Дмитрий Быков: «Я почти уверен, что Ходорковского с Лебедевым попытаются дотоптать» («Профиль»)

Дмитрий Быков, «Профиль», 02.03.2009
Не мной замечено, что большинство биографий в стране развивается по тем же законам, по каким существует сначала фольклорный, а потом и литературный герой. Не берусь объяснить, что тут первично: сами ли мы подсознательно выстраиваем свои судьбы по национальной сюжетной матрице, литераторы ли с особой тонкостью улавливают родные фабульные закономерности, — но в наших жизнях, влюбленностях, карьерах прослеживаются этапы, через которые до нас проходили Онегин, Иван-дурак и другие кумиры миллионов. Один из важнейших законов именно русской композиции — тройственное повторение ключевой ситуации или, как пояснял мне когда-то замечательный сценарист Валерий Залотуха, жестами объясняя правила сочинения сценариев, — так, этак и еще вот так. То есть как бы вернуться в исходное положение, но на новом витке. В диалектике это называется тезисом, антитезисом и синтезом. Герой проходит через три испытания, влюбленные встречаются трижды, романы складываются в трилогии, — впрочем, русские тут не оригинальны: три загадки Сфинкса, три вопроса принцессы Турандот, Троица, в конце концов... Просто в наших сюжетах особенно отчетлива схема: конфликт — смена победителя — переосмысление конфликта. Так движутся почти все русские любовные романы, подробно прослеживать эту прелестную закономерность нет места — ну, возьмите хоть историю Андрея с Наташей: любовь, измена, прощение на смертном одре. Или Печорин с Верой... Конфликт в России не разрешается, он переосмысливается, становится не важен на фоне чего-то несомненно более великого: революции или войны. В этом смысле история Михаила Ходорковского представляет особый сценарный интерес. Я воздерживаюсь от политических оценок — меня интересует литературный механизм, который, в отличие от политического, на нашей Родине всегда срабатывает. Вот первый процесс Ходорковского: большинство населения России — на стороне власти. Судят олигарха, олигархов у нас не любят, вдобавок почти все уверены (и не без оснований), что он вступил в открытое политическое противостояние с властью, думал о влиянии на парламент и чуть ли не о переформатировании президентской республики в парламентскую. Власть в этот момент в полном шоколаде. О Ходорковском говорят на всех углах: слышали, что он хотел нашу нефть перепродать Америке? И Бушу обещал все российские недра? Никто не рвется разбираться, где правда, где ложь, — Ходорковский выглядит умным, сильным, решительным, но врагом. Сторонники его отважны, но немногочисленны. Термин «басманное правосудие» приживается, но все то же подавляющее большинство искренне убеждено: против человека, обладавшего таким ресурсом и вдобавок такой решимостью бороться до конца, хороши все средства. И даже дело, разваливающееся на глазах, не прибавляет власти противников: а как с этими можно иначе?

Однако проходит шесть лет — срок, достаточный для условно-досрочного освобождения. Страна в кризисе, и власть на новом фоне выглядит далеко не лучшим образом — ни убедительного антикризисного менеджмента, ни внятной успокаивающей риторики, ни монолитности, столь наглядной еще два года назад и затрещавшей по швам на первых же ухабах. Кроме того, за истекшие шесть лет власть не продемонстрировала главного — великодушия, а значит, не чувствовала себя победительницей. Буданов выпущен, а Бахмина родила в неволе. Государственная риторика 2007 года, в канун думских выборов, перепугала даже яростных сторонников президента. Все это время Ходорковский вел себя безупречно: не каялся, не сдавался, не просил пощады, не признавал своей вины, писал вменяемые тексты о необходимости социальной политики. То есть в шоколаде, получается, уже он. Не иронизирую: даже те, кто считает Ходорковского врагом России (а количество таких упертых персонажей снизилось в разы), обязаны признать, что этот враг вел себя лучше и способствовал международному реноме России больше, чем иные друзья.

