Сергей Пархоменко: «Я никогда до дела Ходорковского не видел такого - я бы сказал - тупого, наглого пренебрежения политической логикой и законом. После дела Ходорковского Россия стала хуже. Мы все понесли ущерб». («Эхо Москвы»)

«Эхо Москвы», Программа Суть событий, 01.08.2008
Ведущие: Сергей Пархоменко
С. ПАРХОМЕНКО: 21 час и 5 минут в Москве. Это программа «Суть событий» и я, Сергей Пархоменко.
<…>
СЛУШАТЕЛЬ: Я бы хотел вот что спросить. Сергей, почему умные, тонкие, деликатные ведущие «Эхо Москвы», включая вас, всегда, когда заходит критика в адрес Михаила Ходорковского, перестают быть тонкими, деликатными?
С. ПАРХОМЕНКО: Почему? Я считаю, что я обычно очень тонок и деликатен. Вам не кажется?
СЛУШАТЕЛЬ: Нет, сразу начинают перебивать. Критика, причем самая разная, в том числе и разумная. Я хочу понять, это редакционная политика или, действительно…
С. ПАРХОМЕНКО: Понятно, Андрей. Спасибо. Давайте я за себя буду говорить, а не за других ведущих, поскольку я с ними не советуюсь, военных советов не устраиваю. Мне не известно о существовании какой-либо редакционной политики на «Эхе Москвы» в отношении чего бы то ни было. Я веду с 2003 года эту программу, мне никто никогда, ни по какому поводу, ни единого раза не давал никаких указаний относительно освещения чего бы то ни было. Вот я вам это заявляю. Хотите верьте, хотите не верьте, относитесь к этому как угодно. Я здесь это вам говорю. Не потому что я считаю нужным оправдываться, а потому что я с гордостью могу произнести эту фразу - я строю свою передачу так, как я хочу. Что касается Ходорковского, да, действительно, я бы сказал, что в освещении этой темы довольно много эмоций, довольно много… некоторые назовут это надрывом, некоторые назовут это нажимом, некоторые назовут это лишними эмоциями, некоторые назовут это эмоциональной включенностью в это и так далее. Но вы знаете, Андрей, дело-то вопиющее. Вот я много лет занимался политической журналистикой, я много повидал на своем журналистском пути. Я видел разные законопроекты, разные дебаты, разные интриги, я видел разные заговоры политические. Слава богу, они не были похожи на заговор Фиеско в Генуе, и там никто кого ножом не резал, но иногда это было достаточно жестоко, иногда это было достаточно коварно. Но я никогда до дела Ходорковского не видел такого - я бы сказал - тупого, наглого пренебрежения политической логикой и законом. Есть такое выражение насчет лей в глаза, божья роса, не буду воспроизводить дословно. Вот это то самое, что я видел в деле Ходорковского бесконечно: и на этапе подготовки к суду, и на этапе суда, и на этапе после суда, - когда в массовом масштабе фальсифицируются доказательства, когда просто молча отметаются доводы противной стороны, когда используются методы, которые вообще не имеют отношения к искусству выяснения истины на следствии и в суде. Мы немножко забыли про это, с момента суда много времени прошло. Сейчас как-то заново это все вспоминается в связи с этим самым новым следствием и новым обвинением, которое выдвигается против Ходорковского. Ровно, по-моему, сегодня или вчера прозвучало заявление Ходорковского о том, что экспертиза, которая фигурирует в деле, сделана абсолютно безграмотно, что она безграмотна до такой степени, что она в ряде случаев, наоборот, как бы в пользу Ходорковского, что он констатирует. Но она все равно лживая, она все равно на перевранных цифрах. А истинные цифры из дела просто вынуты. Бесконечно в деле Ходорковского мы встречаемся с таким тупым пренебрежением к норме, абсолютно хладнокровным: «Обойдетесь. Сказали? А я вас не услышал. Потребовали? А я вам отказал. По закону вам можно, а по-моему - нельзя. Вы считаете, что я обязан? А мне неохота». Вот так устроено дело Ходорковского от начала до конца. Можно это разглядывать хладнокровно? Ну, некоторым удается какое-то время, потом и они выходят из себя. Я должен