История болезни Василия Алексаняна, как история «болезни» тюремной медицины // Прессцентр Михаила Ходорковского и Платона Лебедева

19.02.2008 г.

История болезни Василия Алексаняна, как история «болезни» тюремной медицины

Правозащитник Лев Пономарев и адвокат Елена Львова в эфире Радио «Свобода».

Радио «Свобода», 19.02.2008

Марьяна Торочешникова: Сегодня в программе. История болезни Василия Алексаняна как история «болезни» тюремной медицины. По данным сайта Центра содействия реформе уголовного правосудия, в России ежегодно умирают две с половиной тысячи арестантов, так и не дождавшись судебного решения. Как конфликт между Лондоном и Москвой отзовется на деятельности российских неправительственных организаций? Кому выгодна ликвидация региональных отделений Британского совета в России? Кто следующий? И специальная рубрика Людмилы Алексеевой.

Неожиданный поворот в истории одного из многочисленных фигурантов дела ЮКОСа высветил новые проблемы, связанные как с исполнением Россией обязательств, взятых на себя в рамках международных соглашений, так и с исполнением чиновниками внутреннего законодательства, и поставил под сомнение компетентность медиков, работающих в системе управления исполнения наказаний. В студии Радио Свобода – исполнительный директор Общероссийского движения «За права человека» Лев Пономарев и адвокат Елена Львова.

Елена Львова, которая сегодня с нами, представляет интересы Василия Алексаняна – это бывший исполнительный вице-президент нефтяной компании ЮКОС, сейчас он находится в следственном изоляторе. Российские правозащитники требуют в этой связи немедленного исполнения российскими властями указаний Европейского суда по правам человека, который вынес уже три решения о необходимости госпитализации Алексаняна, поскольку он страдает серьезными заболеваниями: ВИЧ-инфекция, сопутствующие и прогрессирующие заболевания. Это выяснилось, насколько я понимаю, в сентябре 2006 года, такой диагноз – «ВИЧ», и с тех пор никакого лечения он фактически не получал. Но сегодня мы будем говорить не только об истории самого Василия Алексаняна, но и вообще о проблеме оказания медицинской помощи в следственных изоляторах России, поскольку, по данным Центра содействия реформе уголовного правосудия ежегодно в России 2,5 тысячи арестантом умирают, не дождавшись судебного решения. Получается, что в этой части презумпция невиновности не действует вообще, поскольку эти люди, не будучи еще осужденными, фактически подвергаются казни или пытке… как это назвать с точки зрения человеческой, я не представляю.

И мой первый вопрос – к Елене Львовой. Елена Юлиановна, расскажите, пожалуйста, вкратце историю вашего подзащитного, что такое, почему такое жестокосердие проявляют медики следственного изолятора?

Елена Львова: Василий Алексанян был арестован 6 апреля 2006 года и сразу попал в следственный изолятор, еще 99-й изолятор ФСИН России. И через полгода, в сентябре месяце, как вы правильно сказали, ему был поставлен диагноз после анализов крови «ВИЧ-инфекция в стадии 3А». И судебные медики – была проведена судебно-медицинская экспертиза – установили, что он может содержаться под стражей только при условии осуществления в отношении него специальной, очень тяжелой химиотерапии. Само по себе содержание под стражей ставило в обязательное условие лечение его конкретными медицинскими препаратами, имеющими сами по себе тяжелые последствия для здоровья. Поэтому для того, чтобы начать это лечение, инициировать и проводить, нужны были определенные условия, которые должны были быть ему гарантированы. Среди условий, который должен был выполнять именно он, давая согласие на лечение, было сказано, что он обязан был предупреждать своего лечащего врача о всех изменениях своего состояния здоровья в любое время суток – и вот это в следственном изоляторе, как вы сами понимаете, ему гарантировано быть не может. Потому что сам вывоз даже для амбулаторного обследования – понадобилась ему три недели ежедневных жалоб, заявлений и ходатайств, чтобы его вывезли для осмотра. А для того, чтобы решить вопрос стационара, потому что с октября месяца его здоровье резко ухудшилось.