И вот его второй процесс, на котором его моральная правота для большинства уже несомненна, — потому что государство продемонстрировало готовность не столько бороться, состязаться или противостоять, сколько затаптывать сапогами, причем дотаптывать, если можно, до мелкой пыли. Каков бы ни был результат этого второго процесса, он разворачивается в крайне невыгодное для власти время. И если окажется, что позиции силового клана по-прежнему крепки и он не собирается ослаблять хватку, и противопоставить ему по-прежнему нечего, кроме гордого терпенья во глубине сибирских руд, — это будет, конечно, убедительным свидетельством, вот только чего? Того, что власть сильна, или того, что она принципиально необучаема? Они ведь все сделали, чтобы — независимо от приговора — народ уже оправдал главного демона. Особенно в перспективе массовых увольнений и неудержимых подорожаний.

Я мало верю в то, что новое обвинение рассыплется. Я почти уверен, что Ходорковского с Лебедевым попытаются дотоптать. Это будет означать не только новые сроки для них, но и новые риски для государства: вряд ли сегодня зрелище стопроцентного триумфа государевой воли внушит кому-то уверенность в завтрашнем дне. И потому в нашей истории обязательно будет третий процесс Ходорковского, на котором его дело будет наконец разобрано беспристрастно. Вот только будет ли это еще кого-то волновать на фоне глобальных сдвигов, сопровождающих это разбирательство и чреватых исчезновением всех сторон, — большой вопрос.

«Коммерсант Власть», 02.03.2009
Накануне начинающегося 3 марта второго суда над Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым произошло два довольно примечательных события. Во-первых, бывших совладельцев ЮКОСа этапировали из Читы в Москву самолетом, а во-вторых, суд отказал в иске заключенному Кучме, обвинявшему Ходорковского в сексуальных домогательствах.

Ходорковского и Лебедева перевезли в Москву спецрейсом в ночь с 20 на 21 февраля. Это путешествие можно назвать просто молниеносным: в 2005 году их этапировали в места заключения в поездах и автозаках, Ходорковский провел в дороге шесть дней, Лебедев — четыре дня. Причем если о прибытии Лебедева в колонию особого режима ОГ 98/3, расположенную в поселке Харп Ямало-Ненецкого автономного округа, тогда сообщили сразу, то о появлении Ходорковского в колонии ЯГ 14/10 города Краснокаменск Читинской области — только через пять дней. На этот раз пенитенциарная система поставила в известность адвокатов о прибытии их подзащитных в столицу уже через три дня.

В Москве арестантов поместили в СИЗО "Матросская Тишина", где они сидели и во время первого процесса (Ходорковского определили в спецблок для VIP-заключенных (учреждение N99/1), Лебедева — в общий блок той же тюрьмы N77/1). Хотя сначала не исключалось, что их могут оставить в Сибири.

Когда 17 февраля второе дело ЮКОСа, по которому они могут получить срок до 22 лет (Ходорковскому и Лебедеву вменяется хищение нефти дочерних компаний ЮКОСа на сумму более 892,4 млрд руб. и легализация части этих средств на сумму 487,4 млрд руб. и $7,5 млрд), поступило в Хамовнический суд Москвы, в Чите предложили вести процесс дистанционно. Руководитель управления Федеральной службы исполнения наказаний по Забайкальскому краю Юнус Амаев сообщил, что "читинский следственный изолятор имеет возможность проведения видеоконференции с любым московским судом" и что такая практика краевым УФСИН применяется не первый год для того, "чтобы не возить заключенных по всей России". При этом Амаева не смутила шестичасовая разница во времени между Москвой и Читой, из-за которой процесс пришлось бы вести преимущественно по ночам.

В свою очередь, защитник Лебедева Константин Ривкин напомнил, что во время судебных заседаний в Чите конференц-связь с СИЗО периодически давала сбои. По этой причине все процессы по жалобам в Читинском облсуде проходили при непосредственном участии Ходорковского и Лебедева. Адвокат Ходорковского Юрий Шмидт назвал предложение Амаева "незаконным и чудовищным", но не исключил, что сценарий с судом по видеосвязи действительно может существовать, и на этот случай рекомендовал своему подзащитному отказаться от всякого участия в процессе. "Пусть судят в заочном режиме — это одно и то же",— сказал Шмидт.

Казалось, дело уже идет к "заочке", но председатель Хамовнического суда Виктор Данилкин распорядился доставить подсудимых в Москву. Правда, полностью он от использования передовых технологий не отказался: журналисты будут наблюдать за процессом по телевизионной плазменной панели из специальной комнаты в здании суда. На первом суде над экс-совладельцами ЮКОСа прессу допускали непосредственно в зал заседаний.

