"Совершенно секретно", 06.12.2010

Борис КУЗНЕЦОВ – один из тех людей, благодаря которым после семи десятилетий большевистской власти в России возродилось независимое правосудие. Он начинал свою трудовую деятельность в 1960-е годы в уголовном розыске Ленинграда и Магадана, затем перешел на адвокатскую работу. В 1989 году стал юридическим советником Межрегиональной депутатской группы, а годом позже открыл адвокатское бюро «Кузнецов и партнеры». Получил широкую известность благодаря своему участию в целом ряде громких дел, которые будут упомянуты ниже. В июле 2007 года Борис Кузнецов был вынужден покинуть Россию. В феврале 2008 года получил политическое убежище в США.

– Тяжело было уезжать из России, Борис Аврамович?

– Конечно, тяжело. И уезжать тяжело, и жить тяжело в другой стране, с другим менталитетом... Вот интересно: я здесь встретил одну девушку, которая родилась в Соединенных Штатах, но говорит, что она так и не стала американкой. Конечно, есть дети в здешних русских семьях, которых не научили русскому языку, не привили русскую культуру – они становятся американцами. Ну, а мне, когда я приехал сюда, было уже 64 года. Тут уж, конечно, никогда американцем не станешь.

– Но, наверно, не только поэтому было трудно уезжать, но еще и потому, что в какой-то мере рухнуло дело вашей жизни?

– Рухнули надежды, которые были вначале – от 1991-го до ухода Бориса Николаевича Ельцина. Вот это страшней даже, чем личная судьба, личное дело. Хотя и это, конечно, тоже. Я потерял замечательную библиотеку, коллекцию оружия, свой дом, многих... нет, не многих, а некоторое количество друзей. Так что это все непросто.

– Может быть, нужно было...

– У меня тоже был выбор. Я себя ни в коем случае не сравниваю с Ходорковским, но у меня был выбор. Он остался – я уехал. Он молодой, я уже старый. Я, честно говоря, очень боялся за своих сотрудников, за свою семью. У Ходорковского это, по-моему, самая главная проблема, то, что его больше всего мучит.

– Вы у меня просто с языка сняли вопрос. Я как раз хотел спросить: может быть, нужно было бороться, как Ходорковский? Но вы уже частично ответили…

– Он моложе гораздо, он физически сильней. А я человек больной, у меня диабет. Они бы меня там просто убили.

<…>

Выбор Ходорковского

– Новое дело ЮКОСа: по мнению многих, именно оно стало лакмусовой бумажкой российского правосудия. Вы, конечно, следите за ним. Что думаете?

– Ну, во-первых, я считаю, что защита по этому уголовному делу на два порядка более профессиональная, чем была по первому делу. Неважно, выиграет обвинение или выиграет защита в данном случае.

– А в чем разница между двумя процессами с точки зрения тактики защиты?

– С моей точки зрения, защита работала более профессионально по второму делу. Они работали единой командой. Такой команды в первом деле не было. Там был раздрай. И я смотрю уровень компетентности и подготовленности Клювганта, Шмидта, которого я считаю вообще адвокатом номер один в России, других адвокатов – они помоложе, но не менее опытные. Я вижу их позицию. У меня есть все материалы по первому процессу. Это день и ночь, можете мне поверить.

– То есть если бы вы вели второе дело ЮКОСа, вы бы действовали точно так же?

– Наверно, да. Во всяком случае, я очень высоко оцениваю работу моих коллег по второму делу.

– Независимо от того, будет ли дело выиграно или проиграно?

– Независимо от этого, конечно. Ты должен сделать все, что ты можешь, все, что от тебя зависит. Потом ведь, вы поймите, адвокаты связаны позицией с подсудимыми. Если Ходорковский говорит: «Я невиновен, и я себя виновным не признаю никогда», то не может ни один адвокат, даже намеком, попросить у суда смягчения наказания, еще чего-нибудь...

– Но ведь адвокат должен подсказывать клиенту позицию, объяснять. Вот в американском правосудии заключают досудебную сделку, даже после суда договариваются…

– Если приходит ко мне американский адвокат и говорит: «Тебя обвиняют в убийстве – ты должен это убийство признать, и тогда ты получишь не пожизненное, а 20 лет». А я не совершал этого убийства, но должен признать, чтобы получить смягчение, так что ли?

– Нет, он говорит, например: «Признай неосторожное убийство. Отсидишь пару лет и выйдешь за примерное поведение, мы тебя вытащим».

– Но если ты вообще никакого отношения к этому не имеешь? Что значит – пару лет? Да ни одного дня! Меня тоже уговаривали. Притом серьезные люди ко мне обращались.

– Вы считаете, в данных обстоятельствах никакой компромисс невозможен?

– Мне, например, предложили: «Если ты откажешься от политического убежища, то уголовное дело в отношении тебя будет прекращено». Ребята, во-первых, прекратите уголовное дело – раз. А во-вторых, что такое прекращение уголовного дела, я знаю. Они сегодня прекратят, а завтра какой-нибудь прокурор посмотрит и скажет: «Нет, прекратили незаконно. Давайте мы еще раз возбудим дело на Кузнецова». Вот и все. Верить же нельзя, вы понимаете? Вам пример ЮКОСа? Пожалуйста. Я считаю, собственность отобрали незаконно. Человека посадили незаконно...

– Я понимаю: договариваться нельзя, потому что нет гарантий, что власть выполнит договоренности. Но если бы удалось придумать гарантии, стоило бы договариваться с этой властью, скажем, об условиях помилования? Ну, вот Сутягин же подписал прошение о помиловании – его никто за это не осуждает…

– Между Сутягиным и Ходорковским очень большая разница. Сутягин никогда не занимался политической деятельностью. Он просто ученый. Сутягин подписал, его отпустили, а теперь он говорит: «Вот я возьму и приеду в Россию». А почему бы Сутягину не приехать в Россию? Уголовное дело в отношении него прекращено, он 11 лет отсидел, к нему применена амнистия, гражданства его никто не лишал. А я ему говорю: «Игорь, ни в коем случае. Пока там действует этот режим, у тебя могут обнаружить контрабанду, наркотики, оружие, два патрона, все что угодно». То есть это не те люди, с которыми можно о чем-то договариваться. Они в этом отношении мало чем отличаются от бандитов, которые по кавказским горам и лесам бегают.

– Я понимаю эту бескомпромиссную позицию. Но я просто все время думаю о том, что Ходорковский – это еще и просто живой человек, еще молодой, у него жена, дети, престарелые родители – неужели же это все не стоит компромисса с властью?

– Ну, вы понимаете, в чем дело: это его выбор. Он такой выбор сделал. Можно соглашаться с ним, не соглашаться, но это его выбор.

<...>

Беседовал Владимир Абаринов