Ирина Резник, «Ведомости» (www.vedomosti.ru), 21.05.2009

Месяц назад бывший юрист ЮКОСа, мать троих детей Светлана Бахмина вышла на свободу досрочно. Несмотря на все то, что с ней произошло, она не жалеет о том, что работала в ЮКОСе.

— Как вы попали в ЮКОС? Ваши бывшие однокурсники по юрфаку МГУ порекомендовали?

— Я закончила юридический факультет МГУ в 1992 г. Некоторые из тех, с кем я училась, впоследствии имели отношение к ЮКОСу. Мой будущий начальник [Василий] Алексанян заканчивал факультет на год позже меня. [Адвокат Михаила Ходорковского] Антон Дрель учился со мной один год, потом он ушел в армию, вернулся и заканчивал уже позже с Василием Георгиевичем [Алексаняном]. Павел Ивлев [один из фигурантов дела ЮКОСа, представитель адвокатской фирмы АЛМ] и его жена Катя тоже учились со мной. Не то чтобы мы близко дружили, но общались друг с другом. Спустя несколько лет мы пересеклись на работе в ЮКОСе. В ЮКОСе я оказалась случайно. В 1995 г. дала объявление в журнале «Эксперт», что ищу работу. Мне позвонили и пригласили на собеседование в Колпачный переулок в «Роспром» [ЗАО «Роспром» создано в сентябре 1995 г. и управляло пакетами акций предприятий, принадлежавших банку «Менатеп»]. Вот так я попала в юридическое управление «Роспрома».

В конце 1996 г. «Менатеп» купил ЮКОС, и постепенно все управления автоматически перевелись туда. В мае 1997 г. я уходила в декрет, и меня за месяц до декрета повысили, сделали начальником отдела.

— Сейчас, наверное, проклинаете день, когда дали объявление в «Эксперте»?

— Я выступлю фаталистом. Случилось так, как случилось. Несмотря на то что со мной произошло, я ничего плохого в том, что я работала в ЮКОСе, не вижу. Так сложилось. Работать было очень интересно, потому что все было новое, все тогда только начиналось, выстраивался бизнес, законодательство постепенно формировалось.

Я в ЮКОСе всему училась, росла как специалист. Успела два раза родить «между ксероксом и факсом», поскольку выходила на работу довольно рано с детьми. Старшему было, когда я вышла [на работу из декрета], около пяти месяцев, среднему сыну — шесть месяцев. Наверное, можно было кулаком стучать, требовать, чтобы место за мной закрепили на период длительного декрета, но я чувствовала большую ответственность за подчиненных.

— Вашим начальником был Василий Алексанян. Как с ним работалось?

— Он, конечно, фигура неоднозначная, но у него есть незаменимое качество — он всегда отстаивал своих людей, стеной стоял за своих. В этом смысле работать в юридическом управлении ЮКОСа было очень комфортно, приятно, всегда чувствовалась целостность и сплоченность. Во всей компании отстаивали себя, свои интересы. «Юристы ЮКОСа» — это звучало гордо всегда. В самой компании юристы считались серьезной, привилегированной кастой.

— Кастой, особо приближенной к руководству? Открывали дверь ногой к Ходорковскому?

— Нет. Рядовые сотрудники, конечно, нет. Только на корпоративных мероприятиях пересекались. Конечно, мои руководители часто общались с главой компании и его заместителями. Здесь другое, мне кажется, важно. У нас в компании авторитет у юриста был очень высокий, с нами советовались всегда и серьезно относились к этим советам. Прислушивались к нашему мнению. Это было очень приятно. Хотя, как и в любой другой коммерческой организации, юрист прежде всего должен выполнять указания руководства и искать пути решения поставленных перед ним задач.

— Но, выходит, любой высокопрофессиональный и высокооплачиваемый юрист постоянно балансирует на грани, его начальство может оказаться в опале, а сам юрист — виноватым во всех грехах. Никогда не приходило в голову, что вас могут подставить?

— Нет, абсолютно не было такого ощущения никогда. Меня удивляет, что моя фигура до сих пор так гипертрофирована в плане возможностей, полномочий, какой-то ореол создан того, чего на самом деле не было. Я была среднего уровня исполнителем, хотя и в большой компании, решала определенные задачи, которые передо мной ставили. Сама себе эти задачи я, конечно, не могла ставить.

— И у вас не возникало никогда мысли, что, возможно, ваше руководство как-то обходит закон?

— Я лично никогда не пошла бы на какие-то вещи, которые мне казались уголовно наказуемыми. Юристы учатся в том числе и для того, чтобы находить способы решить поставленную коммерческую задачу законными путями. Есть момент, допустим, минимизации налогов или борьбы с конкурентами, но это не нужно делать уголовно наказуемыми способами. Ценность юриста заключается в нахождении тех способов, которые позволят решить вопрос по закону и с минимальными издержками по бизнесу. Боюсь, что в моей ситуации просто так все несчастливо сошлось: время и место.

— Как следует из приговора суда, в 1998-1999 гг. вы участвовали в переводе имущества «Томскнефти» на 8,6 млрд руб. на ее «дочки». При помощи поддельного экспертного заключения оно было оценено не по балансовой стоимости, а по остаточной — втрое дешевле. А вы дали заключение о правомерности этой сделки.