Марьяна Торочешникова: С октября…

Елена Львова: С октября уже 2007 года его состояние здоровья настолько ухудшилось, его стадия перешла в стадию «3В», поскольку его не лечили в следственном изоляторе, это лечение так и не было начато. Даже уже в связи с этим он незаконно содержался под стражей, потому что не выполнялись условия судебных медиков, в том числе и представителей, врачей этого МГЦ СПИД. И уже будучи вывезен 23 октября для амбулаторного обследования опять в МГЦ СПИД, там врачи подтвердили, что мало того, что его состояние здоровья ухудшилось, присоединились еще другие заболевания, очень серьезные, что его надо стационарно лечить вот в этой клинике, специальной клиник МГЦ СПИД. И для того, чтобы решить этот вопрос, понадобилось, смотрите, - ноябрь, декабрь, январь - три месяца! А вот Европейскому суду понадобился один день, чтобы решить этот вопрос. 26 ноября Алексанян обратился в Европейский суд, а 27 ноября уже было вынесено решение по его делу: срочно поместить его в этот стационар. То есть власти Российской Федерации, оставляя его под стражей, брали на себя ответственность, гарантии защиты его здоровья и жизни – и они это не гарантировали ему и не выполняли своих обязательств. А Европейский суд за один день потребовал исполнения своих обязанностей властями Российской Федерации. И понадобилось вынесение второго решения, как правильно вы сказали, 6 декабря, и 21 декабря третий раз повторил Европейский суд. Так его не только сейчас оставили там, за решеткой.

Марьяна Торочешникова: В следственном изоляторе.

Елена Львова: В следственном изоляторе, да, а у него был диагностирован туберкулез, которым он заразился, по всей видимости, при его перевозках в суд, - и даже этот диагноз сейчас не подтвержден и не опровергнут, и никакой медицинской помощи в этой части не оказывается. И с 30 декабря по сегодняшний день к нему даже ни разу не явился его лечащий врач вот в этом инфекционном отделении. Это к вопросу о том, как вообще оказывается медицинская помощь в следственном изоляторе. Ведь основная задача так называемых тюремных медиков – это не обеспечить состояние здоровья и жизни человека, а это обеспечить функционирование судебно-следственной системы, участие этих больных в следственно-судебных мероприятиях, выдача так называемых справок о том, что состояние здоровья является удовлетворительным. То есть если человек слепой, но он может слышать. Вот у нас, например, написали, что он может еще передвигаться пока.

Марьяна Торочешникова: Вот очень важный вопрос у меня к вам в этой связи, раз вы стали говорить уже о проблемах со зрением. Насколько я понимаю, состояние Василия Алексаняна крайне тяжелое, и кроме всего прочего, у него очень серьезные проблемы со зрением: один глаз у него не видит вообще, другой глаз видит…

Елена Львова: 0,01 процента – острота зрения.

Марьяна Торочешникова: Острота зрения – 0,01 процента. Насколько я понимаю, в Российской Федерации существуют какие-то законодательные акты или не законодательные акты, а постановления правительства, которые регламентируют те заболевания, при наличии которых человека нельзя содержать под стражей. Насколько я понимаю, в списке этих заболеваний также предусмотрена слепота. Почему же на основании хотя бы постановления правительства Российской Федерации до сих пор Алексаняна не выпускают под залог или просто не переводят в больницу и там не содержат под стражей вместе с приставом?

Елена Львова: С моей точки зрения, это грубейшее нарушение принципа презумпции невиновности прежде всего. Дело в том, что он обладает так называемой стойкой патологией зрения, подпадающей под пункт 26 постановления правительства, освобождающего от отбытия наказания. Мы неоднократно заявляли ходатайства об освобождении его из-под стражи, утверждая, что даже если ему будет назначено наказание, связанное с лишением свободы, если он доживет до приговора и суда, он будет все равно освобожден. Какая может быть целесообразность в том, чтобы его сейчас мучить, смертельного больного, слепого человека, когда он может спокойно лечиться на свободе и спокойно знакомиться с материалами дела при помощи адвокатов, мы могли бы ему помочь, а так - сидит следователь и читает ему материалы дела. Дело в том, что позиция государства здесь следующая, что он же еще не осужден, а постановление правительства распространяется на тех, кто уже осужден. И вот здесь, конечно, грубейшее нарушение презумпции невиновности. Если человек еще и невиновен к тому же, еще и его вина не установлена, и неизвестно вообще, состоится ли обвинительный приговор, так к нему тем более надо применять этот пункт! А он уже страдает этим заболеванием, которое несовместимо с его содержанием под стражей. Но на настоящий момент нам ничего не удалось добиться, кроме последнего обращения, которое мы сделали совместно с Львом Александровичем, и мы, в том числе, и ссылались на эту патологию зрения и на необходимость освобождения его именно в связи с наличием этих заболеваний.

