Борис Дубин, полная версия статьи из "Вестника общественного мнения", (2011, №1)

По данным всероссийского опроса, проведенного Аналитическим центром Юрия Левады в 2004 г., так называемое «дело ЮКОСа» вошло в десятку наиболее значительных событий предшествовавшего года – его отнесли к таковым 20% опрошенных (8-е место по значимости). События, связанные с арестом, а затем судом и наказанием Михаила Ходорковского, ряда его сотрудников, с банкротством и фактическим уничтожением одной из наиболее успешных российских компаний 1990-х - начала 2000-х годов, а затем возбуждение против М.Ходорковского и П.Лебедева нового «дела» в 2009 г., стали знаковыми для экономического порядка и социально-политического режима, который был установлен в стране с приходом В.В.Путина на пост президента и закреплен на его втором президентском сроке.

Собственно говоря, переход к этому второму сроку, новой фазе режима, и оказался отмечен делом ЮКОСа, как, напомню, до того вступление Путина в должность президента было предварено дагестанским конфликтом 1999 г. и второй Чеченской войной, а позже преемственность между его президентством и премьерством была обозначена августовской войной 2008 г. в Южной Осетии. Иными словами, здесь прослеживается достаточно четкая и последовательная траектория: каждый политический цикл авторитарного режима в России новейшего времени ознаменовывался экстраординарным актом агрессии со стороны власти, так что вынужденная адаптация населения, различных его групп к этой агрессии – то есть, стремление привыкнуть к чрезвычайности, репрессивному произволу и беззаконию, самоуговоры людей, их попытки вытеснить и забыть случившееся, своего рода «повязывание» подданных масс сознанием их бессилия и, вместе с тем, хочешь-не хочешь, молчаливого участия в произошедшем – составляла, можно сказать, «содержание» этого цикла. Обеспечивая пассивную поддержку властей, такой механизм порождает двойственность, ненадежность, принципиальную неустойчивость всей политической конструкции, которая выражается, среди прочего, в высоком уровне постоянных страхов населения, общераспространенном чувстве собственной незащищенности и тому подобных феноменах, ставших, как показывают данные наших регулярных опросов последнего десятилетия, привычными для большинства. Последний момент крайне важен: при равнодушном принятии массами в России всего, что бы ни случалось, если оно исходит от высших властей, первых лиц государства, описанная ситуация может сохраняться неопределенно долго.

В этом смысле, названное «дело» выступило одним из показателей продолжительного и продолжающегося по нынешний день кризиса российской власти – кризиса ее законности, эффективности и ответственности, ее осмысленной поддержки со стороны населения. Оно негативным образом повлияло на отношение к России в мировом общественном мнении[1].

Массовое отношение к судебному процессу 2004-2005 гг. В первые же месяцы после ареста руководителей и сотрудников компании точка зрения большинства населения страны на происходящее, можно сказать, сложилась. Она сводилась к следующему: суть «дела» для россиян состояла не в том, будто Ходорковский, Лебедев и другие нарушили закон, а в том, что определенные структуры во властных верхах решили их наказать, подорвать авторитет компании, нанести ей максимальный вред, скорее всего – довести до банкротства. Так по данным июньского опроса 2004 г., половина россиян была уверена, что выступающими против ЮКОСа руководят исключительно корыстные мотивы. Практически столько же (48%) считали, что Ходорковский попал под суд, поскольку этого захотела власть. Поведение властей при этом расценивалось либо как чистый произвол, либо как видимость законности, за которой по существу скрывается то же «право сильного». Законными действия, предпринятые против Ходорковского и ЮКОСа, сочли в июле 2004 г. немногим более четверти россиян (27%), 32% затруднились с определенным ответом. Иными словами, группа оценивающих развязанную против ЮКОСа кампанию как произвол была на тогдашний момент в полтора раза больше той, которая видела в действиях власти законные меры, направленные на восстановление правопорядка.