констатировать, что я, в общем, пожалуй просто много времени за этим слежу. Да, я это начинаю переживать как какую-то часть своей биографии. Слушайте, это страна, в которой я живу. Это суд, который, возможно, завтра будет судить и меня. Это меня касается. Вот случится какая-нибудь ерунда, не знаю, кто-нибудь покажет на меня пальцем, кто-нибудь на меня что-нибудь уронит, или я на кого-нибудь, все ходим по улицам, все прикасаемся друг к другу локтем, мало ли что… И вот я окажусь в этом суде. Вот так будут рассматриваться доводы «за» и «против»? А если, наоборот, я окажусь истцом, если мне надо будет там искать справедливости, если мне надо будет наказать какого-то виновного, где я буду искать этой защиты, это справедливости? И вы хотите, чтобы я спокойно на все на это смотрел? Извините, Андрей, у меня не получается. Я думаю, что, если вы присмотритесь к этому повнимательнее, и вы утратите ваше олимпийское спокойствие. И однажды вы столкнетесь с этим, однажды вы убедитесь, что история с Ходорковским испортила страну, в которой вы живете, в значительной мере: развратила и опорочила суд, заставила врать и отняла самоуважение у значительного количества журналистов, которые покорно пересказывали все эти сказки, которые в суде происходили и которые несли всякие государственные чиновники по этому поводу. Это что, прошло даром, что ли, по-вашему? После дела Ходорковского Россия стала хуже, вот что я вам заявляю, Андрей. Мы все понесли ущерб, мы, живущие в России, любящие Россию и собирающиеся в ней и умереть. Однажды это поймете и вы.
<…>

«Эхо Москвы», Грани недели с Владимиром Кара-Мурзой, 01.08.2008
В. КАРА-МУРЗА: Здравствуйте. В эфире телеканала RTVi и радиостанции "Эхо Москвы" еженедельная программа "Грани недели". В студии Владимир Кара-Мурза. Смотрите и слушайте обзор важнейших событий прошедших семи дней и мнения экспертов и гостей наших прямых эфиров.
Итак, в сегодняшнем выпуске:
<…>
В Читинском СИЗО подготовлены и доставлены в суд документы по вопросу условно-досрочного освобождения Михаила Ходорковского";
"Следует ли ожидать скорого освобождения российских узников совести? Об этом беседа с гостем в студии";
<…>
В. КАРА-МУРЗА: Сегодня важный этап в судьбе российского политзаключенного номер один Михаила Ходорковского. Подготовлены и переданы в суд материалы на его условно-досрочное освобождение. Следует ли признать существование в нашей стране целой категории узников совести? Такова тема нашего репортажа.
РЕПОРТАЖ
Рост числа политзаключенных в России опровергает надежды общества на смягчение действующего режима. Узники совести еще долго будут рассматриваться, как заурядные уголовные преступники, убежден писатель Александр ПРОХАНОВ:
"А Кремль никогда не признает наличие политических заключенных в России, потому что это признание повлекло б за собой перевод огромного количества заключенных из ранга уголовников в ранг политики, потому что политика, она универсальна, и любой бизнесмен, особенно высокого ранга, занимающийся так или иначе политикой, его арест может быть интерпретирован как политическая акция, поэтому Кремль никогда не признает наличия политзаключенных, ну, и выпускать их на свободу он не собирается".
Серьезные сомнения в официальном признании Кремлем целой категории политических заключенных испытывает историк Николай СВАНИДЗЕ:
"Ни одна страна, в которой есть политзаключенные, никогда не признает, что они – политзаключенные. Ни одна. Они всегда уголовные. Для всех. Они всегда нарушили тот или иной пункт закона, к политике не имеющий никакого отношения. Либо это осуждение за шпионаж, это уголовное преступление. Либо это какое-то экономическое преступление, тоже уголовное. Поэтому здесь просто нужно определиться и определиться, конечно, руководству страны – имеет смысл подводить реально политические действия под те или иные статьи уголовного законодательства?"
