Интервью Елены Скворцовой с Борисом Акуниным, «Собеседник», 15.10.2008

Нашумевшая переписка писателя Бориса Акунина с заключенным экс-олигархом Михаилом Ходорковским вызвала настоящий бум в обществе. Что изменилось для создателя Фандорина после этой публикации?

– В переписке с вами Михаил Борисович упомянул, что свое отбоялся, да и за публикации его перестали сажать в карцер и в ШИЗО. И вот теперь его вновь посадили в карцер. Именно за эту переписку…

– Ходорковский – идеалист и думает о людях лучше, чем они того заслуживают. В том числе даже о тех, кто его посадил и не выпускает. Он верит в разум, в логику, в то, что государственные люди действительно озабочены благом государства. Но я-то хорош, инженер человеческих душ! Когда Михаила Борисовича не стали сажать в изолятор после нескольких интервью отечественным и иностранным СМИ, я тоже поверил, что наше российское начальство поумнело. Увы, я ошибся… Есть два варианта объяснения случившегося: плохое и очень плохое. Или Михаила Борисовича посадил ревностный полковник, который хочет поскорей стать генералом. Тогда это еще четверть беды. Или полковник посоветовался с самым верхом и получил отмашку – тогда всё совсем паршиво. Не для Ходорковского, ему терять нечего, а для всех нас. Глядите, что сейчас происходит: Светлану Бахмину после отпуска за примерное поведение снова посадили за решетку и заставляют рожать в тюрьме. Алексанян со своей онкологией по-прежнему за решеткой. Ходорковского посадили в карцер не вчера, не третьего дня и не неделю назад, а именно сегодня, в день золотой свадьбы его родителей. Помните, как его мать просила президента отпустить сына в этот торжественный день, сделать старикам такой подарок? Вот им и подарок в виде карцера. Господи, думаю я, что ж за люди нами правят-то?

– Вы сказали, что глубоко влезли в тему дела Ходорковского. Видимо, до переписки у вас сложилось какое-то мнение о Михаиле Борисовиче. Потом вы отметили – самое главное, что вы поняли: он не озлобился в тюрьме. А в целом? Он своими ответами подтвердил то мнение, которое у вас о нем уже сложилось, или чем-то удивил, озадачил? И не появилось ли у вас желания теснее пообщаться с его близкими – родителями, женой, дочерью? То есть «влезть» в его характер еще глубже?

– До переписки я считал, что он, как бы это сказать, железобетоннее, неуязвимее. Этакий несгибаемый борец за идею, которому не больно и не страшно, как нам, обычным людям. Тем, кто прочтет его ответы, будет видно, что это не так. И больно, и страшно, и одиноко… «Влезать» в его частную жизнь глубже я не хочу и не имею права. Я и так там задал слишком личные вопросы, на которые он, человек очень закрытый, отвечает с явным усилием.

– У вас не возникало желания поговорить с судьей Колесниковой и с прокурором-обвинителем? Это было бы логично после переписки с Ходорковским – ведь, выходит, это люди, чья зависимость от власти вынуждает их на злодейство. Или, с точки зрения писателя, эти типажи для вас неинтересны?

– Ужасно интересны. Я хочу понять, что у этих людей происходило в голове и сердце. Было ли им стыдно, противно, совестно. Что ими владело – страх перед начальством, карьерные соображения или же они искренне верили в правоту своего дела (пускай не в юридическом, а хотя бы в государственном смысле). Только ведь они, в отличие от Ходорковского, откровенничать со мной не станут.

– С вашей стороны эта переписка – поступок. Ведь в ней Ходорковский проявил себя как очень порядочный человек, вызывающий симпатию, и думаю, благодаря этой публикации очень много людей стали его уважать. Кроме того, из переписки понятно, как мне кажется, даже самым сомневающимся – сидит он все-таки ни за что и едва ли можно назвать справедливым, что власть такими людьми разбрасывается… Изменилось ли что-то в отношении нашей интеллигенции к вам после этой публикации?

– До чего мы все дошли, если вопросы, заданные писателем заключенному, уже считаются «поступком»? Никакой это не поступок, а просто желание разобраться в интересном мне человеке.

