История, рассказанная художником Николаем Эстисом.
Николай Эстис, "Независимая газета", 10.07.2013
Об авторе: Николай Александрович Эстис – член Союза художников России и Союза художников Германии.
С избирательностью воспоминаний бороться трудно. И вряд ли надо. Фрагменты, почему-либо оттесненные в глубины памяти, выплывают сами, без очевидного повода или наоборот. Их толкование – дело интересное. К тому же сулящее острые ощущения от вроде бы нечаянных совпадений.
До сих пор (хотя за десятилетия со времени первой покупки продано множество работ) я чувствую уязвимость всякий раз, когда дело доходит до продажи картин частным лицам. Легче и приятнее подарить работу по движению души. С одной стороны, я заинтересован в покупателе и показываю все, включая лучшее. Но как только покупатель решает, что купить, становится безумно жалко расставаться именно с этой работой. И кроме того, я оказываюсь несостоятельным в оценке собственной работы. Получается неловкая и непрофессиональная ситуация.
Я оцениваю свою работу субъективно – что она значит для меня сейчас, что значит для меня время, когда я ее делал. И значимость измеряется не деньгами. Продается не плоскость с изображением, а пространство и время, которое заключено внутри и которым я уже не владею. Это пространство и это время невоспроизводимы. Иногда продажа для меня равносильна предательству.
Я отношусь к работам не как к товару. В данном случае я – только посредник. Конечно, в буквальном смысле это сделал, сработал я. Но в метафизическом смысле нет ощущения, что это моя работа, мое изделие. Ее метафизическая ценность – не моя заслуга. Поэтому и не мне оценивать. И вместе с тем я понимаю, что с продажей работы замыкается некий круг, достигается эффект завершенного действия. У меня как бы не хватает сил на итоговый жест.
Меня спрашивали, почему или для чего я храню большинство работ. На стеллажах моих мастерских в Москве и Гамбурге стоят сотни листов и холстов, и возникают огромные сложности с их хранением. У меня есть не объяснение, но ощущение. Наступит момент, когда придет некто (возможно, самый главный зритель) и спросит: «Кто ты есть? Что собой представляешь?» И тогда я выставлю все, что сделал, и скажу: «Я вот кто». А вдруг не хватит той самой работы…
В 1996 году (перед моим отъездом в Германию) Третьяковка решила купить две мои работы. Но я их не отдал. Подумал: там лежат 13 моих работ, их никто не видит; будет еще две, это ничего не изменит, но я их лишусь.
Искусствовед Елена Жукова заметила по этому поводу: «Вы хотите соорудить саркофаг из собственных работ». Но, может, саркофаг из холстов и листов – не так уж плохо? Может, для меня это защитный слой. Я не веду «тетрадь убытия работ». Иногда по ночам пытаюсь вспомнить, в какой части света оказалась та или иная работа. Охватывает острая тоска от потери.
В Германии мои добрые знакомые как-то пригласили меня в гости. Хозяйка дома распахнула дверь комнаты и направила мой взгляд на стену. Я увидел свою работу в замечательной раме, со специальным освещением и т.п. Вероятно, хозяева дома ждали реакции на то, как хорошо они устроили мой холст, но услышали совершенно неожиданное: «Как? Он у вас?» В моем представлении холст стоял в углу мастерской. То есть я пережил момент продажи, а потом зачеркнул это событие. Сделал не бывшим.
В течение многих лет я наблюдал, как легко расстается с работами моя жена, замечательная художница Лида Шульгина. Она радовалась, когда работы уходили. Говорила: «Значит, они будут жить». Однажды на Кунстмессе в Киле посетитель выставки попросил Лиду продать ему работу сразу после развески. Лида согласилась. Посетитель снял работу со стены, прижал к себе и спросил: «А тут нет ошибки с нулями?» Ошибки не было. Лида часто называла заведомо низкие цены.
Я и сам часто сознательно занижал стоимость своих работ. В годы перестройки у меня появились покупатели из очередной волны эмиграции. Мои зрители, как правило, были небогатыми. Но тогда некоторые, уезжая за границу, распродавали, что имели, и получали возможность покупать давно полюбившиеся картины. Я продавал им свои работы дешево. Мне казалось, что так я напутствую уезжавших.
А в самом конце 1980-х или в начале 1990-х кто-то из искусствоведов (к сожалению, не помню, кто именно) привел ко мне в мастерскую, которая находилась рядом с Домом кино в Москве на Васильевской улице, Михаила Ходорковского. Он тогда приобретал работы художников то ли для своей коллекции, то ли для какой-то выставки в США.
