Большое интервью Бориса Акунина телеканалу РЕН ТВ.

Ксения Туркова, РЕН ТВ, 07.10.2008

- Григорий Шалвович! Сейчас ваши журналы с Вашей перепиской со страшной скоростью раскупают. И я даже читала в Интернете, что надо объехать 3 заправки, 5 супермаркетов и еще сколько-то киосков, чтобы найти журнал. Значит, интересно все-таки это народу.

- Если это так, я очень рад, я не очень на это надеялся. Это значит, что у людей действительно есть большой интерес к этой теме. В судьбе Михаила Ходорковского, как мне кажется, завязались самые важные нити, самые нервные, самые болевые точки.
Я, надо сказать, довольно часто бываю не согласен с тем, что говорят наши руководители, но в чем я абсолютно согласен с Медведевым, это в том, что две главные проблемы нашего общества – это коррупция и это состояние судов.
Обе эти больные темы завязаны на судьбе Ходорковского, потому что, как я узнал, например, для себя из этой переписки, все проблемы ЮКОСА и Ходорковского начались со знаменитого совещания у Путина в феврале 2003 года, когда Ходорковский сделал доклад о коррупции. После этого его начали травить, сажать и так далее.
Ну, а то, как проходил процесс, мы все видели, я сам туда ходил и смотрел, могу свидетельствовать – это было позорное зрелище, это была просто дискредитация суда как независимой формы власти.
У меня глубокое убеждение, что до тех пор, пока мы не вернемся туда назад, пока мы не установим справедливость в этом вопросе, мы так и будем барахтаться между Сциллой и Харибдой, между коррупцией и между отсутствием суда. Невозможно жить в современном обществе, не имея места, куда можно пойти за справедливостью и правдой.

- А Вас именно эти мысли побудили взять интервью у Ходорковского?

- Видите ли, в чем дело, я существую все последние годы в довольно странном раздвоенном виде. В качестве себя самого – человека, который вырос, сформировался в Москве, в России, фамилия которого Чхартишвили, - и в качестве фантомного писателя Бориса Акунина. И мои жизненные интересы раздваиваются. То, что я сейчас говорил, это я говорил как физическое лицо. Но я, безусловно, страдаю еще и таким классическим писательским заболеванием, когда все, что я вижу вокруг, для меня превращается или в сюжеты, или в то, чем можно воспользоваться с литературной точки зрения. Ну, читайте пьесу «Чайка», там устами Тригорина все это изложено. Так вот меня, конечно, все эти 5 лет Михаил Ходорковский интересовал не только как фигура общественная, но и еще как потрясающий литературный сюжет. То есть история «Графа Монте-Кристо» здесь близко не стоит.
Вот представьте себе, какой-то комсомольский секретарь в считанные годы становится самым богатым человеком России, одним из самых богатых людей в мире. Потом, с такой же катастрофической скоростью, он оказывается абсолютно у разбитого корыта, в тюрьме, бизнес у него отобран, по всем телеканалам про него передают ужасные вещи, снятые явно по заказу… И самое драматичное – это то, что ему летом 2003 года власть явно намекает и дает возможность уехать. И он даже уезжает, и мы все думаем, что он там останется, так же, как все предыдущие сбежавшие олигархи, а он берет и возвращается. Возвращается явно для того, чтобы сесть в тюрьму, - и садится. И сидит там пять лет и ведет себя там с невероятным мужеством и достоинством, которых ты от олигарха никак не ожидаешь.
И ты начинаешь думать, что вообще эта история не про деньги, это история про что-то совсем другое. Эта история про путь, который яркий, незаурядный человек проходит на глазах у всех нас, проходит через страдания, проходит через испытания.

- Вы знаете, меня уже спрашивали, не новый ли это литературный проект?

- Я, конечно, не могу про это не думать. Я только боюсь, что литературности может помешать то, что у меня сейчас к Михаилу Борисовичу появилось еще очень личное отношение, которого раньше не было. Раньше я был сторонний наблюдатель, сейчас в силу того, что мы с ним вступили вот в переписку, он для меня стал живым человеком, и для меня это плохо, потому что мне действительно стало плохо жить. Потому что я знаю, что он сидит в тюрьме за решеткой, и попал он туда, судя по тому, что я знаю, - а я довольно глубоко влез в эту тему – несправедливо. И это продолжается, и выхода этой ситуации нету, и он не один такой. Их же там целая команда! Там сидит эта несчастная Светлана Бахмина, на сносях, которую отпустили в отпуск в Москву, а потом взяли и посадили обратно и не дали условно-досрочного освобождения, а у нее двое маленьких детей. Что это вообще такое? Лежит этот несчастный Василий Алексанян с раком в тюремной больнице, под следствием, даже не осужденный.
В общем, я теперь этой темой ушибленный, и я думаю, что, как говорится в сказке, не будет мне ни сна ни покоя.

