По мнению «Коммерсанта», противостояние между Генпрокуратурой и следственным комитетом при прокуратуре РФ, достигло кульминации.

Александр Привалов, «Эксперт», 09.06.2008
О возможности помилования экс-главы ЮКОСа с интервалом в пять дней спросили премьера Путина в Париже и президента Медведева в Берлине. Заехал бы на той же неделе какой-нибудь ещё наш политик в Мадрид или Лондон, наши европейские друзья спросили бы и его. И получили бы третий экземпляр одних и тех же тезисов: Путин, а за ним Медведев ответили ровно то, что только и могли ответить, — чуточку разными словами. Что о помиловании имеет право просить любой, что всё должно совершаться в соответствии с законом и что такого рода предметы не могут быть темой внешних переговоров. И то, и другое, и третье — безусловная правда, но ни из того, ни из другого, ни из третьего никак не явствует, велики ли шансы у Ходорковского в обозримом будущем оказаться на свободе.

Адвокаты говорят, что пока не получали поручения готовить прошение о помиловании, но собирались ходатайствовать об условно-досрочном освобождении доверителя: полсрока он отсидел, а наложенные администрацией на него взыскания оспорены через суд и сняты. Многие полагают, что помилование и УДО различаются тем, что в прошении о помиловании арестант должен признать свою вину. Это неверно: и прошение можно написать без прямого признания, и ходатайство об УДО не содержит несогласия с приговором. Различие в другом: «помиловку» подписывает первое лицо, а условно-досрочное — рядовые члены рядовой комиссии. Если бы Медведев и впрямь решил выпускать МБХ, ему было бы удобнее сделать это не президентским актом (который означал бы, что ни говори, прямой вызов предшественнику), а самым затрапезным путём. УДО читалось бы примерно так: кто такой этот ваш Ходорковский, я плохо помню и не очень интересуюсь; проходит он через стандартные шестерёнки — ну и Христос с ним, пусть гуляет.

Впрочем, на мой взгляд, вероятность обоих вариантов скорого освобождения олигарха чрезвычайно мала. Освобождение означало бы, что политическая система страны начинает серьёзно меняться. Не то чтобы такой поворот был полностью исключён, но до сих пор признаков его не наблюдалось, а в первые признаки МБХ едва ли годен. Первые признаки, логически рассуждая, должны появляться там, где система ощущает растущее давление, где она прямо препятствует развитию какой-либо перспективной силы. Да, за Ходорковского сегодня активно хлопочет Запад; а внутри страны? Широкие бизнес-массы любят Ходорковского не больше, чем посадивших его силовиков (а широкие народные массы — даже и меньше). Заметных политических сил, способных резко усилиться под знамёнами МБХ, выйди он на волю, просто нет. Значит, нет и серьёзного давления. Уступать же в подобном вопросе сугубо внешнему напору Медведев едва ли захочет — тем более что Запад можно умиротворить массой других способов (например, учредив какую-нибудь хитрую процедуру допуска тщательно отобранных оппозиционеров на телеэкран). Запад, кстати, можно пока и совсем не умиротворять: новый президент, как это подчеркнула в Берлине фрау канцлерин, автоматически получил у Запада некий новый запасец доверия, которого при разумной экономии хватит не на месяц и даже не на год.
Но ведь, если подойти к вопросу по-человечески, Ходорковского надо выпускать. Мы с вами всеведением не наделены, что из океана непохвальных слухов сначала про «Менатеп», а потом про ЮКОС правда и что неправда, знать не можем. Но за те деяния, в которых МБХ обвиняли в Басманном суде — даже если считать, что обвинения неопровержимо доказаны (мне так не показалось — см. «Приговор по нераскрытому делу», № 29–30 за 2005 год), — так долго сидеть человек не должен; это, по-моему, очевидно. И потом — какую опасность для власти представляло бы его освобождение? Никакой. Да, он весьма много знает о подоплёке российских властных элит, но не станет же он о ней распространяться! Если уж под угрозой посадки не рассказывал, например, что это за офшоры «Джамблик» и «Килда», на которых нарастали ЮКОСовские активы (снова отсылаю читателя к статье 2005 года), так и «откинувшись» не станет. От своих слов, что освобождение МБХ было бы воспринято как признак больших перемен, я не отказываюсь, но — что с того? Власть могла бы утешиться тем, что не всякое предзнаменование оправдывается; не захочет потом проводить перемены — не проведёт…