— В совете директоров кроме меня было семь взрослых самостоятельных людей, имеющих большой опыт работы, а сам совет возглавлял бывший министр энергетики СССР и экс-директор «Томскнефти» [Леонид Филимонов]. Вы считаете, их можно было ввести в заблуждение?

— После ареста Платона Лебедева Ходорковский предупредил сотрудников ЮКОСа, что давление на компанию будет нарастать, его самого могут арестовать и тот, кто боится, может сам уйти. Многие ваши коллеги воспользовались этим советом.

— Я слышала об этом разговоре, но не считала, что это может относиться ко мне. Что значит уйти или уехать? У тебя есть обязанности, родители, муж и маленькие дети. И в страшном сне я не могла представить, что это дело может закончиться моим арестом. Конечно, если бы у меня было хоть малейшее сомнение, что моей свободе что-то угрожает, как любой нормальный человек, хотя бы ради детей, я бы как-то пыталась себя обезопасить. Просто когда внутренне не чувствуешь, что хоть сколько-нибудь, хоть какую-то малость это может тебя коснуться, то и не задумываешься уйти совсем из компании.

— Но ваш начальник Дмитрий Гололобов уехал. Все руководство правовым управлением осталось под вами. Неужели вас это не насторожило?

— Нет, я не думала, что меня могут арестовать. Я считала своим долгом продолжать работу, юридически отстаивать интересы компании. Тебя наняли, ты работаешь, здесь важно довести работу до конца. И потом, было много людей, которые, как я считала, зависят от меня, и бросить их, уйти… Я не знаю, может быть, это наивно.

— Незадолго до ареста вы были в Лондоне и уехавшие туда бывшие менеджеры ЮКОСа уговаривали вас не возвращаться в Россию, они так рассказывают.

— Нет, это не так. В Лондоне я была по делам за месяц до этого. Мне никто ничего подобного не говорил. Только арест Алексея Курцина был тем звонком, который очень сильно меня насторожил, так как это сотрудник среднего звена и такой же, как я, исполнитель.

— Но когда 7 декабря 2004 г. вы вышли на работу, ваши сотрудники были удивлены. Они-то как раз не сомневались, что вас арестуют.

— Я никуда не уезжала из Москвы. А от того, выйду я на работу или нет, ничего ведь не поменяется. Брать чемоданы и бежать в лес или бежать без чемоданов? Лесами бегать я совершенно не готова. Ехать за границу? Даже если где-то в глубине души я и стала допускать, что возможен арест, но мне было бы стыдно, если бы меня где-то там при попытке к бегству задержали. Поэтому я считала, что буду просто выполнять то, что выполняю, опять-таки продолжая считать, что я ничего незаконного не делала. Может быть, излишняя самонадеянность?

— Как происходило ваше задержание?

— Меня вызвали на допрос в качестве свидетеля. Я восприняла это спокойно, потому что до этого меня несколько раз вызывали на такие допросы. Я не давала показания, воспользовалась ст. 51 Конституции.

Я пришла к следователю в обеденное время со своим адвокатом. И вдруг меня вызвали к другому следователю, это была молодая женщина. И она меня спрашивает: «А с кем остаются ваши дети, когда вас нет дома?» Это есть в протоколе моего допроса. Я ответила, что с бабушкой или няней. На тот момент маленькому было три года, он пошел в детский сад, а старшему — семь, он в первый класс ходил. И только тут я уже что-то стала понимать, что процесс движется не туда. Что меня арестуют, раз они заговорили про детей. Потом мне объявили, что я задержана.

— А вам разрешили домой поехать, забрать вещи?

— Нет, конечно. Единственное, что мне разрешили, — отдать адвокату какие-то свои ценные вещи. А потом вещи привез мне мой муж. Ну, к сожалению, это все было эмоционально сложно, меня допрашивали с двух до десяти вечера и у меня случился приступ давления, меня потом отвезли в больницу. Я уже плохо помню, что происходило в тот день. О многом я говорить не могу. Я начала давать показания. Следователь (дело Бахминой вел Салават Каримов. — «Ведомости») говорил, что разберутся и отпустят, так как «с женщинами и детьми они не воюют». Мне пообещали разобраться и через 10 дней отпустить. Эти первые 10 дней у меня была надежда, что выйду, пыталась объяснить свою позицию. Но через какое-то время я поняла, что все, я сижу плотно и выпускать меня никто не собирается.

— А какая цель все же была у следователей? Почему они начали шантажировать вас детьми?

— Никто напрямую меня не шантажировал. Изначально целью, наверное, не посадка была, а следственные действия, допрос, получение информации. Наверное, это просто особенности следственной работы.

— А что они у вас спрашивали?

— Вопросы по фабуле уголовного дела, общего характера — на тот момент, мне кажется, следователи не сильно разбирались еще во всем этом, сумбур был везде. Это затрудняло коммуникацию со следствием, потому что они не очень понимали, чего хотели.

Возможно, если бы это было не так, моя история была бы другой.

<...>

ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ ИНТЕРВЬЮ НА САЙТЕ: www.vedomosti.ru