Леонид Млечин на «Эхо Москвы» о том, что традиция беззакония, «когда до начала следствия уже известно, кто виноват и какой срок ему будет вынесен», укоренялась в стране десятилетиями.

«Эхо Москвы», «Особое мнение», 07.04.2008
С. БУНТМАН: Добрый вечер, Сергей Бунтман ведет эту передачу, Леонид Млечин у нас в гостях. Леонид, добрый вечер.
Л. МЛЕЧИН: Добрый вечер.
<…>
С. БУНТМАН: Мы продолжаем, и Леонид Млечин у нас сегодня в программе «Особое мнение», Сергей Бунтман ведет эту передачу. Наш телефон + 7 985 970 4545, еще один суд состоялся, такое уже эпическое что-то в этом есть. И пятый раз суд рассмотрел жалобу Ходорковского и Лебедева, пятый раз принял, признал, что все делается правильно в суде.
Л. МЛЕЧИН: Да, речь идет о том, что по закону следствие должно происходить там, где было совершено преступление, т.е. их должны были бы этапировать в Москву. Суд, не обращая внимания на то, что в законе это написано, нет никаких иных вариантов толкования этого закона, все равно считает, что они должны знакомиться с делом в Чите, т.е. их не надо этапировать в Москву. Не знаю, что по этому поводу сказать. Бывают, действительно, некоторые нормы так сформулированы, что какие-то возможны толкования, хотя это недопустимо. Но здесь никаких толкований быть не может, ничего не могу сказать.
С. БУНТМАН: Тогда что жаловаться-то, правильно делают адвокаты, что жалобы посылают?
Л. МЛЕЧИН: Конечно, правильно делают. Я думаю, это если суд присяжных рассматривал, вероятно, они бы…
С. БУНТМАН: Суд присяжных такие вещи не рассматривает.
Л. МЛЕЧИН: Конечно, конечно.
С. БУНТМАН: Но как-то очень к присяжным относитесь трепетно, к суду присяжных.
Л. МЛЕЧИН: Я считаю, что это важнейшая часть судопроизводства, потому что это и есть здравый смысл, который лежит в основе юриспруденции, а что там лежит, что такое закон, это попытка сформулировать некий здравый смысл и оформить его. Приходят люди и здраво смотрят на ситуацию, оценивают ее, да или нет, почему же нормальный человек не может вынести здравое суждение? Очень даже может.
С. БУНТМАН: Здесь еще Кирилл нам прибавляет насчет правосудия, юриспруденции, следствия и оперативной деятельности – очень часто результаты незаконной прослушки, слухи и домыслы самих оперативников оформляют как агентурные донесения.
Л. МЛЕЧИН: Это само собой происходит. Вообще говоря, все перечисленное в суд представить нельзя обыкновенно, это все не является доказательством, это все инструменты, которыми следствие пользуется для того, чтобы вычислить каких-то подозреваемых, потом преступников и т.д. В суд это не представляют. В суд надо представить доказательства, реальные доказательства. А у нас еще, знаете, с изумлением я читаю отчеты из зала суда, и там свидетели, которых допрашивают, говорят – я считаю, что это преступление могло быть выгодно только такому-то. И я думаю, интересно, это звучит в зале суда, это мнение, это не доказательство, мало ли что ты думаешь, ты расскажи – я видел, как такой-то стрелял в такого-то, это показания, которые суд должен рассматривать. А я считаю, что это должно было быть выгодно только этому, я даже не понимаю, как это вообще в зале суда может звучать, и судья это выслушивает. Это заносится в протокол, потом служит, я так понимаю, основой для приговора.
С. БУНТМАН: Вы знаете, я сейчас после того, как посмотрел фильм Вайды «Катынь», я очень много читал о том, как Катынь фигурировала на Нюрнбергском процессе, какая была полемика между защитой и обвинением, когда состоялся все-таки обмен тремя свидетелями с разных сторон. Там как раз это к тому, что вы говорите, здесь были две вещи, адвокат с немецкой стороны, он говорил – вы разберитесь, я сейчас немножко упрощаю, вы разберитесь, у вас свидетель или эксперт. Это первое. Второе, правила экспертизы, на чем как раз экспертиза комиссии Бурденко основывалась, экспертиза вопреки всем установкам делала выводы о характере, не просто о характере ранений и т.д., а делала выводы о том, именно эксперты, о том, кто совершил преступление. Может быть, это традиция такая или что?