Предвижу два возражения. Во-первых, за каким чёртом власти утешаться, если она может себе позволить и не расстраиваться: сидит себе МБХ — и пусть сидит; ведь и правда же, серьёзного движения в его пользу в стране нет. Во-вторых, чем этот арестант лучше других? По тем же статьям, что у Ходорковского, сидят десятки, если не сотни тысяч людей — что-то за них фрау Меркель не просит! Оба эти возражения и вправду серьёзны, но, к счастью, можно ответить на оба разом. Не надо «выпускать Ходорковского». Надо объявить широкую амнистию по ненасильственным преступлениям. Конечно же, не по всем: те, кто снимал рубашку с пахаря, //Крал у нищего суму, пусть сидят. А осуждённые за преступления безличные, а особенно неоднозначно трактуемые — шли бы домой. Впрочем, оставляю выбор деталей думцам, которые, выступи президент с такой инициативой, быстро всё утрясут. Причём сделают это охотно: что в современном мире не принято так щедро, как у нас, мести в зоны за ненасильственные преступления, знают все — равно как и то, что места заключения у нас страшно переполнены. А что в ходе амнистии фамилию экс-главы ЮКОСа никто ни разу не произнесёт, само собой понятно. И все будут довольны.

А вот чего, на мой взгляд, никак не следует делать, это пересмотра дела МБХ «без административного давления», предлагаемого одним из адвокатов. Не знаю, чем кончился бы такой пересмотр (и адвокат не может знать), но в самой затее вижу риск. Только что процесс Квачкова показал, как легко суд без административного давления превращается в суд над прошлой (применительно к Чубайсу сегодня правильнее говорить — позапрошлой) властью. Примеры такого рода могут оказаться страшно заразительными — и если в пользу пересмотра каждого отдельного дела (по Беслану, например) можно найти серьёзные аргументы, то в пользу лавины таких дел я аргументов не вижу. Начнётся война всех против всех, и остановить её будет нечем («Его дело пересмотрели, а моё?!»). Это будет прямая дорога не к независимому суду, а в прямо противоположную сторону, к революции. А революций нам не надо.

Екатерина Заподинская, «Коммерсант», 09.06.2008
Противостояние между Генпрокуратурой и следственным комитетом (СК) при прокуратуре РФ, о котором на коллегии ведомства в пятницу говорил глава СК Александр Бастрыкин, достигло кульминации. Вчера стало известно, что генпрокурор Юрий Чайка вынес постановление, запрещающее господину Бастрыкину расследовать уголовное дело в отношении членов конкурсной комиссии, избравших в 2005 году нотариусом домохозяйку Ирину Буксман — жену председателя конкурсной комиссии и на тот момент главы управления Росрегистрации по Москве Александра Буксмана. Свой запрет господин Чайка мотивировал тем, что уголовное дело в отношении господина Буксмана, который сейчас является первым заместителем генпрокурора РФ, можно возбудить только по заключению райсуда.

