Веденеев Владимир, «Финанс.», 23.07.2007

В пятницу конкурсный управляющий ЮКОСа распространил пресс-релиз, согласно которому акционеры компании получат на свои акции средства, ставшиеся после выплат кредиторам, пропорционально количеству акций.

В настоящий момент совокупные требования кредиторов к ЮКОСу (в основном Роснефть и ФНС) составляют 709 млрд. руб., из которых 400 млрд. руб. уже выплачены пропорционально объемам претензий. Даже несмотря на то, что проданы еще не все активы банкрота, за основные производственные лоты было выручено свыше 800 млрд. руб.

Потенциально акционеры ЮКОСа могут получить на свои акции разницу между суммой, вырученной от продажи активов и совокупными претензиями кредиторов, а также требований зареестровых кредиторов, текущих обязательств компании и расходов на проведение конкурсного производства.
<…>

Зоя Ерошок, «Новая газета», 23.07.2007

В Москве прошла конференция «Российские альтернативы» («Ходорковские чтения»)

Лилия Шевцова
«В эти дни я увидела, что значит трусость, какой цвет лица у низости, как выглядят обезличенность, лакейство, отсутствие чести».

Это — из письма Борису Пастернаку. Письму лет шестьдесят, кажется.

Не хочу сравнивать те времена и эти. Наши, как говорила Анна Ахматова, – вегетарианские. Однако трусости, низости, лакейства, обезличенности, отсутствия чести по-прежнему — выше крыши. Русская традиция: чуть что с человеком не так — шарахаться от него, отрекаться, танцевать на крышке гроба. Оправдание: кому хочется попасть в гонимые? Может, и никому, но вот свидетельство самого Пастернака: «Я так вздохнул, так выпрямился и так себя опять узнал, когда попал в гонимые».

Так вот: о гонимых. Точнее, об одном из них — Михаиле Борисовиче Ходорковском. Он, похоже, выпрямился тоже и себя (и жизнь) опять узнал, когда попал в гонимые.

Зощенко писал: «Писатель с перепуганной душой — это потеря квалификации». Но разве экономист с перепуганной душой — не потеря квалификации? А политолог? Социолог? Историк? Юрист? Бизнесмен?

На эту конференцию собрались неперепуганные.

Почему — «Ходорковские чтения»? Инициаторы уверены: идеи Ходорковского — реакция на реальные вызовы, стоящие перед Россией. (По другому поводу сказано, но сюда подходит: «…не столько выработка реальных, предназначенных к действительному исполнению, правил и программ, сколько сама их установка и потом наблюдение за тем, как вступает с ними в борьбу душа».)

Арсений Рогинский — открывая чтения: «Не о Михаиле Борисовиче Ходорковском и его личной судьбе пойдет речь. А об его идеях».

А мудрый Евгений Ясин — как-то просто и по-житейски: «Наша встреча — дань совести. Которая живет в каждом из нас».

Что мне сразу на этой конференции понравилось: всё публично, открыто, не таясь. Ничего тайного, подпольного, никаких два пишем — три в уме. Никто не изображал из себя смельчаков. А из Ходорковского не делал жертву.

Аузан говорит о Ходорковском как о «национальной проблеме». Тут все сошлось. В частности, произвольное применение суда («Моим друзьям — всё, моим врагам — закон»).

Правосудие должно не просто вершиться, нужно, чтобы все видели, что оно вершится. Подобно религии, право возникает в атмосфере торжества и теряет свою силу, если она исчезает.

В отличие от диктатуры закона верховенство права не может быть произвольным, так же как подлинная атмосфера торжества права не бывает мелкотравчатой, лично мстительной и злопамятной.

Ясин спрашивает: чего мы хотим? Чтобы воцарился закон? Но закон всегда был орудием власти. Какая бы власть ни была. Ясин говорит о поражении Путина в той миссии, в которой он был призван на свой пост. Каких бы экономических результатов ни добивался и какой бы политической стабильности ни добился. А миссия была: добиться правового государства.

Именно в правовом государстве право — это не только правила и концепции, это также тип отношений между людьми. Любовь в христианском понимании этого слова входит в правовые отношения, как и в любые другие виды отношений. Право это и есть непосредственная жизнь людей, оно неотделимо от их бытия, желаний, потребностей, страстей и мечты.

Морщакова: «Одно простое правило: право должно служить ограничителем власти». Жестко выступает Морщакова, но интонация — сдержанная, выдержанная.

У Ворожейкиной — о народе: «Нет никакого большинства, есть масса меньшинств, вступающих друг с другом в отношения…». (На отдельном листочке записала, не помню, чьи слова, но в тему: «Почему мы всегда говорим о народе как об одном человеке? Который думает то или это. Нет единодушия среди народа. И слава богу». И голос с места совсем молодого человека: «Люди поддерживают власть, но недовольны ею».)