Марьяна Торочешникова: Лев Александрович, насколько я понимаю, вот эта вот ситуация, история Василия Алексаняна, к сожалению, вовсе не уникальна. Опять же если вернуться к этим цифрам – 2,5 тысячи подследственных умирают, не дождавшись судебного решения, – просто волосы дыбом встают. Расскажите, пожалуйста, в этой связи что предпринимает правозащитное сообщество и может предпринять? И насколько, вообще, запущена эта ситуация?

Лев Пономарев: Все, что касается системы исполнения наказаний, находится в страшной такой ситуации, там все запущено, условно говоря. Конечно, в первую очередь, правозащитников мало, у нас маленькие ресурсы, но мы занимаемся, конечно, правом человека на жизнь. Чаще, конечно, к нам обращаются не из СИЗО, а из колоний, и определенно могу сказать, что каждый раз мы с трудом добиваемся того, чтобы изменили там статью, инвалидность перевели с одно категории на другую, но чтобы освободить из-под стражи… Хотя так же, как в случае Василия Алексаняна, есть несколько пунктов, по которым человек не должен находиться под стражей, но я не помню, может быть, нам один раз из десяти удается добиться, чтобы человека освободили раньше времени. А на самом деле выносят именно вперед ногами, как у нас принято говорить.

Марьяна Торочешникова: А что это такое? Это желание сэкономить на лекарствах, на ресурсах, я не понимаю, или это такая изощренная месть?

Лев Пономарев: Мне кажется, что на самом деле системе исполнения наказаний выгоднее человека освободить, потому что это ресурсы и все остальное. Зачем возиться и брать на себя ответственность? Здесь другое. Здесь абсолютно репрессивный характер нашей системы исполнения наказаний. То есть, даже если это экономически выгодно, даже рыночные отношения в этом смысле не работают. Экономически выгодно было бы не отвечать за его жизнь и освободить его, тем не менее, настолько жестоко поставлена ответственность за то, что вдруг незаконное освобождение, а вдруг это, может быть, за взятку, такое тем более ходит, и когда это совпадает с репрессивным характером вообще всей нашей системы исполнения наказаний и судебной системы и, я бы сказал, репрессивным состоянием нашего общества, потому что у нас тоже считают, что лучше пусть он умрет, чем освобождать преступника, - это то, что витает в воздухе у нас. Поэтому это общее настроение принципиально, конечно, доминирует в обществе и приводит к этому страшному явлению.

Здесь виновны все. Виновен и врач, который давал клятву Гиппократа, но не выполняет ее, виновен начальник колонии, который боится отпустить. Вся система такая страшная. Мы недавно выяснили новую ситуацию, которую еще ни раз мы не озвучили, вот только-только написали некие письма и в прессу не выходили. У нас, оказывается, в следственном изоляторе в Бутырках, в Москве, находятся психически нездоровые люди. Есть судебное решение, по которому эти люди должны направляться на психиатрическое лечение, принудительное психиатрическое лечение, но их из Бутырок нет возможности перевести в медицинское учреждение.

Марьяна Торочешникова: Как это нет возможности? Автомобиля нет?

Лев Пономарев: Нет, медицинские учреждения отказываются их брать, потому что это не регламентировано нашим законодательством. И вот мы не можем понять, сколько в Бутырках их находится, несколько десятков человек точно, а может быть, несколько сотен, которые психически больны, им не оказывается никакого лечения, и они там просто погибают. И это иностранные граждане – я самое главное не сказал, – потому что этот вопрос не решен в рамках нашего законодательства. Россиян, да, переводят, а вот к нам обратись узбеки, потом украинцы, сейчас уж вал пошел. Все знают, что мы этим занимаемся. Я написал письма, но я понимаю, что это вопрос межведомственный, он будет решаться у нас годами, как всегда любой вопрос.

Елена Львова: Мне кажется, Лев Александрович, что это еще не только репрессивный характер системы, это еще страшное равнодушие к судьбе людей, что власть живет параллельной жизнью с людьми, находящимися в таких условиях. То есть они существуют в системе своих координат, и то, о чем вы говорите, как раз это подтверждает. Казалось бы, то лица, вопрос которых не урегулирован с правовой точки зрения, и вместо того, чтобы заниматься своей прямой обязанностью и урегулировать, они людей оставляют заложниками своего бездействия и так далее.