Концепция неожиданно поменялась и в "сексуальном деле" против Ходорковского, в котором самое живейшее участие принимал все тот же Забайкальский УФСИН (см. прошлый номер "Власти"). 25 февраля судья Мещанского суда Москвы Ирина Макарова в полном объеме отклонила иск бывшего сокамерника Ходорковского Александра Кучмы, обвинявшего экс-главу ЮКОСа в сексуальных домогательствах и требовавшего с него 500 тыс. руб. компенсации за "моральные страдания". Основания, по которым суд принял такое решение, пока неизвестны: мотивировочную часть решения судья не огласила.

«Эхо Москвы», программа «Особое мнение», 28.02.2009
Гости: Алексей Венедиктов
Ведущие: Сергей Бунтман
<…>
С. БУНТМАН: Засудят ли Ходорковского?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. У вас сомнения? Я думаю, что, конечно, сейчас Ходорковский и дело ЮКОСа стало огромной картой. Времени мало, я хочу сказать, что огромную роль будет играть уже состоявшееся решение Страсбургского суда о приемлемости этого дела. Насколько я знаю, а я знаю, поверьте мне, изумление и публичный выпад Министра юстиции Коновалова, который отвечает за позицию России в Страсбургском суде. Это его прокол, если хотите. Это Министерства юстиции прокол. То, что суд признал преемственность, это значит следующее. Если даже Россия сегодня выйдет из Совета Европы, этот суд будет. Если бы накануне решения – то нет. Суд будет. И будет вынесено решение. Если это решение будет для России негативным, и акционерам ЮКОСа будет присуждено некоторое количество денег, а Россия откажется платить, начнутся аресты имущества России по всей Европе, там, где национальное законодательство этих стран это позволяет, опираясь на решение Европейского суда.

И тогда мало не покажется. Тогда «Нога» нам покажется мизинцем. Помните швейцарскую фирму «Нога»? Вот её можно было отвергнуть. А вот решение Национального суда, опирающееся на решение Европейского суда, отвергнуть нельзя. И я думаю, что сейчас, если хотите моё мнение, власть может попытаться начать договариваться с Ходорковским о неких, и это было бы правильно, о неком снятии взаимных претензий. Не при этой власти, так при следующей, решение всё равно будет принято. Даже если и нас уже не будет, и Ходорковского уже не будет, и руководителей государства нынешнего не будет. Это не личный вопрос. Это решение об отнятой собственности у собственника, которую нужно вернуть ему или его наследникам.

«Эхо Москвы», программа «Суть событии», 27.02.2009
Ведущие: Сергей Пархоменко
[…]Вот складывается такое ощущение, что сейчас, может быть, было бы полезно с каких-то достаточно серьезных позиций проявить определенную гибкость в очередном фальсифицированном деле Ходорковского. Ну вот, создали совершенно абсурдное обвинение, предстоит вполне абсурдный процесс. Ну, по идее, было бы, наверное, неплохо, если бы в этой ситуации российское правосудие продемонстрировало бы свою способность все-таки как-то смотреть, если не сказать объективно, то во всяком случае трезво на те материалы, которые ему предлагаются. И было бы неплохо, если бы российская власть проявила бы в этой ситуации если не сочувствие такому повороту событий, то во всяком случае держалась бы от этого в стороне и не пыталась бы выкручивать руки судьям, не пыталась бы контролировать предстоящий процесс. Это, в конце концов, было бы в какой-то мере в русле того, что происходило, скажем, в Давосе не так давно, когда премьер-министр Путин демонстрировал при большом стечении всяких влиятельных западных и восточных, заметим, людей свою гибкость, свой демократизм, демонстрировал готовность рассуждать о серьезных экономических и политических материях в каком-то разумном, трезвом ключе, вроде можно было бы продолжить теперь это вот таким образом. Можно, да нельзя.