Уголовное дело по фактам превышения должностных полномочий и вымогательства взятки при проведении конкурса на замещение должности московского нотариуса было возбуждено в декабре 2005 года прокуратурой Юго-Западного округа Москвы по распоряжению тогдашнего заместителя прокурора Москвы Михаила Никонова. Александр Буксман на тот момент занимал должность руководителя управления Федеральной регистрационной службы по Москве, на которую его назначил тогдашний министр юстиции Юрий Чайка. По данным следствия, господин Буксман в октябре 2005 года возглавил конкурсную комиссию при московском управлении Росрегистрации по избранию на вакантную должность нотариуса, заведомо зная, что среди множества претендентов на эту должность есть его супруга Ирина Буксман. По сугубо формальным признакам она могла занять данную должность: госпожа Буксман имела высшее юридическое образование, прошла годичную стажировку у другого нотариуса, сдала квалификационный экзамен и получила в органе юстиции лицензию на право нотариальной деятельности. Впрочем, соискателей, выполнивших все предусмотренные законом условия для назначения на должность нотариуса, было несколько десятков, причем у многих из них имелся многолетний опыт работы помощником нотариуса и успешного участия в этом качестве в судебных делах. Госпожа Буксман до конкурса девять лет была домохозяйкой, а до этого три года работала юрисконсультом в частной фирме "Гусьторф" во Владимирской области. Тем не менее победителем конкурса стала Ирина Буксман.

Одна из проигравших — помощник нотариуса Инна Ермошкина — написала в прокуратуру жалобу на господина Буксмана, который, по ее мнению, нарушил закон "О государственной гражданской службе". Согласно закону, при возникновении у гражданского служащего личной заинтересованности, которая может привести к конфликту интересов, тот обязан проинформировать об этом в письменной форме нанимателя (в данном случае руководителя Росрегистрации). Тот же обязан принять меры вплоть до отстранения этого подчиненного от должности. По версии следствия, господин Буксман не только не проинформировал о сложившейся ситуации свое руководство, но и не вышел добровольно из конкурсной комиссии, тогда как закон позволял в этом случае возглавить комиссию любому из его заместителей. Отметим, что госпожа Ермошкина в своем заявлении утверждала, что за право стать нотариусом у нее вымогали $ 200 тыс.

Уже через месяц после перехода Юрия Чайки и Александра Буксмана в Генпрокуратуру (первый ее возглавил, а второй стал первым заместителем генпрокурора) следователь прокуратуры Юго-Западного округа Москвы Николай Шорин прекратил уголовное дело о конкурсе "за отсутствием события преступления". Именно это постановление следователя Шорина и отменил 12 мая этого года Александр Бастрыкин, распорядившись возобновить расследование. В рамках уголовного дела следователи обратились в Басманный райсуд Москвы с ходатайством о санкционировании выемки документов, "содержащих охраняемую законом информацию", в управлении Федеральной регистрационной службы по Москве и в ОАО "Гусьторф". Однако как только в Генпрокуратуре узнали об этом ходатайстве, на следующий же день ее представитель Алексей Бухтояров принес в суд постановление Юрия Чайки об отмене постановления господина Бастрыкина о возобновлении следствия по делу. Таким образом господин Чайка запретил проводить любые следственные действия. Свое решение генпрокурор мотивировал тем, что поскольку следствие фактически собирает информацию против Александра Буксмана, то, согласно УПК, в отношении него как "спецсубъекта" требуется возбудить отдельное дело, обратившись предварительно в суд с представлением о даче заключения о наличии в его действиях признаков тех или иных преступлений (которых, как убежден господин Чайка, его первый заместитель не совершал).

В пресс-службе следственного комитета при прокуратуре РФ комментировать постановление господина Чайки отказались, отметив лишь, что у заявителей по уголовному делу, не сумевших стать нотариусами, есть право обжаловать постановление генпрокурора Чайки в судебном порядке. Со своей стороны начальник управления Генпрокуратуры по взаимодействию со СМИ и общественностью Марина Гриднева заявила "Ъ": "Это было законное право генпрокурора — вынести такое постановление. Изначально Симоновская прокуратура отказала заявителю в возбуждении уголовного дела за отсутствием события преступления. Затем, когда оно было возбуждено по инициативе зампрокурора Москвы Никонова, оно тщательно и всесторонне расследовалось, и не имело смысла второй раз проверять те же самые факты, которые тогда уже исследовались. Тем более что обвинение по этому делу тогда никому не предъявлялось".

