"Новая газета", 14.01.2013

Каково это — быть защитниками Платона Лебедева и Михаила Ходорковского? Как в течение нескольких лет, раз за разом сталкиваясь с заведомо ожидаемым произволом в судах и следовательских кабинетах, не разочароваться в профессии и продолжать бороться дальше?

«Ходорковский, Лебедев, далее везде» — это не очередная книга о «деле ЮКОСа». Она вместила в себя все и сразу: это одновременно и мемуары, и рассказы о человеческих судьбах, и хронология разгрома некогда самой успешной нефтяной компании, и профессиональный взгляд на проблемы российского уголовного судопроизводства…

Неизвестные факты о ходе следствия и двух судебных процессах сменяются рассказами о тонкостях взаимодействия с именитыми клиентами, о том, какие способы и почему избирала защита для борьбы с консолидированными силами противника в лице Генпрокуратуры и Следственного комитета, не брезгующего никакими средствами вплоть до запугивания и преследования адвокатов…

Книга «Ходорковский, Лебедев, далее везде» посвящена памяти Василия Алексаняна, который, как и главные герои, стал дорог автору за эти годы.

В самое ближайшее время она выйдет в свет.

Из 1-й главы

«Платон Лебедев»

…Наверное, этот раздел книги самый непростой для автора. Крайне сложно передать в довольно сжатом виде свои впечатления о человеке, которого вместе с коллегами защищал свыше восьми лет от уголовно-репрессивной государственной машины. За этот немалый срок чего только не было…

…Что хотелось бы отметить в первую очередь? Безусловно, глубокие познания Платона Лебедева в области финансов, бухгалтерского учета, корпоративной практики, специфики нефтедобычи и особенностей рынка нефти и нефтепродуктов. Эти совокупные знания, с одной стороны, очень помогали защите разобраться в нагромождениях выдвинутых против Ходорковского и Лебедева обвинений, а с другой — были причиной бурных негодований последнего по поводу тех невежественных утверждений, которыми активно оперировали следователи и прокуроры…

Обладающий великолепной памятью Лебедев освоил лабиринты Уголовно-процессуального кодекса, нужные для дела нюансы уголовного права и легко оперировал разъяснениями Верховного суда РФ, Конституционного суда РФ и Европейского суда по тем проблемам, с которыми нам пришлось столкнуться. В результате порой наши обсуждения проектов процессуальных документов скорее походили на научно-теоретический семинар, где подзащитный имел очень весомые основания обращаться к своим доверенным лицам, говоря «коллеги».

Кстати, именно с одним из подобных диспутов, происходивших в кабинете СИЗО, связан случай, когда я был поражен феноменальной памятью Лебедева. Мы сочли, что к одному из ходатайств, планируемых к заявлению на следствии, необходимо приложить нормативный акт и при этом хоть как-то заверить правильность текста… И в следующий раз я принес на встречу в изолятор прошитый и скрепленный печатью документ, где на последней странице стояло: «копия верна» и подпись с расшифровкой женской фамилии. Мы обсудили проект ходатайства, Лебедев краем глаза взглянул на приложение и попросил пока немного повременить. А где-то через полтора-два месяца в разговоре, состоявшемся в том же СИЗО, он попросил в следующий раз прихватить с собой нормативный акт. «Какой?» — спросил я Лебедева. «Тот, — ответил он, — который заверен…», и абсолютно точно назвал фамилию секретаря.

Такую же точность он демонстрировал применительно к расположению документов в материалах дела, датам учреждения организаций, цифровым показателям объемов нефти, размерам фигурировавших в уголовных делах денежных средств, не говоря уже о собственных записях, расположенных по одному ему ведомому принципу в многочисленных тетрадях…

Еще одной отличительной чертой Лебедева является исключительный педантизм. Правда, этот термин, на мой взгляд, не в полном объеме отражает существо данного феномена. Я не раз употреблял иное выражение — «крючкотвор в хорошем смысле слова». В любом тексте — будь то газетная статья, аналитическая записка или процессуальный документ — Лебедев умудряется усмотреть возможную или действительную двусмысленность, неточность, повод для упреков в некорректности изложения и поэтому требует устранения такого рода закавык и сам старается их избегать. Это в одних случаях касается устоявшихся бизнес-терминов, полноты названий иностранных и отечественных компаний, точности переводов документов, в других — сложных стилистических оборотов, изложения правовых конструкций своими словами, округления цифровых показателей…