Полностью отрицать наличие узников совести в современной России склонен политолог Александр ДУГИН:
"В России нет политзаключенных, вообще ни одного политзаключенного нету. Это очень плохо, на мой взгляд. Очень плохо, потому что существуют враги России, которые живут на территории России и действуют в ущерб нашим национальным интересам. Этих врагов мы многих знаем на самом деле. В 90-е годы они просто правили бал. Сейчас они чуть-чуть поутихли, но они продолжают верещать, квакать, собирать митинги, шествия несогласных или согласных, потому что есть две категории сейчас американских агентов влияния – это шпионы против Путина, ну, это понятно, "Другая Россия", радио "Свобода" и все другие голоса, НПО, которые работают на Америку, в интересах США, и есть шпионы "за Путина", которые формально прикрываются суверенной демократией, замечательная вещь – суверенная демократия, но продолжают точно так же отстаивать американские интересы и морочить головы нашим руководителям – нашему новому президенту и прежнему президенту, нынешнему премьеру. Я думаю, что таких людей хорошо бы по политическим статьям, по 58-й, по советской, впаять бы им по "десятке" и посмотреть что будет, и признать тогда наличие политических заключенных. Сейчас их нет ни одного".
Важность всеобщей уверенности в отсутствии в стране такого явления, как узники совести, подчеркивает писатель Виктор ШЕНДЕРОВИЧ:
"Для общества чрезвычайно важно, чтобы в стране не было политзаключенных, чрезвычайно важно. Другое дело, не думаю, что общество это осознает в полной мере. Для Кремля – да, я полагаю, что если Медведев выпустит Ходорковского, это будет его первым осмысленным действием".
Новый президент должен как можно скорее выйти из тени своего предшественника, уверен экономист Николай ВАРДУЛЬ:
"Я не знаю, когда господин Медведев выйдет из тени Владимира Путина, точнее, не так – я не знаю, когда он это сделает. Он это должен сделать, потому что преемственность преемственностью, а президентство президентством. Понятно, что у него есть шанс сделать это прямо сейчас, выпустив Ходорковского, но, боюсь, он этого не сделает: не потому, что Ходорковский сейчас кому-то в Кремле страшен, а потому, что такая власть. Она не может показать, что она стала другой. Это наша с вами страна. Значит, ответ власти немой будет такой: никого не выпускать".
Не верит в быструю перемену тактики Кремля по отношению к проблемам политзаключенных журналист Михаил БЕРГЕР:
"Что касается политзаключенных, то мне кажется, Кремль будет проводить политику двух "не": не признавать наличие политзаключенных и не выпускать их на свободу. Я думаю, что именно таким видят в Кремле решение этой проблемы".
Искалеченные судьбы соратников не дают покоя писателю Эдуарду ЛИМОНОВУ:
"Сто пятьдесят моих сторонников из числа нацболов прошли за восемь лет правления Путина через тюрьмы и лагеря. Я утверждаю и требую, чтоб перед этими людьми были принесены извинения. А открыть тюрьмы – это необходимо, я думаю, рано или поздно. Если их не откроют сами тюремщики, то их откроют извне, потому что просто невозможно поддерживать в XXI веке в центре Европы вот это какое-то серое палаческое Средневековье".
В. КАРА-МУРЗА: В эфире программы "Грани недели" разговор о судьбах политзаключенных продолжим через несколько минут.
НОВОСТИ
В. КАРА-МУРЗА: Продолжаем программу "Грани недели". В студии Владимир Кара-Мурза. Напомню, что обсуждаем судьбу российских узников совести. Сегодня гость нашей передачи журналист-эколог Григорий Пасько, в недавнем прошлом один из самых известных российских политзаключенных. Добрый вечер, Григорий.
Г. ПАСЬКО: Добрый вечер.
В. КАРА-МУРЗА: Напомните нашим зрителям и радиослушателям, по каким статьям вы были осуждены.
