«Теперь нас всех одного за другим передушат», - пишет «Деловой Петербург» о страхах, которые посещали крупных бизнесменов в самом начале «дела ЮКОСа».

Нина Астафьева«Деловой Петербург», 31.10.2007
Можно ли о состоянии общества судить по его страхам? Ответ на эти вопросы ежегодно- ищут структуры, занятые изучением общественного мнения. Стоит отметить, что в основном русский человек не отличается от европейца -- он боится того, что и все: потери близких, собственной смерти, болезни, нищеты (разница только в процентном соотношении). И все же точнее всего среднего россиянина сравнивать с жителем какого-нибудь неблагополучного квартала европейской- столицы.

"В 2004 г. 34% жителей РФ боялись нищеты, в 2007 -- 32%. В то же время голода боялись 24 и 22% соответственно, -- рассказал ведущий научный сотрудник "Левада-центра" Борис Дубин. -- Зато боязнь произвола властей или физического насилия осталась на прежнем уровне: и в 2004, и в 2007 г. они набирали по 22 и 14% соответственно. В то время как в Европе или Америке произвола властей боятся только жители маргинальных кварталов -- то есть люди, не имеющие работы, но, вполне вероятно, имеющие реальные проблемы с законом. Замечен рост трех больших страхов: старости (с 27 до 31%), потери близких (с 48 до 54%) и войны (сюда же мы вкладываем понятие "массовая резня" -- с 42% скакнуло до 48)".
<…>
Настоящий страх перед начальством описал еще Чехов. Табель о рангах давно отменили -- страх и боязнь вмешиваться остались.
Клиент уважаемой стоматологической клиники заметил, что хорошо образованные и стремящиеся правильно выглядеть доктора вдруг стали говорить "звОнит" или "ложить". Как выяснилось, новый управляющий был не в ладах с правилами устной речи, зато держал всех в ежовых рукавицах, объявив о возможном сокращении. Хуже всего пришлось девушке на ресепшене: она повторяла речевые изыски начальника чаще всего.
Многие считают, что большинство страхов рождает одиночество, а люди в группе, как тот веник, прямы и непоколебимы. В то время как корпоративные страхи (когда коллектив дружно боится начальства, а отсюда и боязнь друг друга, или когда целая партия боится президента) -- это вполне обыденное явление.

Российское бизнес-сообщество весьма индифферентно реагирует на аресты и убийства товарищей и коллег. "Если у кого и выражена корпоративная солидарность, так это у ученых. Они не боятся стоять друг за друга горой, может быть, поэтому "гэбье" сажает их не так активно, как раньше, -- отметила журналист и писатель Юлия Латынина. -- У журналистов корпоративная взаимовыручка выражена слабее и не в последнюю очередь потому, что некоторые привлекают внимание правоохранительных органов по самым банальным, уголовным поводам. Мало кто выступил в защиту заместителя редактора "Независимой газеты", вроде как повязанного за взятку, и я считаю, это правильно. Убийства Юдиной, Политковской вызывали в медиасреде огромный резонанс, в западной печати даже больший, чем в нашей. И это тоже правильно. Хотя наши журналисты и редакторы могли бы быть поактивнее. Хуже всего, что все пассивнее ведет себя публика. Она совершенно спокойно реагирует, когда власти могут порвать человека, как грелку, только потому, что он в чем-то помешал или даже не мешал. Почему все уже забыли, как кортеж председателя Верховного суда разорвал пополам "Жигули", шедшие по своей полосе? Почему никому нет дела до тех, кто лишился дома из-за того, что участок под ним кому-то приглянулся? Что касается бизнес-кругов, которые сейчас власти активно шерстят, то у них имеется свое видение. После ареста Ходорковского один богатый человек, входящий, наверное, в первую десятку, мне сказал очень печально: "Теперь нас всех одного за другим передушат". Но уезжать он не собирается. Все надеются, что если правильно будут себя вести, то до них доберутся в последнюю очередь, а пока этого не произошло, есть надежда урвать что-то от пирога тех, кого посадят раньше".

Владимир Милов, «Ведомости», 31.10.2007
Одним из важных итогов президентства Владимира Путина стала угрожающая деградация правовых институтов в России, полная утрата роли права в жизни общества.

Это может показаться странным, ведь Путин и многие люди из его окружения имеют юридическое образование и любят бравировать этим. "Я думаю, Путин по натуре легалист, ведь у него юридическое образование", – сказала мне однажды коллега из Совета Европы.