– Были ли люди, которые стали вас сторониться (потому что опасно), или, наоборот, те, кто искренне вас поблагодарил за эту переписку?

– Насчет «сторониться» – это что-то уж чересчур… У меня среди друзей людей до такой степени нервных нет. Да и что я за Джордано Бруно такой, чтоб меня сторониться? Все-таки не тридцать седьмой год на дворе. А благодарность была, очень для меня важная. Вчера позвонила мать Ходорковского и сказала спасибо. Сегодня, правда, уже я ей звонил просить прощения за случившееся. В день юбилея она пьет не шампанское, а валокордин…

– Вы писали Михаилу Борисовичу, что среди творческой интеллигенции много людей, которые считают его заключение несправедливым. Кто-то из писателей откликнулся на эту переписку?

– Я вам скажу больше. Многие писатели, и не только писатели, тоже хотят поддержать Ходорковского. Им тоже интересно с ним пообщаться. Людей такого масштаба личности, как он, в России маловато.

– Вы уже почувствовали на себе «недальновидность» своего поступка? И готовы ли вы были к тому, что ваша репутация может пострадать в результате этой публикации? Вот, например, нашла статью на популярном сайте о том, что ваша переписка якобы стала могильным камнем на либерализме в России, так как была опубликована именно тогда, когда Кремль уничтожил остатки либеральных партий. И что Ходорковский это сделал в угоду властям, так как ему ничего другого в его положении не осталось, а вы – потому что такова плата за вашу позицию по поводу Южной Осетии. Понятно, что это ложь, но ведь тиражированная… Были ли еще какие-то «наезды»?

– А как же! Я их коллекционирую. Ну, вышеприведенная трактовка событий в связи с карцером, видимо, уходит в унитаз. Но я еще, оказывается, все это учудил, чтобы попиарить свою новую книжку. Призываю всех писателей и деятелей шоубизнеса воспользоваться этой технологией пиара. Ноу-хау уступаю бесплатно. Ну и, само собой, без огромных денег, выплаченных мне ЮКОСом, конечно, тоже не обошлось.

– Ваша переписка с Ходорковским вызвала действительно удивительный резонанс. Но вот что я заметила, прочитав больше двух сотен комментариев обычных читателей. Они в большинстве своем почему-то горячо обсуждают вопрос, виновен или нет МБХ, хороший он или плохой и есть ли в России правосудие. Такое впечатление, что главного в вашей беседе они не заметили. Что мысли об устройстве будущей России, о месте либералов и сильном государстве в ее жизни (и так далее) людей на самом деле не волнуют. Вы наверняка тоже читали эти комментарии. Вас они не разочаровали? Как же строить гражданское общество, на создание которого столько сил положил Ходорковский и на которое, как я поняла, уповаете вы?

– А вот так и строить. Убеждать, аргументировать, взывать к чувству собственного достоинства. Другого способа у писателя нет. Кто-то услышит, кто-то нет. Кстати, многие, по-моему, услышали. Хоть ответы Михаила Борисовича были надиктованы адвокатам устно, мысль всегда выражена точно, остро и в весьма характерной манере. Мне кажется, я даже слышу интонацию, с которой все это произносилось.

Справка
Как появилась переписка

Обе стороны – и адвокаты Ходорковского, и писатель Акунин – стоят на своем: в создании переписки они ни на йоту не отошли от тюремных правил.

– Это создавалось три месяца, – рассказал писатель. – Я писал свои вопросы и посылал их адвокатам Михаила Борисовича. Они зачитывали их Ходорковскому, тот обдумывал ответ и наговаривал его. Адвокат записывал, посылал мне. Я задавал следующий вопрос, попутно что-то уточняя в уже имеющихся ответах.

По словам писателя, МБХ видел окончательный текст. Акунин просил что-то уточнить: устная речь не всегда выглядит очень понятной в написанном виде. Уточнения также давались устно. Разговор закончился в августе, остальное время (до октября) – технологический процесс подготовки журнала «Эсквайр», в котором переписка увидела свет.

Между вопросами и ответами проходило недели две, а то и больше. Специально никто из адвокатов с этими вопросами на встречу с Ходорковским не записывался.