О народе как об очень разных людях рассказывает депутат ГД РФ коммунист Иванов. Он объездил 70 регионов. И понял: любую аудиторию очень интересует Ходорковский. («Сначала ор стоит. А потом разговариваешь с людьми час, два, три, пять, семь; что-то им рассказываешь, втолковываешь, а главное — слушаешь, даешь выговориться, и любая аудитория — абсолютно любая! — перестает орать. Просто надо с людьми разговаривать. Долго, серьезно, ответственно». Помолчав, обращается к президиуму: «А вы — вне этой левой аудитории».)

Как ни странно, упрек принят. Собрались тут почти все либералы, но никто не ведет себя так: я — благополучный либерал, а остальные — несчастные туземцы. Кстати, в зале много молодежи, и здесь же известные правозащитники: Людмила Михайловна Алексеева и Сергей Адамович Ковалев.

Сессия «Россия и Запад: партнеры или противники?». Фальк Бомсдорф невозмутимо успокаивает присутствующих: «Запад существует и будет еще существовать». А дальше — суждения о России. Например: «Россия всегда развивалась в пространстве и почти никогда — во времени. Наращивала внешнюю мощь, но не внутренние потребности». Можно спорить, можно соглашаться... Но интересно другое: как сегодня Россию воспринимают на Западе? Господин Бомсдорф говорит о двух подходах. Первый: Россия — уже демократическая страна. Изъяны есть, но сотрудничество с Россией необходимо, несмотря ни на что, и даже — тем более, что есть изъяны. Так рассуждает «левый фланг» Запада. Он, увы, немногочислен. Второй подход: Россия — имитация демократического государства. Это точка зрения консервативно-либерального большинства на Западе. Оно смотрит на Россию все с большим скептицизмом. Говорят о «сердитой России». Надеются, что ее сменит «умная Россия».

В Европе есть цинизм. Но не все там циники. А у нас антизападные настроения подогреваются и возбуждаются самой властью. (Умница социолог Татьяна Кутковец точно и едко заметила: «Наша власть больше всего боится, что люди в России перестанут бояться Запада».)

Мнение Пионтковского: «Внутри страны мы пытается показать, что мы — сильные, что с нами считаются. Но на Западе наступила усталость от России. Ну поговорим, ну не хотите, и бог с вами, не вы сейчас пуп земли». А тем временем у нас включается «мобилизационный патриотизм»…

Шевцова убеждена: самая успешная внешняя политика — это внутренняя политика. А внутреннюю политику трудно иметь без институтов. В новой России институтов гражданского общества крайне мало или нет совсем. Шевцова считает, что это абсурд: заседать в «Восьмерке» и настраивать свое общество против Запада.

Опора на антизападные настроения, утверждает Шевцова, создает антилиберальный фронт. Система исчерпывает свой потенциал. Поэтому у нас нет внешней политики, а есть внутренняя — с внешними проявлениями. Граница стала местом, где начинаются враги. А когда все вокруг враги или недруги, тогда все хорошо, мы — дома.

В античной Греции греки учились понимать. И не просто понимать друг друга как отдельных индивидов, но смотреть на тот же мир с точки зрения другого и подмечать одинаковое, даже если оно обнаруживает себя в очень разном.

Мы – не античные греки. А жаль. Кому, как не нам, учиться и учиться смотреть на мир с точки зрения Другого.

Вы скажете: все это разговоры, а где же действия? Но разговоры могут быть и действием. А вот «бессловесного действия вообще не существует, ибо это было бы действие без деятеля».

Александр Аузан сказал: «Нет запретных тем для интеллектуалов. И на любую тему надо специально разговаривать».

А у Лидии Гинзбург я прочитала: прямой разговор о жизни — единственное, что пока современно. Почему этот род не устарел, как другие? Потому что жизнь продолжается, не устаревая, и тем самым продолжается ее осознание, истолкование. Научное и эстетическое высказывание — неотъемлемая функция мыслящего человека.

В краснокаменском лагере или читинской тюрьме Ходорковский плодотворно трудится. Мыслит сам. И дает мыслить другим. И никто не вправе ему в этом помешать.

Ходорковского лишили только свободы. Но — не книг, общения, связи с людьми. Вот он и держит связь, а не оборону. (Поэту Шевченко с подачи Николая I запретили писать и рисовать. И это было специально оговорено в приговоре. А в приговоре Ходорковскому ничего такого не записано.)

«Ходорковские чтения» будут продолжаться.

Так что: Михаил Борисович! Знайте: не все в возлюбленном отечестве от страха надели подгузники.