По отношению к своим процессуальным противникам Платон Лебедев вел себя обычно весьма агрессивно. Он презирал их за глупые, бездарные обвинения, дилетантские инсинуации, извращенную логику, попрание закона, систематические и грубые фальсификации доказательств, давление на свидетелей, репрессии в отношении тех, кого назначили обвиняемыми. Особо жестко и уничижительно Лебедев отзывался о тех, кто, по его мнению, являлся автором обвинений или создателем «доказательственной» базы. Вот примеры только из одного сделанного им в Хамовническом суде заявления: глубоко презираемые члены преступной группы — «подставные прокуроры» Лахтин и Шохин; «липовые» потерпевшие и гражданские истцы; «шизофреническое обвинение нагло сфальсифицировано»; «сфабрикованное уголовное дело»; «взаимоисключающий абсурд»; «фальшивка, изобретенная преступной группой Бирюкова–Каримова и их соучастниками для легализации преступлений и злоупотреблений власти»; «уничтожена и разворована разной политической и уголовной шпаной лучшая нефтяная компания России».

Между тем тот же Лебедев веселил членов следственных групп их же собственными ляпами в делах, указывал на очевидные абсурдности и нестыковки, зачитывал фрагменты составленных им жалоб или ходатайств, как бы оттачивая слог и следя за реакцией слушателей из стана неприятеля. В судах он старался донести до присутствующих, включая судей и прокуроров, свои доводы простым и ясным языком, иллюстрируя их примерами из жизни и документами из дела. Даже сложные вопросы бухгалтерского учета, банковских операций или внешнеэкономических сделок излагались весьма доступно…

На судебных процессах Ходорковский и Лебедев идеально дополняли друг друга и по характеру, и по тематике тех сегментов защиты, которые распределили между собой. Взрывной, безапелляционный и резкий Лебедев контрастировал с мягким, интеллигентным, обычно спокойным Ходорковским. И именно это разнообразие позволяло убедительно и наглядно донести до слушателей позицию, состоящую из смеси специфики нефтедобычи, финансовой составляющей, гражданского и уголовного права. И безоговорочно свидетельствовало о полной невиновности наших подзащитных…

Нас, адвокатов, Лебедев постоянно призывал к максимальной жесткости в выражениях, если речь шла об оценке действий противника. Из лексикона были убраны привычные «не доказано», «не вполне обоснованно», «не соответствует закону» и прочий словесный либерализм. На смену им пришли «фальсификация доказательств», «должностной подлог», «умышленное преступление», «ОПГ — организованная прокурорская группа». Причем, естественно, писали мы это совершенно искренне, а не потому, что Лебедев оказывал какое-то давление. И по договоренности если какой-то тезис или вопиющий факт явно требовал выражений «на грани фола», то его вставляли в уста (в текст) подзащитного. Хотя и на нашу долю приходилось много всяких резкостей, от которых в суде либо как ошпаренные вскакивали прокуроры, либо неодобрительно смотрели судьи, порой делая предупреждения и требуя более гладких выражений.

Несмотря на то что в манере общения Платона Лебедева иногда проскакивали авторитарные черты, никак нельзя сказать, что его невозможно было переубедить. Чаще всего он выслушивал контраргументы и говорил: смотрите сами. Вспоминаю, как однажды кто-то из коллег вернулся из СИЗО после встречи с Лебедевым несколько ошарашенным от его предложения готовить некое исковое заявление. Этот шаг был заведомо проигрышным по ряду причин, и не только потому, что суды к нам, мягко говоря, не благоволили. Взвесив все «за» (их почти не было) и «против», мы с коллегами пришли к клиенту, и первое, что я сказал, было: «Платон Леонидович, мы в суд не пойдем». Он удивился, потом выслушал и от этой идеи отказался.

Сказанное выше о склонности Лебедева в лучшие времена к специфическим формам общения вовсе не означает, что именно так протекали разговоры с адвокатами на правовые и прочие сопутствующие темы. Непарламентские выражения действительно проскальзывали порой у обоих собеседников (вторым честно обозначаю себя), но исключительно при оценке очередных «заворотов» процессуального противника и не чаще, чем это позволяет себе среднестатистический российский мужчина.

В остальном Платон Лебедев был, как правило, корректен, хотя порой высказывал свое неудовольствие в, скажем так, вольной форме. Иногда в ответ на свои предложения кто-то из защитников мог услышать: «Вы говорите ерунду». Обычно дальнейшее разбирательство вопроса приводило либо к тому, что сглаживались острые углы проблемы, или, как любит говорить сам Лебедев, «минимизировались риски», либо выяснялось, что он не до конца понял или выслушал приводимые аргументы. Кстати, по моим наблюдениям, и с другими людьми, будь то в следственном изоляторе, в колонии или при доставке в суд, Лебедев был всегда обходителен. Неслучайно в его характеристике, составленной руководством СИЗО «Матросская Тишина» в мае 2011 года, особо отмечалось: «По отношению к сотрудникам учреждения — подчеркнуто вежлив»…

Но чтобы не создалось образа супер-идеального человека, скажу и о возникавших сложностях. Нередко Лебедев, обнаруживая при изучении дела какой-то следственный ляп, первым сообщал о нем следователям, а затем только делился с защитниками, тем самым отчасти обезоруживая нашу сторону. На мои недоуменные вопросы он отвечал: «Но это же правда!»