Г. ПАСЬКО: По одной статье, 275-й, "государственная измена". По версии следствия, я был японским шпионом, который чего-то там секретное намеревался, так в приговоре сказано, не передал, а намеревался передать японским журналистам.
В. КАРА-МУРЗА: Это было еще во времена Бориса Ельцина.
Г. ПАСЬКО: Да, это был Ельцин. Это был ноябрь 1998 года. И я должен сказать, что на самом деле статья не имеет никакого отношения к тому делу, которое, по решению следственных органов, – это была в данном случае ФСБ, – надо было возбудить против человека, чтобы убрать неугодного журналиста, который писал на неугодные темы.
В. КАРА-МУРЗА: А как изменился ход вашего дела, когда к руководству ФСБ пришел Владимир Путин?
Г. ПАСЬКО: В 1999 году, летом, я был выпущен, неожиданно для очень многих, на свободу, и это был как раз тот период, когда Путин из директора ФСБ стал председателем правительства, так он себя называл – не премьер-министром, а председателем правительства. И короткий срок, который он был до президентства, я был на свободе. Потом он был с 2000 года президентом, и уже в 2001-м я был снова посажен. И первая фраза, которую мне сказал следователь, была: "Ну, теперь и президент – наш". Ну, собственно, дальше уже все обвинение по изначальной статье 275-й, шпион японский и так далее.
В. КАРА-МУРЗА: Ведь вы пытались освободиться по условно-досрочному освобождению?
Г. ПАСЬКО: Да. Причем я был первым российским осужденным, заключенным, который использовал новшество, которое вышло в 2002 году, в декабре. Заключалась суть изменений в законодательстве в том, что осужденный имеет право ходатайствовать об условно-досрочном освобождении, минуя администрацию колонии, напрямую подавая это ходатайство в суд. И мы это сделали. Судья приехала в колонию и рассматривала это дело, как нам показалось, абсолютно безо всякого влияния со стороны. Как потом уже до меня дошли слухи, что были два лагеря – в аппарате ФСБ и в администрации Путина, которые говорили, что, мол, хватит, надоело уже это дело, по всему миру оно звучит, надо прекращать это, надо его выпускать, а ФСБ сопротивлялась. Поэтому как бы нерешенность позиции в ту или иную сторону вынудила судью действовать строго по закону, в результате чего я был освобожден. На мой взгляд, такая же сейчас ситуация происходит и в положении Михаила Ходорковского. Есть сторонники, мне так кажется, в администрации президента, в окружении Путина, и есть в окружении Медведева, где там у них эти центры принятия решений находятся, которые одни говорят, что надо его выпускать, другие говорят, что нет, надо держать, потому что это может привести к ослаблению позиций или подрыву доверия и авторитета. Хотя там авторитета давно уже никакого авторитета нет. И всем интересно, чем же закончится это УДО. Я думаю, что суд в любом случае принимать решение будет чисто декоративное.
В. КАРА-МУРЗА: А как отличаются отношения руководства колонии и ваших товарищей по несчастью к вам, как к политзаключенному, в отличие от обычных уголовников?
Г. ПАСЬКО: Что бы там ни говорили разного разлива эксперты, мнящие себя таковыми, у нас политзаключенные, в России, есть, и это ощущается даже по отношению администрации тюрем и колоний к этим людям. К ним относятся по-другому. Даже зэки уголовные матерые, они тоже относятся по-иному к политзаключенным. И если раньше они относились, в какие-то старые, 30-40-е годы, плохо к ним, то сейчас относятся нормально. Один мне так сказал: "Ты попер против государства, значит, ты – наш". Вот так он мне сказал, но в любом случае отношение другое, к ним относятся лучше. Если не вмешиваются репрессивные аппараты в виде эфэсбэшников и прокуроров, а отдается только этот человек на откуп администрации места заключения, то администрация относится лучше, чем к другим зэкам.
В. КАРА-МУРЗА: Какие рекомендации вы, как опытный зэк, дали бы вашим товарищам по несчастью – "лимоновцам" или экс-владельцам ЮКОСа для того, чтобы им выйти на свободу по закону?