В кулуарах следственного комитета и Генпрокуратуры между тем говорят, что попытка Александра Бастрыкина возобновить уголовное дело, по которому проходит ближайший соратник генпрокурора Юрия Чайки Александр Буксман, означает, что противостояние между двумя ведомствами достигло своей кульминации и отныне конструктивное взаимодействие между господами Бастрыкиным и Чайкой уже невозможно, а в конфликт между ними рано или поздно придется вмешаться Кремлю.

Остается добавить, что заявительница по уголовному делу Инна Ермошкина 30 мая этого года в очередной раз проиграла конкурс на должность московского нотариуса. Попытка же госпожи Ермошкиной обжаловать в суде решение конкурсной комиссии, избравшей нотариусом Ирину Буксман, оказалась безуспешной: суд признал, что конкурсная комиссия — не должностное лицо, и заявительница не вправе обжаловать ее действия.

Леонид Никитинский, «Новая газета», 09.06.2008
Останется ли Ольга Егорова председателем Мосгорсуда
Высшая Квалификационная коллегия судей (ВККС) объявила конкурс на должность председателя Московского городского суда. По сообщению газеты "КоммерсантЪ", Ольга Егорова "в ближайшие дни намерена подать заявление о переназначении на новый срок". Конкуренцию же ей составит Александр Пауков - недавно уволенный не без ее участия заместитель председателя Мосгорсуда. "КоммерсантЪ" - очень информированная газета, поэтому в ее сообщении слова "намерена подать" надо, наверное, читать как: "вот уже подает". В таком случае интереснее всего ответить на вопрос: куда так спешит вместе с ВККС Егорова, если срок ее полномочий истекает только в декабре?
В августе Вячеславу Лебедеву - всемогущему, с 1989 года, председателю Верховного суда РФ, исполняется 65, с этим в юридических кругах связываются разные слухи. Критический возраст на этом посту - 70 лет, и это только слухи, но они, несомненно, являются отражением общего недовольства положением в судах со стороны нового президента, о чем он говорит прямо. Ситуация меняется быстро, отсюда и спешка. Для "вертикали", созданной Путиным, Московский городской суд был, пожалуй, не менее важной несущей опорой, чем даже Верховный суд РФ, поскольку дела, имеющие политическую составляющую, рассматриваются чаще всего именно в Москве. С этой точки зрения вес Егоровой оказался сопоставим с весом Вячеслава Лебедева, но Лебедев пока контролирует ВККС - орган, который при назначении председателей судов невозможно обойти. В связи с объявлением вакансии в Мосгорсуде Лебедев поспешил заявить, что не будет поднимать вопрос о смене его председателя. Другой крупной фигурой, неизменно поддерживающей Егорову, является мэр Москвы Юрий Лужков.
В декабре 1999 года, когда вопрос по кандидатуре председателя Мосгорсуда после отставки Зои Корневой должен был решить еще президент Ельцин, Лебедев кандидатуру Егоровой вслед за ВККС категорически отверг (см. факсимиле). Но при президенте Путине он столь же категорически отмалчивался, а в конфликте с судьей Ольгой Кудешкиной, в 2003 году обвинившей Егорову в давлении на суд совместно с Генпрокуратурой, Лебедев с известными репутационными потерями для себя защитил Егорову, отказавшись в 2005 году передать материалы в ВККС. По-видимому, нынешняя поспешность с переназначением Егоровой на занимаемый ею до декабря пост связана с тем, что пока Лебедев, в свою очередь, занимает свой, он эту кандидатуру будет поддерживать. Другой вопрос, чего будет стоить такая поддержка к тому времени, когда проект указа ляжет на стол Медведева.