Выясняется, что вот этот мотив противостояния двух начальников вмешивается и сюда. Как это так – один посадил, а другой выпустит, что ли? Один показал себя таким жестоковыйным, мстительным, мелочным, злобным, преследователем человека, который позволил себе возвысить голос против его власти, а другой, значит, окажется демократичным, уважающим правосудие и так далее? Нехорошо. Мы этого не допустим. И вот, оказывается, что в этой ситуации об этом приходится задумываться людям, которые реально принимают решения о дальнейшей судьбе Ходорковского и о судьбе этого дела.
[…]

«Эхо Москвы», программа «Власть», 27.02.2009
Гости: Дмитрий Орешкин
Ведущие: Евгений Киселев
<…>
Е.КИСЕЛЕВ: На протяжении трех с половиной лет с того дня, как суровый приговор в отношении Михаила Ходорковского и Платона Лебедева вступил в силу, российская власть из кожи вон лезла ради одного – держать бывших владельцев ЮКОСа как можно дальше от Москвы. Самым что ни на есть крючкотворским образом выискивая в процессуальном законодательстве микроскопические лазейки, российская Фемида, невзирая на очевидные нарушения общепринятых норм, отправила Ходорковского в Забайкалье, а Лебедева вообще в арктическую зону Западной Сибири, хотя отбывать срок им полагалось бы в ближайших к Москве исправительно-трудовых колониях. Причины такой ссылки понятна и объясняются, в первую очередь, географическим фактором: преодолевать гигантские расстояния для того, чтобы общаться с заключенными, сложно и семьям и адвокатам и журналистам. Как результат – минимум общения, минимум информации, минимум влияния. Максимум возможностей для оказания психологического и иного давления на заключенных. Когда же против Ходорковского и Лебедева было возбуждено новое уголовное дело, следствие выдержало многомесячную, если не сказать, многолетнюю войну с защитой, но добилась того, чтобы следственные действия проводились не в Москве, по месту совершения инкриминируемых Лебедеву и Ходорковскому деяний, а в Читинском следственном изоляторе – за тысячи километров от столицы. И вдруг все в считанные дни меняется: Ходорковский и Лебедев из сибирских зэков превращаются в зэков московских. Их так спешат привезти в Москву, что тратятся на то, чтобы этапировать самолетом. А уже здесь, в столице, выясняются и вовсе фантастические обстоятельства: оказывается, процесс будет максимально открытым для прессы. Говорят, в Хамовническом суде столицы даже оборудуют специальную комнату, где будут установлены плазменные экраны, на которых будет транслироваться все происходящее в зале суда – на случай, если будет наплыв журналистов и не всем хватит места. Объяснений подобным метаморфозам может быть только два. Первая версия скептическая, или, скорее, реалистическая: власть решила, что просто нет лучшего способа отвлечь общественное внимание от проблем. Связанных с экономическим кризисом, чем новый публичный процесс над Лебедевым и Ходорковским. Если принять это за правду, тогда все становится понятным: и усердие исправительной системы и кажущиеся послабления, и шаги навстречу общественности и журналистам, - как, впрочем, понятен и исход процесса: новый срок. Вторая версия оптимистическая. По этой версии, власти совсем не ко времени новый суд над Ходорковским и тем более, новый обвинительный приговор. На дворе – кризис, возможно, придется обращаться за помощью к западу – почему бы не снять с себя груз дела ЮКОСа, которым так озабочены в мире? Кроме того, начинающийся процесс, по остроумному замечанию известной журналистки Натальи Геворкян, уже называют «первым делом Медведева». Для президента этот суд, с одной стороны, как тест на соответствие провозглашенным им идеалам и принципам, а с другой стороны, как экзамен на верность «Путинской России» - а вдруг он этот экзамен не выдержит? Но тут в ход вступает логика, упрямая логика власти: дела Алексаняна и Бахминой показали: отрекаться в Кремле ни от чего и ни от кого пока не собираются. С другой стороны, завершившийся процесс по делу об убийстве Анны Политковской продемонстрировал - дела у следствия могут разваливаться в щепки. Многомесячная работа прокуратуры оборачиваться полным отсутствием ответов на главные вопросы – кто убил, зачем убили и кто заказал. Конечно, дело Ходорковского совершенно другое дело. Тут и «бекграунд», замешанный на неприязни первых лиц государства к ЮКОСу и его руководителям, и шлейф вопросов, на которые придется отвечать, если вдруг Ходорковский будет оправдан, а потом еще чудом выпущен на свободу раньше окончания первого срока. Но в чудеса в России еще многие верят.

Е.КИСЕЛЕВ: Возвращаемся к разговору с Д.Орешкиным – вы в чудеса верите?