Г. ПАСЬКО: Во-первых, когда есть к тому повод – сроки, законом предусмотренные обстоятельства для написания ходатайств об условно-досрочном освобождении, это всегда надо писать. Это не требует признания вины, это не требует каких-то особых расположений, это "я имею право, и я это делаю". Конечно же, под надуманными предлогами власть будет таких людей держать в заключении, по надуманным же предлогам можно будет отказать в УДО и Ходорковскому, то есть сказать, что он руки за спину не закладывал, что он не выплатил какой-то там ущерб, что он нарушает режим, то есть поводов таких мелких можно придумать предостаточно. Например, администрация, ФСБ устами прокурора, в моем случае по УДО говорила, что я хотя и не нарушаю режим, но я не участвую в художественной самодеятельности и отказываюсь писать заметки в местную газету типа "На свободу с чистой совестью", что фактически и происходило, я не участвовал в художественной самодеятельности и я не писал заметки в газету. То есть если такие претензии предъявлять к этим людям, то можно их держать до окончания срока или придумывать новые уголовные дела, как в случае с Ходорковским, и снова их держать. Но как только будет высочайшее соизволение выпустить таких людей из тюрьмы, то государство это может сделать. Я знаю тех людей, которые сейчас сидят, я с некоторыми из них переписываюсь, отслеживаю их судьбы, начиная с журналистов, когда начали сажать – Павел Люзаков, он условно получил, Дмитриевский, Борис Томахин сейчас сидит в колонии, все эти ученые – Сутягин, Данилов, Решетин, против Кайбышева когда возбуждалось уголовное дело. Я вижу, что здесь явно прослеживается политическая мотивированность этих уголовных дел. Эти люди действительно политические заключенные или узники совести, но они не являются уголовными преступниками.
В. КАРА-МУРЗА: А как влияли на вашу ситуацию протесты мирового общественного мнения, поддержка российской общественности?
Г. ПАСЬКО: Поскольку это был поздний Ельцин и ранний Путин, то тогда вес общественных организаций, таких, как "Хьюман Райтс Вотч", "Эмнисти Интернешнл", "Репортеры без границ", экологические организации, наша журналистская организация, они имели вес. Потом, когда пришел Путин со своей командой, а это очень жестокая команда, очень циничная команда, они научились безразлично относиться к этим вещам. Единственное, когда они прислушиваются к какой-то позиции "Эмнисти Интернешнл" или "Хьюман Райтс Вотч", это когда они едут в зарубежный какой-то вояж и они знают, что там журналисты им зададут какой-то вопрос. Но судя по последним пресс-конференциям Путина, он научился отвечать грубо и на вопросы конкретные, уходя либо в свои шуточки специфические, либо говоря, что, вот, у нас все по закону и не вмешивайтесь в наши внутренние дела. Обидно то, что и молодой человек Медведев тоже уже пытается таким образом реагировать. Помним, как он отреагировал на вопрос, будет ли выпущен на свободу Ходорковский, что не надо нам тут указывать, это не предмет для разговора, как-то так.
В. КАРА-МУРЗА: Недавно Платон Лебедев отсудил у российского правительства десять тысяч евро в Страсбургском суде и передал их в музей имени академика Сахарова. Как вы считаете, есть ли надежда у российских узников совести на Европейский суд по правам человека?
Г. ПАСЬКО: Ну, собственно, это последняя надежда, мне так кажется, потому что если уж и в Страсбурге не разрешат по справедливости эти дела, то тогда надеяться вообще не на что. Другое дело, что там есть объективный тормоз – это огромное количество жалоб из Российской Федерации, и суд просто не в состоянии их рассматривать даже в сроки, которые он сам определяет как разумные. Такой пример – дело Валентина Моисеева было коммуницировано еще два года тому назад, пройдя все стадии, и до сих пор оно не рассмотрено по существу. Собственно, это было бы первое шпионское дело, которое было бы рассмотрено в Страсбургском суде по существу. Мое – второе. Тоже с 2002 года лежит там жалоба и до сих пор не рассмотрена. Но мы надеемся, что позиции и доводы наши сильны, и эти дела все-таки будут рассмотрены в ближайшие год-два, и тогда весь мир сможет узнать позицию международного независимого суда к этим шпионским делам.
