Андрей Колесников, Газета.ru, 10.12.2013

Михаил Ходорковский — талисман Владимира Путина. Пока Михаил Борисович сидит, Владимир Владимирович чувствует, что полет нормальный. Под амнистию в связи с 20-летием Конституции РФ Ходорковский не подпадает. Разговоры о «третьем деле ЮКОСа», исполняемые публично пикейными жилетами в ранге споуксменов силовых структур, зондируют почву для дальнейшего пребывания главного экс-олигарха страны в лагерях. Сталин позавидовал бы смекалке и фантазии следственных органов: выращивать дело из стремления Ходорковского либерализовать уголовное законодательство, чтобы освободить себя же из застенков. Это ж какие оруэлловские мозги надо иметь.

В принципе, главным подозреваемым по «делу экспертов», которые настаивали на либерализации уголовного законодательства, должен был бы в этой логике стать нынешний премьер (а тогда — президент) Дмитрий Медведев. Именно он настаивал на изменениях в законе, именно по его поручению экспертизу необыкновенных приключений ЮКОСа на родной земле осуществляли специалисты по правоведению и экономике. Странно, что он еще не присоединился, например, к экономисту Сергею Гуриеву в Париже и не готовит к реальной жизни французскую элиту в престижном заведении Science Po.

Медведев не раз подчеркивал, что он знает о российской действительности такое, что, как говорил один рефлексирующий принц, «и не снилось нашим мудрецам». Поэтому его опыт и знания сильно пригодились бы будущим французским администраторам и политикам. Нашим они ни к чему: тут главное — пробиться на местечко в надзорных, судебных и следственных (ну, еще представительных) органах, и дальше все станет вокруг голубым и зеленым…

Тем не менее премьер-министр РФ никуда не эмигрирует, на допросы, как, например, бывшего члена Конституционного суда Тамару Морщакову, его не таскают. Но, возможно, тем самым держат на крючке и в напряжении. А он принужден как бы малодушно помалкивать. Тем самым признавая, что силовые органы — влиятельнее его в ряде принципиальных, даже государствообразующих вопросов.

А отношение власти к Ходорковскому и его статус — это именно государствообразующий вопрос, как минимум принципиальный для «правоохранителей», Владимира Путина и его режима.

Власть, которая жестко взяла курс на закручивание гаек во всех сферах — от квазиправовой до информационной (профилактирование РИА «Новости»), не может допустить «свободного обращения» фигур, по харизме и авторитету как минимум сравнимых с Путиным, который сам есть и сущность, и гарантия существования режима. Он, этот режим, чрезвычайно мстительный по своей природе.

Поэтому происходят антиправовые и антигуманные казусы с узниками Болотной и девочками из Pussy Riot. Но и их может коснуться амнистия. А вот Алексея Навального и Михаила Ходорковского она коснуться не может. Навальный — перспективный альтернативный политик, которому режим пока определяет коридор, — только в нем он может резвиться. Политические перспективы (и уж тем более амбиции Ходорковского) совершенно не очевидны. Но с ним связаны и личная обида, и представления о нем как об одной из опорных конструкций того режима, из которого Путин вырос, но от которого он все время дистанцируется. Поэтому терпеть его рядом с собой, да еще на свободе, персоналистская система не готова.

В основе того, что делают силовики и их политические руководители, лежит страх.

Страх потери контроля над страной. Страх перед возможными альтернативами. Как это ни смешно звучит, они там, наверху, до сих пор боятся ЮКОСа. Компании, которой нет. Но дело которой — в кое-где встречающейся прозрачности, в создании нормальных рабочих мест, благотворительности и поддержке гражданских инициатив — живет. Парадоксальным образом это ощущение страха, ключевое для нынешней политической власти, перемешивается с завышенной самооценкой и чувством вседозволенности (и сопутствующим ему презрением к закону, откуда и вырастает «третье дело ЮКОСа», не снившееся Ионеско с Беккетом).

На этом катамаране далеко не уедешь. Но другой мотивации и эмоциональной подкладки у биологически и морально стареющей политической конструкции не осталось. И потому можно поверить в то, что кажется абсурдом: в «третье дело Ходорковского».