Д.ОРЕШКИН: О, да. У нас вся жизнь полна чудес. Я просто не знаю, какого качества чудеса.

Е.КИСЕЛЕВ: В истории с Ходорковским вы сторонник оптимистической, или пессимистической версии?

Д.ОРЕШКИН: У меня есть третий вариант – не знаю, пессимистический он, или оптимистический. Мне кажется, за этим стоит некоторая попытка замазать нарастающие внутренние конфликты в элите. Смотрите, - да, Алексанян, - выпустить нельзя, потому что это значит, пойти против того, что делала Путинская власть в течение многих лет. Закрутить его до предела тоже нельзя, потому что это противоречит тем ценностям, о которых говорил Медведев. В результате принимается какое-то промежуточное решение – он вроде как и не в тюрьме, не прикован к койке, и в то же время не совсем на свободе.

Е.КИСЕЛЕВ: Освобожден под залог, понятно, что в процессе принимать участие практически не может – процесса фактически нет.

Д.ОРЕШКИН: Остановлен, как бы на тормозах спускается.

Е.КИСЕЛЕВ: С Бахминой тоже странная история.

Д.ОРЕШКИН: Да, вроде бы не в тюрьме, и в тюрьме, ребенок родился, никто не знает, где - какая-то феерия.

Е.КИСЕЛЕВ: С Бахминой особая история, мне бы не хотелось в нее вдаваться.

Д.ОРЕШКИН: И не будем.

Е.КИСЕЛЕВ: Есть ощущение, что слишком многие люди пытаются решить за нее ее судьбу.

Д.ОРЕШКИН: Это верно, и на этом что-то небольшое себе наварить. Но возвращаемся к Михаилу Борисовичу. Во-первых – что так спешить, непонятно.

Е.КИСЕЛЕВ: все сроки вышли. Юристы говорят, что есть такое понятие, как «осуществление правосудия и право гражданина», - кстати, зафиксированное в международных обязательствах.

Д.ОРЕШКИН: Хорошо говорили – больше трех лет нельзя вести следствие.

Е.КИСЕЛЕВ: «Правосудие в разумно короткие сроки».

Д.ОРЕШКИН: тем понятнее. Как мне представляется – в той системе ценностей, в которой действует Игорь Иванович Сечин, который всеми признан как инициатор этого первого процесса Ходорковского – если Ходорковский выйдет из тюрьмы, это признак фундаментальной слабости тех, кто его туда посадил. Вот такая система ценностей, что если твой враг поднялся, а ты его не убил, значит, ты слабак, - это потеря лица. В этой ситуации надо завинтить Ходорковского как можно глубже, чтобы он никогда ниоткуда не вышел и никогда ничего не сказал. Это понятно. Я моральные, этические соображения отодвигаю в сторону, чисто функционально рассуждаю.

Е.КИСЕЛЕВ: Но есть и рациональные соображения: чем больше закручиваются гайки, тем больше в дальнейшем будет шансов и возможностей выигрывать разного рода дела в судах и международных арбитражах. Скажем, буквально накануне европейский суд объявил, что частично принял жалобу ЮКОСа, и судя по нервическим заявлениям уполномоченного России в Европейском суде, г-на Матюшкина, еще дело вроде как и не рассматривалось, но уже критика, выражение недоумения тем, что суд принял жалобу несуществующей компании. А ведь, помимо жалобы ЮКОСа, есть еще дело Ходорковского, есть дело Лебедева, есть уже в некотором смысле, - насколько я понимаю, прецедентное право в европейском суде официально не действует, - но там уже есть десятка полтора дел разных сотрудников ЮКОСа, в основном, по требованиям России об экстрадиции, где подробно описана так называемая "политическая составляющая» этого дела, и не считаться с этим европейская Фемида не сможет. Тем более, что трудно поверить, что в разных странах самые известные и самые уважаемые судьи, вот так сговорившись, выносили внеправовые решения, мотивированные ненавистью к поднимающейся с колен России.