Порой он намеревался очень жестко себя вести при допросе в суде свидетеля из числа тех, кто, по его мнению (а также исходя из материалов дела), давал неискренние показания. Приходилось прикладывать немало усилий, чтобы убедить Лебедева быть осмотрительнее, поскольку защита прекрасно понимала, что нашим оппонентам сойдет за доказательственный довод любой негатив, сказанный о подсудимых в пылу горячности. Поэтому таких конфликтных ситуаций хотелось бы избежать.

Проявления бойцовского характера, устремленного на то, чтобы рвать процессуального противника «как Тузик грелку» (выражение из арсенала Лебедева), порой не проходили бесследно для его обладателя. По некоторым сведениям, в рамках второго дела объем запланированного к предъявлению обвинения у Лебедева изначально отличался в меньшую сторону от обвинения Ходорковского. Но, уже будучи в статусе подозреваемого, он направил в Генеральную прокуратуру РФ документ, где назвал руководителя следственной группы «использованным презервативом». В итоге эпизод, связанный с событиями, к которым Лебедев не имел на самом деле никакого отношения, оказался в его обвинении, и оно по объему сравнялось с обвинением Ходорковского.

Об удивительной стойкости и мужестве этого человека безоговорочно свидетельствуют обстоятельства ознакомления Лебедева с постановлением о привлечении его в качестве обвиняемого по второму уголовному делу. Происходило это в здании прокуратуры Читинской области в феврале 2007 года. Лебедев, мельком взглянув на переданную ему следователем пачку бумаги с длинным текстом, отдал ее нам, адвокатам. Занявшее некоторое время прочтение постановления привело нас в ужас. Помимо абсурдности основного обвинения — украл на пару с Ходорковским всю нефть ЮКОСа — всех шокировал и оперативно просчитанный максимально возможный для данной ситуации срок наказания — 22,5 года лишения свободы. Но при этом, увидев написанную у нас на лицах гамму отнюдь не радостных чувств и прекрасно уже в тот момент понимая, что добром очередной виток уголовной репрессии не завершится, Лебедев сказал нам следующее (передаю по памяти суть сказанного): «В чем дело, господа адвокаты, почему уныние? Выше голову, расправить плечи и в бой. Если кому-то нужен отдых — скажите. И сейчас же засучиваем рукава и вступаем в сражение».

Воистину поразительно: в такой ситуации это мы должны его утешать и взбадривать. А произошло совсем наоборот.

И еще один весьма существенный штрих к портрету Платона Лебедева. Он, конечно, отлично понимал, что мы боремся с намного превосходящими силами противника, к тому же применяющего богатый арсенал противозаконных методов. Шансов победить такого монстра, подмявшего под себя судебную систему, не имеется, да и оказывать ему достойное сопротивление тоже весьма сложно. Поэтому Лебедев так ставил перед своими адвокатами задачу: фиксировать все, даже малейшие нарушения закона, и придавать их гласности способами, доступными представителям защиты. «Я хочу, — говорил он, — чтобы на основании этих доказательств либо при моей жизни, либо после я был реабилитирован, и об этом знали бы мои дети и внуки».

Разве может такой человек не вызывать искреннего и глубокого уважения?

Михаил ХОДОРКОВСКИЙ и Платон ЛЕБЕДЕВ:

...«Еще не пришло время написать всю историю «дела ЮКОСа» в деталях и подробностях, да и сама история, к нашему понятному сожалению, еще далека до завершения. Тем не менее эта книга прежде всего представляет интерес констатацией того, как наша «правоохранительная система» (или, попросту говоря, аппарат по воспроизводству политических репрессий в интересах отдельных частных лиц) с целью унизить и ограбить проходила несколько рубежей падения. В книге хорошо показана эволюция падения морального и профессионального уровня исполнителей системы подавления. Кроме того, поскольку с первых дней «дела ЮКОСа» автор был непосредственным свидетелем событий, которые можно было бы охарактеризовать как квинтэссенцию «крушения права», книга важна свой фактологической стороной и скрупулезным описанием всего того беззакония, которое мы наблюдаем уже девять лет. Благодарим автора книги за профессиональную помощь, которую он нам оказывал все эти годы, и желаем, чтобы ее прочитали прежде всего как можно больше студентов юридических вузов и молодых юристов — новое поколение, те, кто будет создавать правовое государство в России, то поколение, с которым связаны наши надежды».