При этом, вопреки давлению официальных инстанций и послушных им массмедиа, российское население по преимуществу не было настроено на уничтожение ЮКОСа, не испытывало к Ходорковскому, Лебедеву и другим ничего похожего на «классовую ненависть». Соответственно, преобладающая часть россиян, пусть с незначительным перевесом голосов (39 процентов против 34-х при 27% затруднившихся с ответом в июле 2004 г.), все же считала лучшим исходом на тот момент разумный финансовый компромисс и надеялась на освобождение М.Ходорковского.

Максимум положительного отношения к Ходорковскому как бывшему главе ЮКОСа, более критичная оценка властей и, вместе с тем, более острое ожидание негативных последствий судебного процесса, всего «дела ЮКОСа» для страны и для отношения к ней в мире было характерно для нескольких групп населения:

• более молодых респондентов (особенно – самых молодых, до 24 лет),
• людей с высшим образованием, более высокими доходами и относительно высоким потребительским статусом,
• жителей крупнейших городов и, прежде всего, Москвы.

Динамика оценок. Однако важно подчеркнуть, что никаких собственных интересов и чувств с делом ЮКОСа как конкретным делом со своим содержанием, участниками, их обстоятельствами, интересами и мотивами у большинства россиян связано не было. Добавим, что и ни малейшей пользы для себя от «национализации» богатейшей компании россияне не увидели.

Таблица 1

Как вы думаете, кому пошли на пользу банкротство и распродажа ЮКОСа?*

* В опросах 2004 г. вопрос задавался в формулировке «Как Вы думаете, кому пойдут на пользу…?»

Поэтому массовое отношение к событиям вокруг компании и ее руководителей постепенно банализировалось. Собственно правовая сторона дела не освещалась массмедиа сколько-нибудь внятно и систематично, те или иные авторитетные эксперты, влиятельные фигуры, лидеры общественного мнения не анализировали ее в публичном пространстве. Соответственно, доказательная база процесса, его нормативно-правовая обоснованность, процедурная корректность не интересовали население, которое, к тому же, мало разбиралось да и слабо хотело бы разобраться в этих аспектах происходившего. Иными словами, в форме оценок «дела», суда, обвинителей и обвиняемых здесь все больше начали выступать, с одной стороны, устойчивые, привычные для россиян стереотипы их отношения к успеху и богатству («олигархам»), с одной стороны, к институтам социума, включая суд, с другой, и, наконец, к фигурам власти, с третьей.

Под противоречивым воздействием этих сил отношение большинства российского населения к судебному процессу и судьбам его фигурантов понемногу входило в привычные рамки подопечного сознания российских масс, для которого характерна установка на уравнительную справедливость и одобрение популистских действий власти, приоритет «государственных интересов» при всем недоверии зависимых от государства масс к этому же самому государству, стремление оправдать «право сильного», опять-таки, при всей надежде на «разумный компромисс», а в еще большей степени – на то, что «все как-то обойдется» и т.п. Некоторый рост сочувствия к М.Ходорковскому в конце 2005 г., после вступления приговора в силу и снижения срока наказания до 8 лет, а затем в середине 2006 и 2007 гг. (в первый период его заключения) быстро спал. Напротив, установившаяся тогда конструкция преобладающего равнодушия и неопределенности сохранилась до последнего времени.

Таблица 2

Сочувствуете ли Вы М. Ходорковскому?

N=1600

Рутинизация двусмысленности. Соответственно, важнейшим фактором, влиявшим на коллективные оценки «дела ЮКОСа» и судьбы руководителей компании стало привычное двойственное отношение большинства россиян к власти при высоком одобрении воплощающего эту власть «первого лица», которое в таком качестве совпадает с ожиданиями большинства относительно российской власти, какой ее в символически-идеализированном образе хочет видеть это самое большинство (суд над бывшими руководителями ЮКОСа - дело не только государственное, но и персонально «государево», и, как без объяснений, но вполне реально понимает и принимает большинство, приближаться к нему, уж не говоря о том, чтобы а него вмешиваться, попросту небезопасно). Кроме того, на массовых оценках не могло не сказаться и то, что альтернативных официальным источников информации, более многосторонних критериев оценки, объективных подходов к пониманию ситуации со стороны независимых и авторитетных групп, «лидеров мнений» в сегодняшнем информационном пространстве России становилось все меньше (за исключением Интернета, но он по охвату аудитории и масштабу влияния равняться с телевидением, конечно, никак не может).