Л. МЛЕЧИН: Это традиция беззакония, которая существует, при которой до начала следствия уже известно, кто виноват и какой срок ему будет вынесен. Это, действительно, так существовало. В крупных делах Политбюро заранее решало привлечь такого-то к суду, это записано, в документах есть, привлечь такого-то и дать ему срок, расстрелять, предположим, до начала следствия арестовать и расстрелять. Т.е. какая это может быть юриспруденция, если до начала следствия уже известен его результат? Это, конечно, не проходит бесследно. Потом давайте посмотрим, кто у нас судьи, у нас судейский корпус в абсолютном большинстве своем сформирован за счет бывших прокуроров и бывших милицейских работников, которые, отслужив приличный срок, приходит в судьи, но с той же ментальностью, к сожалению, они не меняются.
С. БУНТМАН: А есть случаи, что бывшие адвокаты?
Л. МЛЕЧИН: Очень мало, исключительно. Вторая категория – это милые девушки, которые были секретарями суда, получали заочное высшее образование, тоже становятся судьями, это женский путь в судьи, вот и все. Только практически два варианта, я не знаю, из адвокатов почти никого нет, какое-то количество было таких людей, я не знаю, типа Пашина, но от них быстро судейское сообщество избавляется, потому что они мешают работать. Звонит председатель суда и объясняет, такое дело будет, срок такой-то и т.д., но ему не нравится, он не согласен.
С. БУНТМАН: Какое здесь может быть лекарство от этого?
Л. МЛЕЧИН: А лекарства на сегодняшний день никакого быть не может, потому что судебная реформа хоть и прошла, дала какой-то минимальный результат, но, на самом деле, в последние годы у нас обратное движение происходит к полному контролю над судами. Причем в советские времена, предположим, можно было найти правосудие в Верховном суде, потому что крупных дел не было, если уж твой адвокат как-то сумел добраться до члена Верховного суда и заинтересовать его, тут уж Верховный суд, действительно, судил по справедливости. А сейчас ты даже не знаешь, где же та инстанция, в которой гарантированно дело разберут, этого просто не происходит. У нас ведь люди…
С. БУНТМАН: Верховный суд сейчас обнаруживает качество по сравнению с другими судами очень часто.
Л. МЛЕЧИН: Понимаете, это… нелепо, если было бы иначе, ведь члены Верховного суда – это, между прочим, высоко номенклатурная должность, как говорили в советские времена, с кремлевкой и с вертушкой. Но в те времена практически над ними, не вмешивался ЦК партии в уголовные дела, практически не вмешивался. Они могли судить, как они считали нужным, т.е. по справедливости, сейчас вмешиваются во все дела. У нас административные структуры, им значительно тяжелее.
С. БУНТМАН: Последнее, наверное, в этом ряду, сколько сейчас смотрим на ленты новостей, смотрим на сайты, к марту, к концу марта – началу апреля очень многие, как громкие, так и негромкие дела, они как-то подошли к какому-то своему, к какому-то рубежу, зависли так, будь то дело Семена Могилевича или дело убийства Андрея Козлова, сейчас, с другой стороны, возобновляется и уже открывается уголовное дело по факту смерти Юрия Щекочихина. Какой-то такой странный сюрпляс, как когда два велосипедиста балансируют, чтобы не сделать никакой ошибки, чего ждут, перемены, политического решения какого-то, общего свистка?
Л. МЛЕЧИН: Не думаю, все дела разные, единственное, что существует, конечно, это ощутимо даже со стороны, сильная конкуренция между ведомствами, в этом есть маленькая надежда, между прочим, для людей, когда ведомства дерутся между собой, они друг у друга… С. БУНТМАН: А насчет треска чубов?
Л. МЛЕЧИН: Нет, это когда паны, а когда ведомства, то есть некая надежда. Они друг у друга находят недостатки, что-то такое на счет божий выдергивается и становится ясно, что к чему.
С. БУНТМАН: Имитация политической конкуренции.
Л. МЛЕЧИН: Тут реальная конкуренция, она не политическая, она ведомственная, это соперничество кресел. Но она хорошее дело. История с Щекочихиным, она очень показательна. Ведь когда следственный комитет обещал, что мы разберем все старые дела, и люди говорили – вот, как здорово, а я тогда высказал сомнение, откуда рядовой следователь возьмет время, чтобы разобраться в делах? Отправили дело Щекочихина рядовому следователю, районному, где у него силы раскопать это все? Никаких не было. Поэтому он написал, повторил бумажку, которая была до него. И только усилиями руководителя комитета сейчас.
С. БУНТМАН: Нет, Бастрыкин увидел.
Л. МЛЕЧИН: Потому что скандал, он понимал же, что происходит, он же это понимал.
С. БУНТМАН: Леонид Млечин по понедельникам в 17 часов, это «Особое мнение».