Марьяна Торочешникова: Несовершенство системы.

Елена Львова: Судьба конкретных живых людей никого не интересует.

Лев Пономарев: Абсолютно наплевать, да!

Елена Львова: Я говорю: «Почему вы выдаете смертельно больного человека для проведения следственных действий?» А он говорит: «Ну, он же передвигается». Я говорю: «А кого вы не выдаете? У вас есть такие?»

Марьяна Торочешникова: Это врач вам так говорит?

Елена Львова: Да. Я говорю: «А у вас есть такие, которые уже не могут передвигаться?» Он говорит: «Такие есть. Таких мы не выдаем». Я тогда задала ему вопрос: «А что у вас делают такие люди, которых вы уже даже не можете выдавать для следственных действий?!» Какая целесообразность держать людей, явно уже смертельно больных?

Марьяна Торочешникова: Которые уже никуда не сбегут чисто физически.

Елена Львова: Понимаете, это уже не просто репрессивный характер, это страшное равнодушие власти к людям, судьба которых в следственных изоляторах еще не решена, по существу, еще в отношении них не установлена их вина.

Марьяна Торочешникова: Елена Юлиановна, но в России вообще скептически относятся к словам Екатерины Великой о том, что лучше простить десятерых виноватых, чем осудит одного невиновного. Поэтому все разговоры о презумпции невиновности в рамках Российской Федерации многие аналитики считают просто таким утешением для демократического сообщества, для здравомыслящих людей. Потому что в таких ситуациях, о которых вы рассказываете, действительно руки опускаются. Но, насколько я понимаю, это не единственный случай, это не идинственный ваш подзащитный, которого тюремная медицина довела до такого состояния?

Елена Львова: Мы в одном процессе участвовали, и мой подзащитный, кстати, был болен раковой опухолью, и мы тоже за все рассмотрение дела больше, наверное, 30 раз заявляли ходатайство об изменении меры пресечения, потому что он нуждался в оперативном вмешательстве, - и нам отказывали, говоря о том, что «все в порядке, мы будем оказывать ему медицинскую помощь». В отношении моего подзащитного все как бы, слава богу, обошлось, потому что его действительно прооперировали в условиях СИЗО, тут я ничего не могу сказать. А вот второй подзащитный, у него была диабетическая гангрена, и когда его привозили в суд, с ним случился приступ, и мы вызывали «скорую помощь». Приехала «скорая помощь», и они ушли в совещательную комнату и закрылись изнутри, судьи. И врач сказал: «Я не могу этого больного оставить, я его вынужден взять. Я не могу. Я ответственным буду за него жизнь».

Марьяна Торочешникова: «Потом меня же судить и будете за халатность».

Елена Львова: Да. И он сказал: «Я уеду с ним». Конвой сказал: «Ни в коем случае!» Мы стучали в комнату, где заседали судьи, чтобы решить этот вопрос, два часа врач не уезжал. И он сказал: «Я больше не могу, я «скорая помощь»». Я вызываю следующую «скорую помощь», для того чтобы дальше решался этот вопрос. Как только «скорая помощь» уехала – вышел суд оттуда. Мы быстро, кто успел, сказали: «Немедленно освобождайте из-под стражи!» Суд удалился, опять закрывшись, к себе. И его унесли на носилках в следственный изолятор. И потом дали справку о том, что он может участвовать в следственных действиях в «красном уголке» «Матросской тишины». И его приносили на носилках, мы слушали дело, но, к сожалению, он не дожил до приговора.

Возникает вопрос: что приоритетно в данной ситуации – все-таки жизнь человеческая или получение результата по уголовному делу? Зачем и кому тогда нужен этот результат?

Лев Пономарев: Главное, что это все узаконено, то есть по закону его должны освободить, по закону его должны лечить. Это все узаконено, на самом деле.

Елена Львова: Конечно. Что такое – взятие под стражу человека? Это гарантия государства соблюдения абсолютно всех прав, за исключением того, что он ограничен в свободе.

Лев Пономарев: Наоборот, когда мы на свободе, мы сами отвечаем за свою жизнь. А когда мы находимся в следственном изоляторе – государство заботится о нас.

Елена Львова: Конечно, и он должно гарантировать реализацию этих прав. Но это же реально не осуществляется. Я уж не говорю о снабжении лекарствами и так далее.

