"The New Times", Зоя Светова, 08.-14.10.2012

«Все решения я всегда выносил сам в совещательной комнате, без всякого давления», — утверждает заместитель председателя Мосгорсуда Дмитрий Фомин, судья с 16-летним стажем работы. На стенах его просторного кабинета в новом корпусе на Богородском валу нет портретов президента и премьера — только фотография самого Фомина с его боссом Ольгой Егоровой. Он отвергает обвинения своих бывших коллег, которые, выйдя в отставку, рассказывают журналистам о телефонном праве и заказных приговорах по резонансным делам. <...>Почему в свое время он продлил меру пресечения смертельно больному Василию Алексаняну — зампред Мосгорсуда рассказал The New Times

Полную версию интервью с судьей Фоминым читайте ЗДЕСЬ.

Именно постановление судьи Фомина о продлении ареста Василий Алексанян оспаривал в Верховном суде РФ 22.01.2008 (в том своем выступлении перед ВС РФ Василий Алексанян впервые публично заявил о применяемых к нему незаконных и бесчеловечных методах следствия). - ПЦ 

<...>

Вы участвовали в продлении меры пресечения Василию Алексаняну, который уже тогда был болен…*

^{*15 ноября 2007 г. судья Фомин продлил Василию Алексаняну срок содержания на три месяца. 27 ноября Европейский суд по правам человека принял решение о переводе Алексаняна из СИЗО в гражданскую больницу, куда его перевели только 8 февраля 2008 г.}

Я всегда призываю читать текст решений. Это был 2007 год. Были представлены в суд справки о здоровье. Что учитывалось мной при избрании меры пресечения? Ну, прежде всего, что следствие к тому времени заканчивалось. Алексаняну оставалось ознакомиться из ста с лишним томов дела с 4–5 томами. Для этого достаточно было, ну, двух недель максимум. Дело направилось бы в суд — это раз.

И почему он должен был быть под стражей? Он не мог в больнице изучать материалы?

Послушайте меня. Второе: были сообщения из независимого медицинского центра. Он их оспаривал, но я не мог им не верить. Это были справки из центра по лечению СПИДа о том, что от антиретровирусной терапии, которая была ему назначена, он отказывался ("Я никогда не отказывался от лечения, я не самоубийца. Это ложь", - говорил Алексанян в Верховном суде 22.01.2008. - ПЦ). Третье: вечная коллизия — противоречие между статьями: с одной стороны, нельзя держать больного человека под стражей, и с другой — в случае установления тяжелой болезни производство по делу приостанавливается. Если я признаю факт, что он болен, он тут же ложится в больницу и говорит: я не могу участвовать в судебном разбирательстве и следственных действиях. И тут же производство по делу приостанавливается. И в этом косвенно могут обвинить судью. Дело не рассмотрено. Мы, судьи, всегда выступаем за то, чтобы дело как можно быстрее поступило в суд.

То есть вы боялись, что, если он ляжет в больницу, следствие затянется?

Я не боялся этого, я это понимал. А в итоге так и произошло, потому что дело, по существу, так и не было рассмотрено, пока он болел.

Вам не было страшно: а вдруг он умрет?

Я все это оценивал. Два часа он у меня выступал, стоя в судебном заседании — физическое состояние его было такое, что он мог два часа стоять и говорить. Нормально говорил, взвешенно. И последнее. Опять-таки, если прочитать мое постановление, которое, кстати, Верховный суд оставил без изменений, то в этом постановлении я, может быть, впервые указал на норму, которая позволяет начальнику следственного изолятора при необходимости не ограничиваться только помощью врачей, которые у него в подчинении, а обращаться к иным специалистам из гражданских больниц. И после этого постановления Алексаняна перевели в больницу, и он стал уже там получать помощь. И в конце концов, был освобожден.

А вас не расстраивает, что вас включили в «список Алексаняна» и в перспективе, может быть, вас не пустят в США, а потом и в страны «Шенгена»?

А почему это меня должно расстраивать? Я выносил, с моей точки зрения, законное решение, и оно в итоге осталось без изменения при обжаловании в Верховном суде.

В случае с Алексаняном я взял ответственность на себя. Мне поступил рядовой материал, я вышел в процесс, понял, что дело сложное, что я «попал». Я сидел целый день в процессе, слушал адвокатов и взвешивал на весах. Никакого давления на меня не оказывалось.

А вот бывшие судьи говорят о телефонном праве, о давлении. Это все неправда?

Ну, с чьей стороны это может быть? Эти судьи меня удивляют. Сейчас такого не бывает, чтобы глава района звонил, губернатор, какие-то другие должностные лица… Не бывает.

А председатель Мосгорсуда не может дать указание?

А в чем интерес председателя Мосгорсуда в конкретном деле? Это уже обвинение более серьезное.

Говорят, что по резонансным делам председателю Мосгорсуда может звонить кто-то из администрации президента.

Я с такими фактами не знаком.

________________________________________

Дмитрий Фомин — 43 года. Выходец из среды советской технической интеллигенции (отец — один из проектировщиков космического корабля «Буран», мать — также сотрудница закрытого оборонного НИИ), учился в МАИ, но был призван в армию. После демобилизации в 1989 г. устроился на работу судебным исполнителем в Кунцевский районный суд Москвы. В 1990 г. поступил на юридический факультет МГУ. Карьеру судьи начинал в том же Кунцевском суде.