством об условно-досрочном освобождении. Это взыскание за то, что по пути следования с прогулочного дворика в камеру он якобы не выполнил команду «держать руки за спину». Это взыскание было объявлено совершенно незаконно, в течение достаточно долгого времени мы обдумывали вопрос, не обжаловать ли это взыскание отдельно, как мы обжаловали те, которые налагала администрация колонии Краснокаменска, но потом пришли к выводу, что нам обжаловать бессмысленно.

У администрации мы первым делом попросили запись видеокамеры, которая сопровождает передвижение Ходорковского по всем помещениям следственного изолятора, но оказалось, что у них почему-то как раз нет именно этого участка, где якобы и было допущено нарушение. Но у них было заявление сокамерника Ходорковского, которое они вынудили его дать . После освобождения господин Гнездилов (а ему было обещано не препятствовать в его условно-досрочном освобождении, если он даст нужные администрации показания), пришел к местным адвокатам Ходорковского и просто принес заявление, в котором объяснил, почему ему пришлось оговорить ни в чем неповинного человека.

Надо сказать, что в колониях заключенные очень зависят от администрации, а заключенные, у которых пиковая ситуация (такая, как была у господина Гнездилова), они зависимы особенно. Мы надеемся, что в ходе рассмотрения дела об условно-досрочном освобождении мы сумеем доказать, что это взыскание было объявлено незаконно и убедим в этом суд.

ВОПРОС: И все-таки, какую роль будет играть помилование в вашей дальнейшей стратегии?

Юрий Шмидт: Пока ни о каком помиловании речь не идет, и пойдет ли она неизвестно. Это право Михаила Борисовича и его воля. Во всяком случае, сейчас мы идет по тому пути, который мы увидели при неоднократных выступлениях президента Медведева. Который, выступая на пресс-конференции в Германии, прямо сказал: да, есть такой путь как помилование - обращение к главе государства, но есть судебно-правовые механизмы. Вот эти судебно-правовые механизмы мы и решили задействовать. Не будем забегать вперед и гадать, что произойдет. Мы ведь совершенно не исключаем и даже верим - пусть нас назовут неисправимыми оптимистами - в положительный исход нашего обращения.

Вадим Клювгант: Несомненный плюс той процедуры, которая сейчас избрана, еще и в том, что это публичное судебное разбирательство, в открытом судебном заседании. Это обязанность суда, возложенная на него законом, мотивировать любое свое решение. Если в нем не будет мотивации, то само по себе это является основанием для его отмены. Это возможность обжалования такого решения в вышестоящий суд и опять же обязанность вышестоящего суда мотивировать любое свое решение. То есть это достаточно прозрачная процедура при всех огрехах судебной власти, о которых мы уже поговорили.

Есть ли у вас какие-то основания полагать, что Ходорковский поменял свое отношение к вопросу о помиловании?

Юрий Шмидт: Еще раз скажу, что мы не обсуждали с Ходорковским вопрос о помиловании, и сказать о его отношении к этому, я просто не могу. Я подчеркнул, что я высказал свою личную точку зрения, но моя личная точка зрения может быть понятна каждому, сидящему здесь, потому что я работаю с этим делом 4,5 года, Ходорковского я считаю для себя почти родным человеком, я знаю его семью, я знаю его родителей и детей. Видел как выросли малыши за эти без малого 5 лет, поэтому, может быть, я позволяю себе иногда сказать что-то от себя. Где-то даже думая, что имею право на личную точку зрения.

ВОПРОС: Не считаете ли вы, что вопрос по УДО может сознательно затянуться?

Вадим Клювгант: Может затянуться, может пойти очень быстро. Может быть все, что угодно.

ВОПРОС: Какой вообще смысл сейчас обращаться с ходатайством об УДО, если уже есть решение суда о продлении срока содержания под стражей по второму делу, и очевидно, что Ходорковского, пока не будет принято решение по второму делу, все равно никуда не отпустят? Это принципиальный вопрос или что?

Вадим Клювгант: С одной стороны это, безусловно, принципиальный вопрос. С другой стороны есть совершенно конкретная задача, которую мы для себя поставили как приоритетную: добиваться всеми возможными способами возможно скорейшего облегчения его нынешнего положения. Если мы будем все время ходить по этому порочному кругу, который вы сейчас начертили, мы его никогда не разорвем, и ничего не изменится. С двойным заключением под стражу надо разбираться с каждым по отдельности. Мы обратились с этим ходатайством для того, чтобы одну из составляющих этого нахождения под стражей исключить с помощью судебного решения. Если это получается, остается только следственный арест, с которым мы боремся отдельно, параллельно. Поэтому никакого противоречия здесь нет. Просто надо четко понимать, что есть одна процедура, есть другая процедура, и в каждой из них есть свои технологии.

Юрий Шмидт: Мы уже обращались с ходатайством о прекращении этого дела, и, когда оно будет заканчиваться в очередной раз, мы наверняка повторим это ходатайство. И если не будет срока, оставшегося по первому приговору, то это будет означать выход Михаила Борисовича на свободу. Поэтому здесь действительно приходится работать по двум направлениям.

ВОПРОС: Получили ли вы какой-нибудь конкретный знак, может быть, из Администрации обратились, что уже пора начинать этот процесс?

Вадим Клювгант: У нас круг общения весьма широкий. И даже интернациональный, я бы сказал. Но официальные лица из Администрации президента в этот круг не попадают, не знаю уж, к сожалению ли или к счастью, или нейтрально к этому относиться. Поэтому все решения, если серьезно, мы принимаем на основании анализа большого количества информации, которой мы можем располагать из различных источников, но не по подсказкам таким, о которых вы спросили. И таких голосов нам не было: ни ночью, ни во сне, ни наяву.

Юрий Шмидт: По целому ряду признаков мы видим наши оппоненты нервничают, дергаются и потеряли ту уверенность, которая отличала их на протяжении многих лет. Если считать это знаком - да. Вот такого рода знаки мы собираем и анализируем очень внимательно.

Вадим Клювгант: Ну и знак президента, он же сказал: в суд идите. Мы и пошли. Нас послали - мы пошли.