Как показали восемь лет путинского президентства, наличие юридического образования у руководителей страны вовсе не гарантирует приверженности праву. "Мы настаиваем на единственной диктатуре – диктатуре закона", – говорил Путин в первом своем послании Федеральному собранию в 2000 г. Становление правового государства он назвал одной из своих главных целей в послании 2002 г.

Спустя годы слова про построение правового государства и диктатуру закона исчезли из официального лексикона. Апофеозом разрушения и дискредитации российской правовой системы стало дело ЮКОСа, развязавшее руки пресловутому "налоговому террору" (де-факто отказу от принципа презумпции правоты налогоплательщика в пользу принципа его вмененной вины) и показавшее полную зависимость судов от исполнительной власти. Как только активы ЮКОСа меняли собственников, суды сразу же пересматривали прежние решения о взыскании "налоговых долгов".

Судебная реформа полностью провалилась. Россия завоевала сомнительное первенство по обращениям граждан в Страсбургский суд по правам человека, при этом государство проиграло гражданам более 90% дел.

Сама по себе роль правовых норм в общественной жизни резко снизилась. Зависимость судов позволила трактовать нечеткие законы в интересах исполнительной власти, а формирование пропрезидентского большинства в Госдуме создало неограниченные возможности для перекройки законов в зависимости от текущих нужд. Законодательное поле утратило свою системообразующую роль, уступив место неформальным институтам.

Не случайно власти удавалось, скажем, беспрепятственно ограничивать вход иностранных инвесторов в стратегические сферы экономики и без специального закона, который спустя годы обсуждений так и не принят. В нем просто нет нужды, поскольку в реальности определяющую роль играют неформальные механизмы.

В России не просто не получилось построить правовое государство. В период путинского правления у нас полностью восторжествовал примат неформальных институтов над правовыми. Вообще, если могут существовать сомнения по поводу соответствия деятельности Путина российской Конституции, то, думаю, они лежат в плоскости покушения на основополагающий конституционный принцип разделения властей – через ликвидацию независимости парламента и судов.

Это гораздо более серьезное отступление от буквы и духа Конституции, чем, скажем, отмена прямой выборности губернаторов или возможное продление президентского срока самого Путина.

--------------------------
Автор – президент Института энергетической политики

Екатерина Савина, «Коммерсант», 31.10.2007
У Соловецкого камня в Москве вчера проходили акции, посвященные памяти жертв политических репрессий.

Мероприятия были самыми разными: официальный митинг, организованный Общественной палатой, молебен от прокремлевского молодежного движения "Наши" и акция оппозиционеров, заявивших, что, "если сегодня есть хотя бы один политический заключенный, значит, завтра им может стать каждый".
<…>
К 15.00 к Соловецкому камню пришли около 200 активистов прокремлевского движения "Наши". Стоит отметить, что прокремлевская молодежь впервые отметилась на подобном мероприятии. В этом году, по словам "Наших", они решили почтить память жертв политических репрессий из двух соображений. Во-первых, в этом году исполнилось ровно 70 лет с начала репрессий в 1937 году, а во-вторых, на этом настоял руководитель православного корпуса движения, брат лидера "Наших" и главы госкомитета по делам молодежи Василия Якеменко Борис Якеменко.

Благодаря ему мероприятие носило ярко выраженный религиозный характер. "Мы хотим отдать дань памяти жертв большого террора, это самый страшный рубец на теле нашей страны,— заявил со сцены господин Якеменко.— Лучшее, что можно сделать в этот день, помолиться". У Соловецкого камня тут же установили переносной алтарь, священник и православные активисты начали служить траурный молебен. В это время почти никем не замеченный с другой стороны к Соловецкому камню подошел лидер СПС Никита Белых.

Он положил венок из красных и белых гвоздик и тихо ушел.

Начавшаяся после молебна акция под лозунгом "Свободу политзаключенным" объединила оппозиционеров: лидера Объединенного гражданского фронта Гарри Каспарова, главу российского Народно-демократического союза Михаила Касьянова, руководителя движения "За права человека" Льва Пономарева, нацбола Александра Аверина, зампреда "Яблока" Сергея Митрохина. Сцену заменили грузовиком, из колонок звучала песня "Я свободен", рядом стояли люди с плакатами, обозначая тему митинга. "Трепашкин, Ходорковский, Лебедев, Бахмина, Сутягин — узники совести современной России", "Появление политзаключенных — признак возврата к тоталитаризму", было написано на плакатах.

Первым место у микрофона занял Лев Пономарев. Он сразу сказал, что "это не митинг памяти, а митинг солидарности", потому что "в современной России есть сотни людей, которых преследуют по политическим мотивам".
<…>