Бывший адвокат ЮКОСа Павел Ивлев о причинах, вынудивших его уехать из России.

Slon.ru, Наталья Ростова, 25.07.2012

Политические эмигранты – это категория, которая более осознанно понимает риск, иногда и хочет этого. Их на родине преследуют, применяют к ним санкции, несогласных, которые выступают на демонстрациях, начинают таскать по судам, давать административные аресты, и после того, как им начинают грозить прямым насилием, тем, что посадят, они уезжают. Для тех, кто хочет изменить страну к лучшему, кто борется с режимом, выбор остается маленький – тюрьма, насилие или уехать. Таким правительство США дает статус беженца и в Америке, эти программы очень серьезны. Если человек получает статус беженца, в беде его не оставят, государство будет ему помогать.

У нас другая ситуация. Я нетипичный политический беженец – нахожусь в достаточно большой группе более состоятельных людей, по сравнению с традиционными беженцами из России. Нас, так называемых «жертв дела «Юкоса», выехавших за границу, человек 200–300. Это люди, в основном, в своей прежней жизни не раз бывавшие за границей, те, кто в России был неплохо устроен, и в большинстве своем за границей устроился, мы лучше понимаем, где что, есть какие-то сбережения. Однако в то время как большинство тех, кто эмигрирует сознательно, уехать хотят, мы не хотим. От этого нам морально гораздо хуже. Мы жили неплохо в России, занимались своими делами, я, например, был адвокатом с хорошей практикой. Но когда тебя ставят в ситуацию тюрьма или дорога, большинство, конечно, делает выбор – уехать. Вопрос языка – большая проблема, люди с этим мучаются, но большинство моих «подельников» по «Юкосу» уже прижились. И большинство, наверное, стали уже гражданами тех стран, где они живут.

Когда атака на «Юкос» развилась до такой степени, что следователи хватали всех без разбору, начались обыски в нашем адвокатском бюро, вызовы на допросы, посыпались нарушения закона, которые происходили на моих глазах. Я пришел в Генеральную прокуратуру Российской Федерации в Техническом переулке, чтобы представлять интересы одного из моих сотрудников как адвокат, а, когда закончился допрос этого сотрудника, следователь сказал: «А теперь я тебя допрошу».

– Как вы можете меня допросить? – спросил я. – Это же нарушение закона.

– Значит, будем нарушать закон, – говорит следователь Хатыпов. – Что ты можешь мне рассказать?

– А что вы хотите?

– Ты ж юрист, ты знаешь, что вы вместе с Ходорковским и Лебедевым воровали деньги из «Юкоса».

– Вы хотите сказать, что мы их мешками выносили?

– Да-да-да, вот это.

– Но вы же понимаете, что этого не было?

– Ну хорошо, ты рассказывай, а если будешь вспоминать про законы, у меня есть право прямо здесь задержать, и вы поедете в изолятор.

И поскольку я профессиональный юрист, я понимал, что происходит. Когда мне это сказали, я поздним вечером вышел из здания на Техническом переулке, сел в свою машину и поехал прямо в «Шереметьево». В тот вечер, 16 ноября 2004 года, я улетел и больше в Россию не возвращался. И всегда вспоминаю, что 16 ноября 2009 года от побоев в тюрьме скончался Сергей Магнитский. У меня были очень серьезные основания, чтобы уехать – прямые угрозы и понимание того, что меня ждет.

Как только я уехал, мне было предъявлено обвинение, потом перепредъявлено, я обвиняюсь ровно в том, за что во втором процессе осуждены Ходорковский и Лебедев, – хищение нефти и отмывание ее же. У них масштабы пошире, у меня – поменьше, но суть та же. К концу 2005 года меня объявили во всяческие розыски, в Интерпол (можете зайти на сайт, набрать в поисковике фамилию «Ивлев» и увидеть достаточно плохо сфотографированную физиономию). То есть все гадости, которые Российская Федерация в лице ее прокуратуры, могли сделать мне за рубежом, они сделали.

Однако, как вы знаете, экстрадиция из Соединенных Штатов невозможна, поскольку нет соответствующего договора между нашими странами, и я не думаю, что Америка когда-нибудь дойдет до такого безумства, чтобы подписать такое соглашение с Россией. Это может быть полезно знать любому, кто уехал из России и попал в США, вне зависимости от того, что с ним происходит и какой статус он получает, – экстрадиция невозможна. США отличаются от Великобритании, которая теоретически выдает прибывших из России. С другой стороны, суды в Великобритании постепенно сформировали практику (на моей памяти раз шесть выносились такие приговоры, и это – только по фигурантам дела «Юкоса»), если в России есть политическое преследование и по нему невозможно независимое судебное разбирательство, то человек не должен быть выдан по запросу об экстрадиции. Английская полиция несколько лет даже не начинает экстрадиционные дела, потому что знает, что упрется в суд, практика которого хорошо известна.

Экстрадиция из США в Россию невозможна. Американские власти не сбрасывают информацию о человеке в свои национальные базы и в компьютеры штатов, даже если Россия его ищет через Интерпол. Вы знаете, что на вас – Интерпол, все висит в интернете, там же написано, что любому, кто вас увидел, нужно позвонить в полицию и заявить на вас. Но вот вас тормозит полицейский – простите, за превышение скорости, проверяет документы, пробивает через компьютер и ничего не видит: США меня не ищут. Нет, не подумайте, Америка, безусловно, признает Интерпол, его глава – американский гражданин, и чуть ли не четверть бюджета организации – деньги Америки. Вопрос – в правилах и нормах, которые существуют в США. В базу Интерпола каждая страна в мире, за исключением, наверное, Северной Кореи, может сбросить запрос на розыск определенного лица, но и каждая другая страна самостоятельно принимает решение в отношении того, как она реагирует на обращения в Интерпол. Безусловно, какой-то чиновник в департаменте юстиции в Вашингтоне просматривает эти вопросы, если флажки срабатывают, начинают интересоваться человеком, но в публичном выступлении глава международного отдела департамента юстиции США сказала, что Америка не ищет людей по запросам других стран через Интерпол, если нет договора об экстрадиции.

Что касается меня, то официально я не беженец и не эмигрант. Когда-то давно, задолго до того, как все это случилось, в 96-м году, моя жена выиграла грин-карту в лотерею. Мы тогда же их получили и с тех пор поддерживали. Я имел права постоянно жить в США как владелец грин-карты, а потом пришло время, мы подали документы на гражданство и получили гражданство. Так что я не обращался за политическим убежищем, не было необходимости, – у меня уже был статус, тот, который человек получает после того, как он получит статус беженца.

Сейчас я занимаюсь консалтингом, как и раньше. Я не являюсь в США адвокатом, но у меня сохранился статус адвоката в России, я помогаю людям, консультирую. До недавнего времени был исполнительным директором Института современной России, руководил его деятельностью. Это некоммерческая организация, которую два с половиной года назад мы создали с Павлом Ходорковским. В середине июня я ушел в отставку. Я был адвокатом Михаила Борисовича, и, когда он перестал нуждаться в моих услугах, логично было оставить этот проект. Сейчас смотрю вокруг, может, еще что полезное сделаю для родины.