- А Вы какие-то открытия для себя сделали в ходе этой переписки?

- Да. Это для меня безусловно важное событие, потому что много удивительного в его ответах. Я даже не знаю, что меня поразило больше всего. Хотя нет, знаю. Человек потерял состояние, он разлучен с семьей, он 5 лет сидит в камере в нечеловеческих условиях. И при этом он совершенно не озлобился, это поразительно! Я ему там задаю вопрос, по поводу того, как проходил суд и почему судья себя так вел с ним, явно предвзято. Он говорит: «Меня поразило в суде другое: обвинение допросило более полутора тысяч человек, согласились дать показания 80. И эти люди, которые вполне обоснованно опасались за свою судьбу, не взяли грех на душу. Никто, я подчеркиваю, никто не дал показания против нас с Платоном. Знаете, я внутренне был не уверен в людях, а они оказались даже лучше, чем я думал». Если человек из пяти лет тюрьмы, вынес такое заключение о человеческом роде, это дорогого стоит.

- А что-то вырезали из переписки? Никакой цензуры не было?

- Нет, моим условием было, что будет опубликовано все полностью, и журнал все это честно выполнил.

- А почему, как вы думаете, вообще журнал не испугался? Сейчас ведь журналисты пугливые очень.

- Вы знаете, в этой истории есть несколько комический аспект, потому что, с одной стороны, странно, почему в журнале глянцевом, явно легкомысленном, напечатано 12 страниц не такой легкой для чтения переписки на общественно-политические темы.
Получилось это вот как. Дело в том, что я вообще-то большой не любитель всякой массмедиальности, я не помню, когда я вообще последний раз ходил на телевидение. И какое-то время назад я придумал очень хитрую штуку. Когда мне звонил кто-нибудь из какого-нибудь СМИ и предлагал поговорить на любую интересную для меня тему, я говорил: «О, отлично, давайте поговорим про Михаила Борисовича Ходорковского». После этого желание пропадало, и я мог спокойно жить. И вот звонит мне журнал «Эсквайр» и говорит: «У нас появилась отличная идея, мы хотим собрать каких-то известных людей и предложить каждому из них взять интервью у какого-нибудь другого известного человека. Знаете, две звезды – две ясных повести типа. Я говорю: «Отлично, есть человек, который меня очень интересует. Зовут его Михаил Борисович Ходорковский. Там очень милая девушка говорит: «Можно я вам перезвоню?» Перезванивает, говорит: «Отлично. Давайте». После этого - слово не воробей.

- Вы удивились?

- Я сначала не мог в это поверить. Я встречался с главным редактором, я говорил, что все должно быть опубликовано полностью, без всяких купюр. Иначе ничего. Они сказали: «Да, да, да, хорошо». Вот, так оно все и получилось, именно в «Эсквайре», и я не жалею, что я связался с этим журналом.

- А есть человек, который Вам так же интересен, как Ходорковский?

- До такой степени, как Ходорковский, в сегодняшней России для меня интересных людей нет. Это я точно могу сказать. И теперь особенно, после этой переписки. Это значительный человек. Это человек с масштабом личности. К нему можно относиться как угодно. Я думаю, его можно даже ненавидеть (хотя он, по-моему, никого не ненавидит). Но не уважать его, по-моему, трудно.

- Сейчас Ходорковский довольно активно интервью раздает. Вот только за последний месяц двум зарубежным изданиям – «Фигаро», и, по-моему, «Файненшнл таймс», «Ведомости», и сейчас «Эсквайр». А с чем это связано, такая активизация? И он, кстати, отметил в одном из интервью, что его за это больше не сажают в карцер. Что это, все-таки, какой-то оттепелью повеяло?

- Я думаю, что, может быть, все-таки чуть-чуть поумнели эти самые чиновники на местах. Они же очень часто проявляют излишнее рвение, потому что они просто боятся начальства. Или хотят понравиться начальству. Может быть, им, наконец, объяснили, что каждый раз, когда они сажают Ходорковского в карцер из-за какой-нибудь ерунды, они повышают степень общественного сочувствия к нему.

- Михаил Ходорковский сейчас высказывается в поддержку власти очень во многом, и говорит о том, что правильно поступил Медведев, признав независимость Абхазии и Южной Осетии. И говорит о том, что надо либералам сотрудничать с властью. Очень многие считают, что он таким образом хочет купить себе освобождение.

- Вот пусть эти многие прочитают эту беседу, и у них это сомнение отпадет точно. Уж чего там абсолютно нет – это нет желания понравиться власти и угодить ей. Этот человек говорит, что отбоялся. И это чувствуется в каждой строчке.

- Это абсолютно искренне?