Что-то происходит в высших эшелонах судебной власти: там, за облаками, где они смыкаются с вершинами власти исполнительной, наблюдаются движения, по которым мы можем догадываться (поскольку полной картины нам не покажут) об изменениях курса Кремля по отношению к судебной системе. Это и вспыхнувший чуть раньше скандал с показаниями первого зампреда Высшего арбитражного суда о давлении со стороны сотрудников администрации президента, и подача в ВККС документов о лишении судейского статуса Людмилы Майковой - председателя еще одного ключевого арбитражного суда в Московском регионе. Скорее всего, у этих изменений, включая и заявление Егоровой о переназначении, одна и та же главная причина. И заключается она в наметившемся ослаблении (мы не можем сказать, надолго ли) в окружении отнюдь не Медведева, но Путина "силовой" группировки по отношению к группировке "правовой", как теперь уже можно обозначить (опять же нельзя сказать, надолго ли) ту группу которая формируется вокруг Дмитрия Медведева (вместе с Путиным пока что и формируется).

В некотором смысле мы видим зеркальное отражение ситуации конца 1999 года, когда вслед за объявлением Путина преемником Ельцина и началом второй чеченской кампании позиции силовиков по сравнению с влиянием в Кремле людей с более либеральными и правовыми идеями, напротив, резко усилились. До самого момента, когда 31 декабря Ельцин заявил о сложении с себя полномочий, в Кремле безусловным фаворитом на пост председателя Мосгорсуда был бывший и будущий (если верить "Коммерсанту") соперник Егоровой - другой заместитель прежнего председателя Московского городского суда Александр Пауков. Егорову поддерживали Лужков и подконтрольная ему Московская городская дума, конфликт был острым и вылился даже в определение Конституционного суда по процедуре назначения председателей судов. Но назначение Егоровой вопреки отказу ВККС, который был сформулирован всего месяцем ранее, стало не победой Лужкова, а следствием того, что муж Ольги Егоровой, как известно из различных источников, работал в аппарате у Сергея Иванова: бывшего заместителя Путина в ФСБ, в то время - секретаря Совбеза, а впоследствии оппонента Медведева в смысле влияния на Путина, одного из двух основных конкурентов на "пост преемника".

Все последующие годы на посту председателя Мосгорсуда Егорова твердо держалась линии "силового блока", это проявлялось и в ее манере общаться с судьями и выстраивать в Москве "судебную вертикаль", и в конкретных решениях. Тут и собственноручные, юридически слабо обоснованные, требования Егоровой лишить адвокатского статуса защитников Ходорковского, и "дело Ходорковского", рассмотренное в Мосгорсуде в кассации в течение одного заседания, тут и история с судьей Кудешкиной, которая, собравшись вынести оправдательный приговор следователю Зайцеву, косвенно затронула интересы спецслужб по "делу "Трех китов", и многое другое. Отдельную досаду "Новой" вызвала засветка с помощью пресс-службы Мосгорсуда подполковника ФСБ Павла Рягузова, задержанного в августе прошлого года по подозрению в соучастии в убийстве Анны Политковской (см. "Новую" N 71 от 17.09.07) -мы подозреваем, что на такую "спецоперацию" пресс-служба вряд ли бы решилась без указания председателя суда.
Московские суды в эпоху Путина более, чем какие-либо другие, работали как силовой рычаг "президентской вертикали", но доступ к этому рычагу, в отличие от "ядерного чемоданчика", мог получить не один только президент. Никто никогда не обвинял Ольгу Егорову в мздоимстве, но московские суды при ней вынесли множество очень странных решений, которые, кроме как коррупцией, нечем объяснить. Такую возможность судьи получали в обмен на личную лояльность по отношению к председателю Мосгорсуда и на беспрекословное следование "силовой линии" при решении любых дел, связанных с интересами крупных политических блоков или имущественных групп. Верховный суд эти решения тоже оставлял в силе.

Когда мэр Лужков после проигрыша на выборах в Государственную думу осенью 1999 года подружился на личном уровне с "силовым блоком" Кремля, место Ольги Егоровой в этом раскладе тоже вполне определилось, и позиции ее выглядели очень прочными. После того как Путин двинул в преемники все-таки Медведева и новый президент вдруг заговорил о независимости судебной власти, шансы Егоровой на переназначение уже Медведевым, может быть, сравнялись с теми шансами, которые у нее были при Ельцине. Решение, перед необходимостью которого Ольга Егорова так торопится поставить Дмитрия Медведева, покажет нам и искренность его риторики о независимости судебной власти, и меру собственной его независимости от силовиков.