В. КАРА-МУРЗА: Недавно законодатели предложили считать предварительное заключение день за два. Может ли это облегчить судьбу политических узников?
Г. ПАСЬКО: Я думаю, да. Почему за два, а не за три? Есть такая дикая вещь: у нас законом не определено положение человека, который находится в следственном изоляторе, то есть следственный изолятор, к чему он относится, к какому виду, к какой степени наказания? Ведь человек находится в условиях, которые реально, совершенно точно приближены к условиям отбывания наказания особо опасными преступниками, то есть это последняя стадия наказания – особо опасный. Не общий режим, не строгий режим, а особо опасный. И вот в этой ситуации в камерах с часовой прогулкой содержатся люди, еще не признанные судом виновными, еще в отношении которых не постановлен приговор. Это дичайший случай. Они содержатся в скотских условиях, приобретая уже до вынесения приговора кучу болезней, и доходя до такой стадии, когда уже само государство смотрит: так, раз человек просидел до суда и до приговора три, пять, а, мне известно, и шесть, и семь лет люди сидели до суда в СИЗО, конечно же, такого человека нельзя оправдывать, потому что нужно будет сажать за решетку того следователя, который все это время продлевал срок содержания под стражей. И таких примеров полно, когда мы видим, что продлевается срок содержания под стражей без должных на то оснований, но вы приведите мне примеры, когда наказан был следователь за незаконное возбуждение уголовного дела в отношении заведомо невиновного лица. Я таких примеров не знаю, чтобы был наказан следователь ФСБ, прокурор какой-нибудь, который давал санкцию на это все. Нету таких случаев. А уж тем более, чтобы был наказан судья, вынесший заведомо неправомерный, неправосудный приговор, таких случаев вообще нет.
В. КАРА-МУРЗА: Зато масса примеров, когда эти люди сделали карьеру на ваших делах.
Г. ПАСЬКО: О, да. В Интернете есть целая статистика, как эти люди поднимались, получали должности в московских кабинетах, становились Героями России. Таких примеров предостаточно.
В. КАРА-МУРЗА: Вы были в заключении по приговору суда. Это повлекло ваше какое-то поражение в правах, когда вы вышли на свободу?
Г. ПАСЬКО: Ну, разумеется. Мне год не выдавали заграничный паспорт, допустим. Тоже незаконно. И мы выиграли все суды, но год прошел. Я, имея юридическое образование, не могу работать адвокатом, потому что в законе написано: осужденное лицо не имеет права. Это уже по новому закону об адвокатской деятельности. То есть, есть какие-то права, в которых я оказываюсь поражен. Но это все не настолько, я думаю, трагично по сравнению с теми условиями, в которых находятся люди в заключении.
В. КАРА-МУРЗА: Надеетесь ли вы как-то погасить судимость и добиться полной реабилитации?
Г. ПАСЬКО: Признаюсь честно, я даже не делал попытки написать ходатайство о снятии с себя судимости, это происходит автоматически. По-моему, через год у меня это проходит. Почему они выбирают, кстати, такие статьи тяжелые – потому что срок погашения судимости самый большой. В моем случае, по-моему, восемь лет срок погашения судимости. Ну, и потом, все-таки эти статьи они стараются не одну брать, а сразу несколько, потому что если одна развалится в суде явно, то чтобы вторая была как бы на подхвате. Этот арсенал возбуждений таких уголовных дел против лиц, преследуемых явно по политическим мотивами, он на самом деле одинаковый и не менялся с 30-х годов. А то, может быть, и с 30-х годов нашей эры, когда впервые политические заключенные появились, во времена Тиберия.
В. КАРА-МУРЗА: Спасибо вам за это интервью. Напомню, что у нас в студии был журналист-эколог Григорий Пасько, в недавнем прошлом один из самых знаменитых российских политзаключенных.