- Абсолютно. Это, во-первых, было условием нашей переписки. Что его ответы будут искренними. Потом, знаете, я писатель. Это моя профессия. Называется «инженер человеческих душ». Я фальшь чувствую сразу. Я во многом с ним, допустим, не согласен. По многим позициям. Я надеюсь, что он выйдет на свободу, и тогда можно будет схлестнуться с ним по-настоящему в чистом поле.

- А вы думаете, выпустят его?

- Я думаю, что Ходорковского, знаете, когда выпустят? Его выпустят тогда, когда власти станет выгоднее его выпустить, чем его держать. А для этого нужно, чтобы нас, тех, кто хочет, чтобы его выпустили, стало много, и чтобы наш голос стал слышен.

- А вообще, как Вы считаете, либералам надо с властью сотрудничать? Вообще это вечный вопрос, которым задаются в том числе и журналисты, и я его себе очень часто задаю. Надо ли, допустим, порвать с телевидением, которое зажимают, или надо возделывать свой участок и пытаться делать честно свое дело? И то же самое с политикой. Вот надо порвать с системой или с ней сотрудничать?

- Это для меня самого очень больной вопрос. Слава богу, я нахожусь в такой профессии, что у меня нет, так сказать, нужды сотрудничать с властью.
Я с этой проблемой столкнулся на примере фильма «Статский советник». У меня там, в романе, герой, оказавшись в ситуации сложной, поворачивается, уходит и отказывается сотрудничать с властью. А в фильме, художественным руководителем которого был Никита Сергеевич Михалков, он остается. То есть это получается абсолютно такая же ситуация. То есть Ходорковский оказывается в данном случае на стороне концовки Никиты Михалкова. Который тоже меня долго убеждал и говорил, что все российские беды происходят от того, что люди, которые считают себя честными и порядочными, гордо поворачиваются и уходят. А в результате всем здесь остаются управлять мерзавцы, потому что они не брезгливые и на все согласные.
Это позиция, я не знаю, верная она или нет, но она имеет право на существование. Ходорковский говорит, что да, с властью можно сотрудничать, но не продаваясь ей с потрохами. Что ты туда идешь не только со своими знаниями, но и со своими принципами. Если власть твои принципы признает, с ними считается и делает на них корректировку, считает он, значит, сотрудничать с властью можно.

- А у нас это возможно?

- Я не знаю. Я так далек от властных институтов. У меня такое ощущение, что, наверное, это трудно. Но в то же время сейчас, как мне кажется, мы живем в такие времена, когда каждый человек имеет право решать для себя, до какой степени он согласен идти на компромиссы или до какой степени он согласен быть подлецом. Потому что сейчас нет угрозы для жизни. Если ты не хочешь быть подлецом, не будь им. Тебя не убьют, тебя не посадят, ты даже не умрешь с голоду. Ты просто будешь менее успешен в своей карьере, или какие-то сферы карьеры окажутся для тебя совсем закрыты.

- У меня к вам такой простой вопрос. Вот Вы вступались за Алексаняна, Вы очень часто с критическими какими-то замечаниями в адрес власти выступаете. Вот сейчас интервью с Ходорковским. А Вам это все зачем?

- Ой! Я это все делаю с большим неудовольствием. Я бы с удовольствием всего этого не делал. Но понимаете, у меня, как бы Вам сказать… Чем дольше я живу на свете, тем меньше у меня остается всяких привычных страхов, с которыми я жил всю жизнь, с которыми большинство из нас живет, - и все сильнее становится один-единственный страх. Ходорковский тоже про это пишет здесь, что интересно, в гораздо более драматичной ситуации. Этот страх называется «сделать или не сделать чего-то, от чего ты перестанешь себя уважать».
Не то чтобы я там каждый день раздувался от уважения к себе. Но я все время боюсь какую-то пропустить точку, после которой как-то жить станет некомфортно.

- Сейчас эпоха коллективных писем. Все что-то поддерживают, не поддерживают. И как раз это касается деятелей культуры очень многих. А Вы за последние годы в ком-то разочаровались?

- Да, конечно. Но я не буду называть имен. Но с другой стороны, есть много людей, к которым я стал относиться лучше. Люди тем интересны, что они меняются. И не всегда в худшую сторону.

- Я процитирую концовку вашей переписки, где Вы благодарите Михаила Борисовича за ответы и говорите: «У нас в стране немало писателей и деятелей культуры, которые хотят вас поддержать, и для кого важно знать ваше мнение». А кто-то действительно уже изъявил желание? Как это будет продолжено?

- Мне не нравится слово «акция» - это будет, так скажем, затея, с условным названием «Диалог через решетку», и она на мне не закончится. Потому что есть другие писатели, очень хорошие писатели, которые продолжат диалог с Ходорковским. Они будут задавать ему вопросы, или он им будет задавать вопросы. И это будет такая акция нон-стоп, которая будет продолжаться до тех пор, пока оковы тяжкие не падут, и темницы не рухнут.

- Будем надеяться, что это произойдет. Спасибо.