Марьяна Торочешникова: Кстати, об ответственности, правда, уже другого рода. Скажите, пожалуйста, существует ли какой-то правовой механизм, законный механизм привлечения к ответственности тех врачей, которые работают в тюремной системе, которые не оказывали своевременную медицинскую помощь людям, содержащимся, например, в следственном изоляторе или уже в колонии, по вине которых состояние человека ухудшилось? В случае, например, сейчас с Василием Алексаняном выяснилось, что вдруг у него появился туберкулез, - можно ли за это привлечь к ответственности кого-то из врачей, которые его теоретически наблюдали?

Елена Львова: Дело в том, что это ведь военная система, тюремные врачи – они же офицеры, они имеют свою подчиненность, у них свои взаимоотношения, например, с начальником тюрьмы, с начальником отделения больницы.

Марьяна Торочешникова: То есть субординация.

Елена Львова: Жесткая субординация, несмотря на то, что она – врач. И, естественно, эта градация иногда не совпадает с тем, что надо делать, что она думает, как надо делать врачу и так далее, с тем, какая общая установка по поводу этого больного. Но дело даже не в этом. Дело в том, что как только сейчас возникла ответственность, история с Алексаняном вышла наружу, то правительство Российской Федерации тут же избрало позицию: он отказывается от лечения. Хотя есть информированное согласие на это лечение. Все документы закрыты, к медицинским картам мы не имеем доступа, хотя, по закону, должны иметь. И должны все люди знать, те, кто там содержатся, что они имеют право доступа к своим медицинским картам. Не имеют права скрывать то, что написано в этих медицинских картах, но люди этого не знаю, и они не могут допроситься. Кто его послушает, если вдруг он скажет: «Покажите мне мою медицинскую карту». И карту можно переписать. Мы вынуждены так думать об этом, поскольку никто не имеет доступа к этому. Врачи на воле, гражданские врачи и то всегда имеют возможность себя закрыть.

Марьяна Торочешникова: Лев Александрович, на ваш взгляд, в этой ситуации можно что-то сделать, для того чтобы в корне изменить происходящее в тюремных клиниках?

Лев Пономарев: Говорить, регулярно говорить о том, что там происходит, правду говорить. Ну, и менять отношение всех, как говорится, к этой проблеме, в первую очередь чиновников, которые управляют этим процессом.

Марьяна Торочешникова: А как вы себе представляете смену отношения чиновников, которые управляют этим процессом? Что, стоять с ремнем над ними или что?

Лев Пономарев: Нет, я должен сказать, что на это уйдет поколение. К сожалению, только так можно говорить. С другой стороны, еще многое зависит от политического руководства страны. В рамках того режима политического, в котором мы находимся, этот режим не благоприятствует оздоровлению, скажем так, общества. Потому что есть руководитель системы исполнения наказаний, мы говорим, что эти колонии пыточные, оттуда не выходят жалобы, туда нужно пускать правозащитников, не все такие колонии, а есть список у нас, - казалось бы, в нормальной стране нормальному руководителю трудно было бы уйти от всего этого. Если он совсем уж нормальный, он идет навстречу, он смотрит, какие нарушения, и постепенно они устраняются. Здесь происходит сейчас ровно наоборот. Идут обвинения в том, что правозащитники вместе с ворами в законе раскачивают колонии. Полный абсурд, полный бред, но только чтобы по существу не отвечать на те вопросы, которые мы ставим.

Марьяна Торочешникова: Елена Юлиановна, а вы готовы сейчас прогнозировать решение Верховного суда Российской Федерации, который 22 января будет рассматривать вопрос о продлении срока содержания под стражей Василия Алексаняна?

Елена Львова: Разум мне диктует, что нет, ничего сделано не будет. Но вера моя в то, что все-таки это должно произойти.

Лев Пономарев: Нет, надежда должна быть какая-то.

Елена Львова: Ну, нельзя, чтобы этот клубок не размотался! Ну, всем же это понятно! Что, в Верховном суде не люди? Что, им непонятно, что стоит за этими решениями Европейского суда? Нельзя даже было до этого доводить. Поэтому все-таки вера у меня есть, и я надеюсь на то, что его освободят.

Марьяна Торочешникова: На мои вопросы в студии Радио Свобода отвечали исполнительный директор движения «За права человека» Лев Пономарев и адвокат Елена Львова.

| | Поделиться