Дмитрий Степанов, «The New Times», 07.04.2008
Добыча нефти сегодня - это расхищение социалистической собственности вчера
Участвовать в процессе позволено единицам избранных и лояльных. Чужакам здесь делать нечего. Последним, кто этого не понял, оказался основатель ОАО "Русснефть" Михаил Гуцериев. И теперь он пополнил список российских бизнесменов, экстрадиции которых добивается Генпрокуратура.

Следственный комитет заявил, что расследование уголовного дела в отношении Гуцериева и еще троих менеджеров "Русснефти" завершено. Но в суд передано только дело Виктора Курочкина, главы одного из подразделений компании - ЗАО "Нафта-Ульяновск". Остальные трое подозреваемых - Михаил Гуцериев и его компаньоны Сергей Бахир и Игорь Еланский, по словам замначальника Следственного комитета МВД РФ Олега Лагунова, скрываются от правосудия и объявлены в международный розыск. Глава "Русснефти", по версии Следственного комитета, сейчас живет в Великобритании, откуда наездами бывает в Азербайджане. Именно у этих двух стран российские правоохранительные органы намерены добиваться выдачи Гуцериева. Уже в четверг фото экс-президента "Русснефти" появилось на сайте Интерпола с пометкой Wanted (разыскивается). Как пояснялось далее, Михаил Гуцериев разыскивается Тверским судом Москвы по обвинению в мошенничестве и отмывании денег.

Последняя ошибка

Дело "Русснефти" стало для российской экономики, пожалуй, не менее знаковым, чем "дело ЮКОСа". В случае с компанией Михаила Ходорковского еще можно было многозначительно качать головой: "Он полез в политику". С "Русснефтью" эти аргументы не проходят. В политику Михаил Гуцериев не играл.
Компанию Гуцериев создавал с нуля, взяв практически под честное слово кредит у швейцарского трейдера Glencore. Началось все с того, что в 2002 году уволенный со скандалом из "Славнефти" Михаил Гуцериев, говорят, поклялся вернуться в свой кабинет хозяином собственной нефтяной компании. Обещание это он сдержал - в 2006 году офис на Пятницкой заняла "Русснефть". Однако в 2002-м до этого было еще далеко. Начав с покупки нескольких нефтедобывающих предприятий суммарной мощностью меньше 5 млн тонн в год, в течение двух лет

Гуцериев сметал на рынке все предлагавшиеся к продаже активы. Ходили слухи, что методы убеждения, которые применял консолидатор, порой были довольно жесткими. Однако люди, которые знали Михаила Гуцериева в период, когда он собирал по частям "Русснефть", этого не подтверждают. Так, президент Ассоциации малых и средних нефтедобывающих предприятий ("Ассонефть", куда в начале своей деятельности входила и "Русснефть") Елена Корзун рассказала The New Times, что ни одно из входивших в ассоциацию предприятий не стало жертвой враждебного поглощения со стороны растущей компании. Михаил Гуцериев, правда, в какой-то момент пытался объединить членов "Ассонефти" для выполнения совместных проектов, например, строительства общего нефтеперерабатывающего завода. Однако поняв, что преобразовать некоммерческую "Ассонефть" в коммерческое предприятие не получится, он совершенно корректно покинул ассоциацию и все свои активы приобретал на рынке, говорит Елена Корзун.