Характерно смутное, непроясненное отношение россиян к приговору, вынесенному судом по «первому» делу руководителей ЮКОСа. Значительная часть россиян явно уходила от необходимости однозначно ответить на вопрос, в какой мере суд и приговор был законным и справедливым. Треть опрошенных в декабре 2005 г. затруднилась дать на этот вопрос сколько-нибудь содержательный ответ. Большинство россиян чувствовало давление властей на суд, подгонку судебного приговора под заранее вынесенное «наверху» решение, однако то же самое большинство не умело и не захотело сопротивляться навязываемому властями приговору, общему обвинительному уклону этого процесса. Лишь 3% опрошенных в том же декабре 2005 г. твердо говорили о том, что приговор был «совершенно несправедливым», 29% считали его «вполне законным и справедливым». Остальные (а их более трети, 35% опрошенных, и это самая большая доля ответов) давали уклончивые оценки, сводившиеся к тому, что, с одной стороны, признать приговор «справедливым» очень трудно, но, с другой стороны, какая-то «вина» за подсудимыми скорее всего есть. Отметим, что различия в мнениях опрошенных, принадлежащих разным социальным группам, в данном случае не слишком велики: это значит, что общее мнение во всей его неопределенности, двусмысленности установилось и возобладало. Наибольшие расхождения обнаруживаются лишь между двумя «полюсами» - предпринимателями, которые чаще считали суд и приговор несправедливыми, и пенсионерами, одобрительно встретившими государственные репрессии в отношении «олигархов».

Таблица 3

Какая из точек зрения по поводу возбуждения судебного дела против М. Ходорковского кажется Вам сейчас наиболее правдоподобной?

* - вариант ответа не задавался
N=1600

Легко видеть, что за годы, проведенные М.Ходорковским и П.Лебедевым в заключении, среди россиян самым заметным образом выросла именно группа тех, кто затрудняются с определенными ответами по поводу их «дела». Так что к моменту второго суда над бывшими руководителями ЮКОСа коллективный интерес россиян к судьбам М.Ходорковского и П.Лебедева, и без того, как отмечалось, не слишком выраженный, еще больше упал.

И дело тут, представляется, не в самих по себе фигурантах процесса, а в общем состоянии социальной массы в сегодняшней России. Две трети, а то и три четверти взрослого населения сейчас признают, что не могут повлиять на происходящее в стране и фактически не имеют никаких иных источников информации об этом, кроме полностью огосударствленных основных каналов телевидения.

Таблица 4

Следите ли Вы за нынешним судебным процессом над М. Ходорковским и П. Лебедевым, и если да, какие чувства он у Вас вызывает?

2009 г., октябрь, N=1600

Треть россиян вообще не понимают, в чем теперь обвиняются бывшие руководители компании ЮКОС. Относительное большинство (около 30%) по-прежнему уверено в том, что за вновь возбужденным делом стоят прежде всего интересы тех, кто нажился на разорении компании. Но до половины опрошенных и даже несколько более того вовсе не имеют мнения по этому поводу.

Таблица 5

Как Вам кажется, для защиты чьих интересов возбуждается новое дело против М. Ходорковского и П. Лебедева?

2009 г., сентябрь; N=1600

Таблица 6

Что было бы лучше для России в нынешней кризисной ситуации: чтобы такие люди, как М. Ходорковский, находились в заключении или трудились на благо страны в бизнесе или политике?

(в % к числу опрошенных в каждом исследовании)

Как видим, мстительное озлобление против бывших «олигархов» среди россиян по-прежнему нисколько не преобладает. Значительная доля опрошенных осознает и признает, что судьбы подсудимых решают сегодня не судьи, а политические «верхи».

Таблица 7

Где, на ваш взгляд, решается сейчас дальнейшая судьба Михаила Ходорковского и Платона Лебедева: в суде или «в коридорах власти»?

И все же самую большую группу респондентов составляют сегодня те, кто не следят за новым процессом против Ходорковского и Лебедева и затрудняются ответить на принципиальные вопросы об их «деле».

Таблица 8

Следите ли Вы за ходом нового судебного процесса над М. Ходорковским и П. Лебедевым?