После просмотра Ходорковский отобрал несколько работ. Тут же были оформлены все необходимые документы. И работы увезли.
Среди увезенных оказались два холста, висевшие на стене в мастерской. Холстов этого же «семейства» было 10, я написал их в доме творчества Союза художников «Сенеж» осенью 1984 года. На освободившуюся стену я тут же после ухода Ходорковского повесил два холста из этого же «помета». Замена поначалу почти не ощущалась. Однако в течение ближайших дней я чувствовал себя в мастерской неуютно – было беспокойно и не работалось.
Вечером третьего дня, уходя из мастерской и взглянув на стену, я понял причину тревоги – мне не хватало тех самых двух холстов. Они покинули меня, я их продал.
Рано утром следующего дня я позвонил Ходорковскому и, извинившись, сказал: «Понимаю, что прав на эти работы у меня уже нет, что поступаю не по-деловому и не по правилам… Но я очень прошу вернуть мне два холста из купленных вами, потому что не могу без них жить».
Ходорковский сказал, что акты оформлены на общее количество и уже ушли на оплату, что трудно что-либо изменить.
Тем не менее не прошло и часа, как Ходорковский был у меня в мастерской – с этими двумя холстами.
По моим представлениям о ценностях, это – поступок, проявление высокого благородства и признания за художником каких-то других, может быть, не формулируемых прав, помимо права собственности.
В моей московской мастерской с тех пор побывали сотни замечательных людей из разных городов и стран. И всякий раз, когда доходит очередь до показа тех самых работ, я говорю: «А вот – холсты Ходорковского». И в ответ на вопросы рассказываю (да простит мне Михаил, что делаю это без его разрешения) историю возвращения холстов.
Холсты эти ждут Михаила в моей московской мастерской. Он может ими распорядиться хоть сейчас. Теперь я – только их хранитель. Холсты перешли к Михаилу сами собой.
Гамбург
Вообще, роль художника в мире весьма важна. Это, как в муравейнике, или в улие. Стоит только нарушить гармонию, всё меняется, зачастую ломается, а это уже дисгармония, созданная Богом.
Однажды, я тоже увидел в одном учреждении дивную картину - весенний букет сирени в вазе, стоявшей на столе. Цветы были настолько красивы, свежи, что от картины исходил аромат сирени, ну, прямо после дождя. Имя художника я запамятовал. Картина стоила тогда скромные деньги. И я было хотел приобрести её, и почти это сделал, но не оплатил её стоимость лишь потому, что место, где она была размещена, оскудела своим внутренним интерьером. На стенах были и другие полотна, разных художников, и весьма интересных. Но, без сирени всё было бы намного другим.
Человек, занимающийся реализацией выставленных работ, мне несколько раз проводил лекции по многим работам, и приобрести именно сирень.
Не знаю, как сегодня в этом здании с атмосферой, какие там нынче ароматы, и какова судьба ароматной сирени.
Много лет прошло, а я время от времени вспоминаю эти дни, когда запахи картин меня вдохновляли, люди думали и говорили с таким трепетом о культуре, о цветах, и художников, коих мы не видим, не знаем, и даже не догадываемся о том, что среди нас живут посланники Бога, рисующие этом мир вновь и вновь, после очередного или наводнения, или разрушения, в том числе и руками человека, так и научившегося ценить прекрасное.
Многим ранее, я хотел об этом написать, но посчитал, что признание о душе должен сделать сам маэстро, рисующий мир, в котором я живу.
Рич Ричмонд
Есть в этом, что-то такое, описать парой фраз вряд ли удастся. Дело в том, что на такой поступок способен лишь обладающий высочайшей этикой, нравственными категориями мыслящий, и самое важное - видящий поэтическую и романтическую, трогательную и ранимую душу творца - художника.
Николай Эстис не рассказал ещё пару моментов, думаю, что это будет позже. А пока это - загадкой пусть остаётся.
Рич Ричмонд
В.С.
... Ходорковский просто ...хорошо воспитан родителями, тут нет ничего сверхъестественного.
Кроме того , что он СТОЙКО выносит издевательства "власти", дает всем нам силы ( сам того не подозревая) и вселяет во всех нас уверенность в торжестве справедливости, оставаясь хорошо воспитанным Человеком ... ничего сверхъестественного в Ходорковском ( вроде ) нет .
С нетерпением жду "других" историй, или хотя бы Вашу историю ( 500 летней давности ) .
Спасибо.
Замечательно!
Спасибо Вам еще раз , уж простите меня за редкую...резкость ( в Ваш адрес в частности ) - не сдержан с детства ( но борюсь ) , что и "пожинаю" иногда...
Антон