Д.ОРЕШКИН: Это вам трудно поверить. А в логике силовиков, во-первых, в гробу они видали решения Страсбургского суда – им главное решить проблемы на внутреннем рынке – они далеко не загадывают, они настолько уверены в себе, что считают, что всех нагнут и всех заставят – мало ли, что там европейцы говорят. А во-вторых, они уверены, что контролируя СМИ, они народу объяснят, что действительно, это все злобный антироссийский заговор. И, кстати, многие в это верят. Но если исходить из этой логике – ну, отлично – гнобим Ходорковского. Но тогда это надо делать в Чите. Ну, зачем лишний раз надавливать?

Е.КИСЕЛЕВ: А получается, что не в Чите.

Д.ОРЕШКИН: Получается, не в Чите.

Е.КИСЕЛЕВ: Значит, что – ослабевают силовики?

Д.ОРЕШКИН: Я думаю, что здесь может быть такая ситуация, что действительно: вы хотели суд? - получите. Но, не нарушая каких-то неформальных договоренностей между силовиками и не силовиками, - мы проводим этот суд. Но в Москве. И бог знает, чем этот суд закончится. Потому что на самом деле - я нисколько не обольщаюсь насчет независимости нашего суда, - но судья будет вынужден ловить сигналы, исходящие из разных групп влияния, и решать для себя, кто главнее. Условно говоря – налево смотреть, или направо при вынесении правового решения. Понятно, что он не будет смотреть – не в обиду ему персонально будь сказано – я говорю про судебную систему вообще, - не в закон он будет смотреть, а наверх он будет смотреть. Так вот наверху могут быть разные веяния: зачем 50 разных средств массовой информации зарегистрировано? Это что, или как Сталинские процессы 30-х годов, когда заранее все понятно, и проигравшие будут каяться и бить себя в грудь и просить себя наказать построже? - вряд ли, не получается. У обвинения - шито белыми нитками – обвиняют Ходорковского и Лебедева в том, что они украли всю годовую выручку компании ЮКОС.

Е.КИСЕЛЕВ: Не годовую, а за все годы существования компании.

Д.ОРЕШКИН: В общем, надо уметь так сформулировать обвинение, чтобы это было смешно изначально. Значит, не так просто защитить эти позиции, и тем более непросто сделать это в Москве. Так я не то, чтобы оптимистично – я допускаю вариант, - что при рассмотрении этого дела…

Е.КИСЕЛЕВ: Не оптимистично, но интересно страшно.

Д.ОРЕШКИН: Если бы не было так жалко людей, которые сидят в тюрьме – интересно, да. Это будет на самом деле симптомом. Вот мы посмотрим на исход, и если вдруг, паче чаяния, обвинение развалится – это будет означать, что действительно, силовики слабеют.

Е.КИСЕЛЕВ: Хотел коротко упомянуть о том, что очень интересная статья появилась в Интернете правозащитника, председателя одной из правозащитных организаций российских, Павла Чикова, где он говорит о том, что, по его мнению, ослабление силовиков – это некий глобальный тренд, что те перемены, которые произошли в нулевые годы в России, они в значительной степени связаны с тем, что были глобальные предпосылки: администрация Буша с вице-премьером, серым кардиналом, военно-промышленником Чейни, события 11 сентября 2001 г., международная антитеррористическая кампания, явная милитаризация внешней политики США, и так далее. А сейчас волна пошла в другом направлении.

Д.ОРЕШКИН: думаю, что это логично. Ну, обычная сказка: Ты где берешь деньги? - Жена дает. - А где жена берет? - В тумбочке. – А откуда они в тумбочке? - Я кладу. Так вот силовики – это «люди тумбочки». И у нас, и в Америке. Это люди, которые начинают активно размножаться как класс, когда мощная экономика – много денег. Как только экономика схлопывается, так силовики не нужны – или им надо воевать, или они просто потребляют вот этот из тумбочки продукт, а требуются люди, которые эту тумбочку наполняют. Вот сейчас весь мир входит в ситуацию, когда охотников брать деньги из тумбочки очень много – помимо силовиков, а как наполнить эту тумбочку, совершенно непонятно. И у нас то же самое.

Е.КИСЕЛЕВ: ну что же, посмотрим. Действительно, процесс по делу Ходорковского может дать нам варианты ответа не только на вопрос, наблюдаем ли мы конец олигархов, но и конец силовиков. А в заключение нашей программы мне остается напомнить, что до окончания первого тюремного срока М.Ходорковского сегодня остается 969 дней. На этом все, я прощаюсь с вами, до встречи в следующее воскресенье.