Таблица 9

Убеждают ли вас доводы прокуратуры в виновности М.Ходорковского и П.Лебедева?

Таблица 10

Оказывает ли власть давление на судей в деле М. Ходорковского и П. Лебедева с целью вынести им новый обвинительный приговор?

N=1600

При столь массовой неопределенности в ответах и оценках всего, что их впрямую не затрагивает, наибольшие затруднения у россиян вызывают вопросы о предполагаемом будущем бывших руководителей ЮКОСа, перспектив их освобождения и – в случае такого освобождения – их гражданской судьбы, политического влияния и проч., - то есть вопросы, требующие хоть какой-то общей заинтересованности, правовых понятий, общегражданских представлений и действий. Такие обобщенные проблемы, затрагивающие всех, взывают к решению (и требуют известной решительности), а ни того, ни другого у большинства россиян в нынешней ситуации нет. Можно сказать короче: в сегодняшней России нет общества, почему всё чаще нет и мнения.

Таблица 11

Если Дмитрию Медведеву будет подано прошение о помиловании Михаила Ходорковского, вы бы предпочли, чтобы президент удовлетворил или отклонил его?

N=1600

Характерно, что, по оценкам почти двух пятых россиян (февраль-март 2010 г.), и гипотетическое осуждение подсудимых по «второму» делу ЮКОСа на новый срок, и столь же гипотетическое их досрочное освобождение не повлияло бы на нынешнее состояние общества в России. Еще две пятых в том же исследовании затруднились с ответом на этот главный вопрос.

В позитивных оценках нынешней роли Михаила Ходорковского и пожеланиях, чтобы он на свободе трудился на общее благо, сегодня по-прежнему заметно выделяются группы наиболее образованных и обеспеченных россиян, жители Москвы и крупнейших городов. Эти же группы, насколько можно судить, сильнее задеты в своей повседневной жизни произволом чиновной власти и сросшегося с ней крупнейшего бизнеса – вероятно, они чаще, нежели жители сел и малых городов, с таким произволом сталкиваются. Но, вместе с тем, именно эти «продвинутые» по ресурсам и кругозору группы – свыше половины входящих в них образованных, обеспеченных и урбанизированных респондентов – чаще других не считали нужным в последние месяцы следить за тем, что происходило в зале Хамовнического районного суда города Москва.

Неопределенность как социальное состояние. Однако со стороны большинства россиян в «деле ЮКОСа» не было не только, как уже говорилось в начале статьи, личного интереса, но и, что гораздо важнее, к нему не было общего – в смысле, действительно объединяющего и в смысле достаточно обобщенного – отношения. Для последнего была бы необходима известная степень позитивной и реально практикуемой общности с другими людьми, их ориентациями, мотивами, ожиданиями – признание и сознание формального равенства граждан (а не привычного неравенства подданных), наличие разделяемых ценностей (а не уравнительных привычек), осмысленной и конструктивной солидарности, взаимного доверия, чувство долга и, значит, понимание своей ответственности, признание авторитетности действующих в обществе институтов и т.п. Между тем, нынешний российский социум живет в состоянии крайней фрагментированности и раздробленности, взаимного недоверия и отчуждения, снижения заинтересованных контактов с кем бы то ни было, кроме самого узкого круга привычно «своих», причем, как правило, ближайших родственников – близких по крови, а не по выбору[2].

Фактически здесь нет основ для возникновения правосознания и работы права, а соответственно и для применения правовых категорий, поскольку не сложилось ни правовое сообщество, ни общий кодекс (признанный масштаб) универсалистских норм отношения и оценки себя и других. Напротив, оценки и отношения для россиян в подавляющем большинстве случаев ситуативны и персонифицированы, а обобщенные принципы как раз и находятся (точнее, поддерживаются и сверху, и снизу!) в состоянии неопределенности или недоопределенности. Эта последняя характеристика, весьма значимая для жизнедеятельности отечественного социума, означает, что в нынешних российских условиях реально действуют не общие правила, неважно – писаные или устные, декларированные или принятые как данность, а (в статусе исключений) лишь «права лиц» – прежде всего, тех наверху, кому это положено по статусу, далее – тех, кто явочным порядком заявляет свои претензии на особое поведение (самозванство, блеф), и, наконец, всех тех, кто находится в пассивной позиции внизу, но надеется на благоволение первых и снисходительность вторых, опять-таки, ссылаясь при этом на некий исключительный прецедент или какое-то особое «лицо» («Помните, вы мне уже один раз…» либо «Я от Ивана Ивановича» и т.п.)[3].