«Ведомости», 09.06.2008
У России нет установки на усиление роли государства, заявил вчера на экономическом форуме в Санкт-Петербурге первый вице-премьер Игорь Шувалов. Он убежден, что государство должно ограничить избыточное вмешательство в экономику и сделать его более эффективным, для чего правительство собирается сократить список стратегических предприятий и заменить чиновников в советах директоров госкомпаний на «профессионалов» (подробности на стр. А1).

Отвлекаясь от спора о причинах и смысле государственной экспансии последних лет, попытаемся выяснить, какова сейчас роль государства в российской экономике. Действительно ли государство усилилось и насколько? Шувалов уверяет, что роль государства сильно преувеличена. «Многие считают, что государственный сектор в российской экономике приближается к 40%, это неправда. У нас есть пакеты в “Газпроме”, “Роснефти”, других предприятиях, но в целом доля в экономике незначительна», — передает его слова «Прайм-ТАСС».
Точно измерить размеры госсектора действительно непросто — отсюда и разнобой в оценках. Росстат относит к государственным только предприятия со 100%-ным госучастием, что не отражает реальной картины. К примеру, если верить статистикам, доля государственных и муниципальных предприятий в стране ежегодно снижается и сейчас составляет всего 9%. Но даже при этом статистическом искажении размеры госсектора впечатляют: около 25 млн человек трудится на государственных предприятиях и в государственных учреждениях — это 33% работающего населения страны. На бюджет приходится 51% инвестиций в основной капитал.

Статистика пока не очень понимает, как описывать госкорпорации, которые юридически являются некоммерческими организациями (сейчас их шесть, в 2007 г. бюджет выделил на формирование уставного капитала 640 млрд руб.).

Ближе к жизни отчетность Министерства финансов. По ней видно, что бремя государства нарастает: если в 2003 г. доля госрасходов в ВВП была 31%, то в 2007 г. на консолидированный бюджет приходилось уже 40% ВВП. Это сопоставимо со Швецией и Норвегией, где у правительств традиционно высокие социальные обязательства.
Не очень сложно рассчитать долю государства в отдельных отраслях российского бизнеса. Государственный «Газпром» добывает 90% газа в стране.

Контролируемые государством компании добывают 43% отечественной нефти. Пять лет назад эта цифра был вдвое меньше: «Газпром» тогда еще не успел поглотить «Сибнефть», а «Роснефть» и не мечтала о том, что ей достанутся лучшие добывающие активы ЮКОСа.
Авиастроительный бизнес сейчас на 90% под контролем госкомпаний, а в 2003 г. их доля была 30%. На госкомпании приходится половина авиаперевозок (в 2003 г. — только треть). Банкам, которые контролирует государство, принадлежит более 50% активов российской банковской системы. Благодаря контролю над «АвтоВАЗом» и «Камазом» государство строит 30% отечественных автомобилей. Полностью государственной остается и атомная энергетика.

Приватизация полным ходом идет лишь в электроэнергетике — за последние 1,5 года распродана большая часть активов РАО ЕЭС. Частным не назовешь даже телеком из-за находящегося в госсобственности «Связьинвеста». Розничная торговля, недвижимость, строительство и фармацевтика — вот, пожалуй, и все, что государство решилось выпустить из своих цепких рук.

Даже школьникам известно, что госсектор ограничивает поле деятельности частного бизнеса, сокращая объемы управляемых им ресурсов, ослабляет конкуренцию и понижает эффективность экономики. Означает ли заявление Шувалова смену этой парадигмы? Возможно, до сих пор приоритетом для власти было получение контроля, а теперь целью стало развитие. Вряд ли уже полученный контроль государство будет отдавать. Но можно надеяться, что в целях развития оно хотя бы тщательно посчитает свою долю.