<…>

Александра Терентьева, Чита, «Коммерсант», 02.08.2008

Ингодинский районный суд Читы обязал Генпрокуратуру описать 16 томов уголовного дела, представленных Михаилу Ходорковскому для ознакомления, а также ознакомить экс-главу ЮКОСа с копиями постановлений о продлении предварительного следствия по уголовному делу. Между тем управление Федеральной службы исполнения наказаний (УФСИН) по Забайкальскому краю подготовило характеристику на Михаила Ходорковского — теперь суд сможет рассмотреть его прошение об условно-досрочном освобождении (УДО).

Вчера Ингодинский районный суд Читы завершил второе рассмотрение жалобы Михаила Ходорковского и его защиты на незаконные действия и решения следствия. 14 марта райсуд уже рассматривал эту жалобу и отказал в ее удовлетворении. Однако 18 июня судебная коллегия Читинского областного суда пришла к выводу, что при вынесении своего решения суд первой инстанции не дал должной оценки доводам защиты,— жалоба была возвращена на повторное рассмотрение в суд. Защита обращала внимание суда на факты вброса в уголовное дело Михаила Ходорковского материалов из других дел, что является грубым нарушением Уголовно-процессуального кодекса со стороны следствия, а также приобщения к доказательствам дела электронной базы ЮКОСа.

Суд удовлетворил жалобу Михаила Ходорковского лишь в той части, которая касалась нарушения оформления материалов уголовного дела, сроков ознакомления с документами. Незаконным и необоснованным суд назвал отсутствие описи в 16 томах уголовного дела, наличие нечитаемых листов в двух томах и неуведомление о продлении срока предварительного следствия и постановил устранить выявленные нарушения. Требования Михаила Ходорковского о приобщении к материалам дела баз данных суд оставил без ответа. Господин Ходорковский в своем объяснении подчеркивает, что электронные базы данных "Софи", "Галактика", "Раскрытие информации для ФКЦБ", "Раскрытие информации для прессы и инвесторов", "Раскрытие информации для Комиссии по ценным бумагам США" содержат важную информацию о работе как ЮКОСа, так и его дочерних структур. "Содержащиеся в электронных базах данных сведения позволяют точно установить соответствие доходов и расходов компании ЮКОС ее фактической выручке, а выручки — расчетным показателям, получаемым умножением проданных объемов продукции на рыночные цены, то есть установить отсутствие обязательного признака хищения — ущерба",— убеждал господин Ходорковский. Суд, впрочем, посчитал, что к рассмотрению этой просьбы целесообразно вернуться при рассмотрении уголовного дела Михаила Ходорковского по существу.

"Более двух лет уголовное дело в отношении Михаила Ходорковского расследовалось в тайне, и спустя десять дней после предъявления обвинения оно закончилось. В течение двух лет следствие собирало доказательства, не ставя в известность защиту",— заявил на заседании адвокат Михаила Ходорковского Борис Грузд.

Пока Михаил Ходорковский доказывает незаконность возбужденного против него уголовного дела, тот же Ингодинский районный суд готов приступить к рассмотрению его прошения об УДО по первому уголовному делу. Вчера в Ингодинском суде сообщили, что получили характеристику на Михаила Ходорковского из УФСИН по Читинской области. Она необходима при рассмотрении его прошения об УДО, которое было подано 16 июля. "Запрос в СИЗО для получения характеристики мы отправили 23 июля с курьером. 1 августа получили характеристику от администрации СИЗО",— сообщили в суде. В УФСИН содержание характеристики раскрывать отказываются. "Характеристика не является открытым документом. Она не является даже определяющим документом при принятии решения судом об УДО. Это просто часть пакета документов, которые необходимы для рассмотрения прошения. О ее содержании вы сможете узнать в ходе судебного заседания",— заявили "Ъ" в УФСИН, отказавшись говорить о содержании характеристики. Дата рассмотрения прошения об УДО также пока не назначена.