"Особая буква", 16.05.2011 (видеоверсию разговора с президентом Фонда защиты гласности Алексеем Симоновым смотрите на сайте издания).

Для меня очень важно любое упоминание имени Михаила Борисовича Ходорковского. Я считаю, что одна из самых существенных информационных задач в стране на сегодняшний день заключается в том, чтобы это имя постоянно звучало. Оно должно звучать.

Конечно, даже если оно замолкнет, справедливость не замолкнет никогда. Но если оно будет звучать, то вполне возможно, что справедливость наступит раньше, чем мы думаем. Этим я руководствуюсь, когда подписываю письма в его защиту, и так далее и тому подобное. Например, последнее «письмо 45», о котором наверняка слышали.

Так получилось, что я находился в офисе Amnesty International, когда они в первый раз обсуждали вопрос о том, следует ли считать Михаила Ходорковского политическим заключенным. Тогда они с этим не согласились, потому что им показалось, что он слишком богатый человек. У богатого человека якобы больше личных возможностей обеспечить свои права, нежели у человека бедного. Вот так они рассуждали. И это рассуждение сыграло доминирующую роль в том, что Михаила Ходорковского тогда не признали узником совести. Я надеюсь, что сейчас они все-таки услышат. Семь лет прошло. И ситуация сильно изменилась.

Узник совести — это человек, заслуживающий международной поддержки. Вот что для меня принципиально важно. Это человек, в защиту которого все национальные отделения Amnesty и участники этих отделений будут писать письма. Представьте, какой будет резонанс, когда два миллиона членов Amnesty напишут полмиллиона писем!

И эти письма будут приходить регулярно. Они ведь не договариваются посылать их в один и тот же день. Они просто обрушатся на нашу бюрократию. Так что мой тезис состоит в том, что имя Михаила Ходорковского должно постоянно звучать — и оно будет постоянно звучать. Это, с моей точки зрения, принципиально важно.

Как один из членов Совет по развитию гражданского общества и правам человека при президенте РФ я участвовал в принятии решения об общественной экспертизе резонансных уголовных дел. И я уже видел бумагу, программирующую действия экспертов. Это, я бы сказал, довольно куцая бумага.

Идея хорошая, но она должна быть чрезвычайно тщательно проработана юридически. Любой намек на то, что экспертиза может повлиять на идущие процессы, — и она становится неприемлемой. Поэтому юридически это вычищается до белой бумаги. Это очень опасно, потому что на самом деле сам процесс отнюдь не связан с белизной. Там грязи значительно больше, чем можно себе представить.

Я много лет работаю с самыми разными судами. И у меня такое ощущение, что наивысшая форма проявления присущего нашему мышлению двойного стандарта — это двойной стандарт правосудия. Судья для внешнего потребления и судья для внутреннего потребления — два разных человека. Причем они то ли не хотят этого замечать, то ли к этому привыкли. И это совершенно не сказывается на повседневной жизни.

До тех пор пока они с тобой говорят за кулисами, они нормальные, хорошие, здравые, трезвые люди. Но как только они выходят на сцену своего судейского театра, они превращаются в коррумпированных и подверженных влиянию людей. Поразительная штука, характерная практически для всех работников. Как это происходит, я затрудняюсь сказать. Но таков мой опыт общения с ними. Я к ним уже привык. Я их понимаю, я уже во многом разобрался. Но все-таки главного понять не могу.

Вот шерифов надо выбирать. И шериф совершенно не обязательно должен иметь юридическое образование. Шериф должен обладать авторитетом в своей местности, он должен быть убедительным для людей, которые ждут от него защиты. Вот что такое шериф в Америке.

В принципе народ имеет право выбирать себе судей, и если в рамках установившегося порядка это не принято, народонаселение имеет право оценивать их, думать о них, пытаться на них влиять, ибо именно оно нуждается в той справедливости, ради которой оно и кормит судей.

Тот факт, что понятие «права человека» стало приобретать в Интернете и в прессе негативный оттенок, связан с всеобщей грамотностью. Как всеобщая грамотность повлияла на нравственность, так всеобщая грамотность в области прав человека повлияла на репутацию термина. Власти выучили всю терминологию, связанную с правами человека. Так, что у них от зубов отскакивает. Я так хорошо не знаю этих терминов, их объяснения и так далее. И именно потому, что это стало всеобщим, то, как всякое всеобщее, оно попирается, об него вытирают ноги.

Как с этим быть, я не знаю. Могу сказать только одно. Люди, которые, условно говоря, профессионально занимаются правами человека, должны быть очень аккуратны. Нельзя давать никаких поводов для того, чтобы усомниться.

Я для себя это уяснил недавно. Фонду исполняется 20 лет. И некоторое время тому назад на фонд в первый раз за 20 лет подали иск. На самом деле иск даже не к фонду. Иск к человеку, которого мы процитировали в одном из своих материалов. Фонд просят только об опровержении. Тем не менее, должен вам сказать, для меня это было большой травмой. Потому что 20 лет мы защищали права прессы. И наш главный принцип состоял в том, что мы с прессой не судимся — никогда и ни при каких обстоятельствах. Мы на прессу не нападаем и с прессой не судимся.

На самом деле это развращение нравов, ничего другого. Потому что абсолютно бессмысленный иск, по бессмысленному поводу. Это такой пиар на костях. Но он есть. И кто-то до этого уже дошел. «Ай, Моська, знать, она сильна, что лает на слона». И этот способ утверждения собственного величия, как говорится, начинает применяться.

Хотя на самом деле проблема в другом. Выяснилось, что большинство населения России пока никак не может осознать себя гражданами. А права человека населению не нужны. Права человека нужны гражданам. Но для того чтобы стать гражданами, население должно немножко понимать в правах человека. Вот мы и попали в замкнутый круг. И ходим по этому кругу и не знаем, как его разорвать.