В 2005 году Михаил Гуцериев наконец осуществил свою заветную мечту. Приобретя у ТНК-ВР и "Югнефтепродукта" соответственно Орский и Краснодарский НПЗ, он превратил "Русснефть" из добывающей в вертикально-интегрированную нефтяную компанию. А покупка нескольких сетей АЗС в Московском регионе вывела компанию в лидеры самого перспективного в стране столичного топливного рынка. Однако в своем стремлении купить все, до чего можно дотянуться, Гуцериев потерял осторожность.
В сентябре 2005 года "Русснефть" приобрела у ЮКОСа 50% ООО "Западно-Малобалыкское".Несмотря на общее убеждение, что нефтяные активы ЮКОСа уже поделены и посторонним покупателям делать там нечего, вроде бы обошлось без последствий. И тогда Михаил Гуцериев совершил последнюю ошибку: в феврале 2006 года подписал с ЮКОСом соглашение о покупке за $105 млн 49% словацкого нефтепроводного оператора Transpetrol. "Именно покупка активов ЮКОСа, которые предназначались совершенно другим людям, стала настоящей причиной атаки на "Русснефть", - уверен заместитель гендиректора Центра политических технологий Алексей Макаркин. Хотя, добавляет политолог, сыграло свою роль и то, что кому-то приглянулась построенная Михаилом Гуцериевым с нуля компания.

Кому "Русснефть"?

Кому именно понравилась компания, пока неизвестно. Официальный покупатель "Русс-нефти", Олег Дерипаска, по убеждению участников рынка, -не более чем посредник. Скорее всего, в конечном итоге активы "Русс-нефти" достанутся одной из госкомпаний - вероятнее всего, "Роснефти".

Разумеется, в официальном обвинении не звучит, что Гуцериев "полез не в свое дело". В конце 2006 года три дочерние компании "Русснефти" обвинили в сверхнормативной добыче нефти. Обвинение, скорее говорящее о желании придраться, чем о реальных претензиях. По словам Елены Корзун из "Ассонефти", в том же можно обвинить практически любую компанию. Если на нефтяном поле с устойчивой добычей легко предсказать, сколько нефти даст та или иная скважина, то прогнозировать результативность, когда месторождение находится в стадии разведки или восстановления добычи невозможно. Прохождение материалов через Минприроды занимает порой год-полтора, в течение которых против компании в любой момент может быть возбуждено дело.

Дальше - больше. В начале 2007 года в центральном офисе "Русснефти" прошли обыски, а Михаил Гуцериев был вызван на допрос. В июле он объявил, что уходит из бизнеса и продает компанию Олегу Дерипаске. С тех пор главу "Русснефти" в России не видели, а структуры Дерипаски до сих пор ждут разрешения ФАС на приобретение компании.
"С геополитической точки зрения дело "Русс-нефти" было весьма показательным, -говорит Алексей Макаркин. - Раньше эту компанию приводили в пример того, что в российской нефтяной отрасли можно работать, не будучи близким к власти, главное - не пытаться стать лидером. Теперь очевидно, что государство намерено диктовать условия игры и на более низком уровне. Причем о том, что игрок нарушил правила, он узнает в момент наступления последствий".

«Независимая газета», 08.04.2008
Екатерина Кузнецова - директор европейских программ Центра изучения постиндустриального общества.

После 7 мая нас ожидает система власти, в которой центр принятия решений расщеплен и нестабилен.
<…>
Если случится конфликт, последствия окажутся тяжелейшими. По мнению Станислава Белковского, современной Россией управляют не менее 15 разных групп, интересы которых с трудом уравновешивают друг друга. На поверхность выходят лишь «пузыри» их подводных схваток – в виде арестов крупных чиновников и затяжных судебных баталий. Приблизительное равенство борющихся сил удерживает анархическую систему от коллапса. Но усиление, даже номинальное, второстепенной фигуры не может не привести в движение весь сложный механизм сдержек и противовесов. Если же верховный арбитр, который восемь лет сохранял свой ближний круг в «равноудалении», принял решение сблокироваться с одним крылом, можно с высокой долей вероятности ждать мобилизации противоположного фланга.

Эта ситуация опасна потому, что вертикаль власти не имеет надежного фундамента, кроме «доверия». Современная российская государственность бессистемна, и она обречена оставаться таковой, пока в сознании российского политического класса доминирует представление о суверенитете как праве устанавливать исключения. Вчера были одни «исключения», со знаком плюс или минус, завтра появятся другие. Остается только гадать, кто станет новым ЮКОСом или Gunvor, «Роснефтью» или Зурабовым.
<…>