В качестве общего и «нормального» для всех, по факту, принимается именно такое, фрагментированное и пассивно-выжидательное состояние. Напротив, источниками определенности действий, структурности взаимоотношений, нормативного контроля и т.п. выступают персонифицированные фигуры власти того или иного уровня, объема ресурсов, жесткости санкций. Они выступают своего рода символическими воплощениями или аллегориями особого порядка и полномочий, которых – фигур, порядка, полномочий – россияне предпочитают как раз избегать. Так в повседневной жизни наших соотечественников складывается неустойчивый, но, тем не менее, рекуррентно воспроизводимый баланс разных планов поведения и оценки – прежде всего, привычного и экстраординарного, баланс, который я сейчас аналитически реконструирую и описываю как состояние неопределенности.

Относительно всяких иных типов взаимодействия – или, по-другому, вне вполне прагматичных и расчетливых отношений с теми, кто может быть либо опасен, либо полезен, – обычный россиянин использует, с одной стороны, тактику дистанцирования («все они там хороши», «это их бандитские разборки», «чума на оба ваших дома»), а с другой – логику самооправдания. Эту последняя представляет собой следующее смысловое кольцо: где кончается мое, там начинается государственное (властное), я не могу на это влиять, поскольку это дело государства, а поскольку это дело государства, то я не имею не только возможности, но и прав на это влиять. Переворачивая знаменитый тезис короля-солнца, россиянин мог бы сказать, что «государство это не я».

Таким образом, было бы точнее говорить, что большинство россиян не просто не могут вынести суждение по тому или иному более общему поводу из-за недостаточной компетентности и тому подобных причин, но что они этого делать не хотят, оставляя власти поступать так, как она поступает, но не желая об этом ничего знать, то есть устраняя реальность, которая могла бы их обеспокоить, из ясной зоны сознания («мaы ведь все равно не в силах ничего изменить»). Так, среди прочего, сформировалось в свое время отношение большинства российского населения ко второй Чеченской войне, возможно, в ходе ее такое пассивно-отстраненное, но скрыто тревожное отношение и кристаллизовалось как массовое, – первая Чеченская, по крайней мере, в ее начале воспринималась все же по-другому.

В других категориях здесь стоило бы говорить о нечистой совести, но при этом о стремлении снять с себя вину за происходящее: виноват не я – значит, я не виноват. Пассивно подчиняющееся обстоятельствам большинство россиян, «люди привычки», используют в подобной ситуации стратегию самоисключения, неприсутствия или алиби, стараясь стать как бы невидимыми. В этой же самой ситуации лица-носители силы и, соответственно, «права» (права сильного) предпочитают устранить из области видимого нежелательный источник беспокойства. Тогда допустимо видеть в деле ЮКОСа своего рода нечистую совесть путинского режима, а Михаила Ходорковского считать тем, кем инициатор и, во многом, создатель этого режима мог бы, но не захотел стать. Стратегия действий (дистанцирование и самоисключение как вариант установки на особость и обособленность, воплощение того же комплекса экстраординарности, исключительности и исключенности из общего порядка) на обоих этих уровнях социума, вверху и внизу, одинакова; разнятся – соответственно различиям ресурсов – лишь тактики ее реализации. Такова, среди прочих, одна неявная, но реальная основа согласия верхов и низов в сегодняшней России, а значит – один из факторов относительной устойчивости сложившегося режима. При сохранении, разумеется, его сравнительно мирного, не катастрофического характера (войны, конечно, ведутся и катастрофы происходят, но локальные, далекие от большинства населения и воспринимаемые им как чужие), а также при нынешнем уровне цен на нефть, обеспечивающем пусть относительное, но всё же какое-никакое благополучие большинства россиян сегодня.