Через «Новую газету» Марина Филипповна обратилась к президенту Дмитрию Медведеву.

Зоя Ерошок, «Новая газета», 17.07.2008

Все начинается в Москве. Чтобы разрешили свидание, необходимо обратиться с письменной просьбой - раньше в прокуратуру, а теперь в Следственный комитет.

Это такая бюрократическая процедура. Марина Филипповна говорит, что все "делается по закону" , четко, без проволочек, дней через пять, когда ответ готов, звонят. Забирают разрешение или Борис Моисеевич Ходорковский, или адвокаты.

И вот когда разрешение на руках - можно лететь в Читу. Летают родители по очереди, когда мама, когда отец, но чаще мама, потому что у Бориса Моисеевича много ежедневных (и даже ежечасных) обязанностей в лицее.

Если рейс на Читу прямой, полет длится шесть с половиной часов.

В Чите Марина Филипповна прежде останавливалась в гостинице, а сейчас на съемной (для адвокатов) квартире. Гостиница была неплохая, но перебои с водой замучили. Летом, к примеру, М. Ф. прилетела, в Чите жара стояла за сорок, а воды в гостинице вообще не было никакой - ни горячей, ни холодной.

Едва М. Ф. прилетит, адвокат в тот же день относит разрешение на свидание в тюрьму. Тюрьма на окраине города. Тюрьма как тюрьма. А о Чите М. Ф. говорит: "Несколько неухоженный город". Мы вспоминаем, что когда были вместе в Краснокаменске, этот маленький город нам понравился; какой-то весь чистый, аккуратный и именно ухоженный.

Так вот, адвокат относит разрешение в тюрьму, и там назначают время свидания. Например, прийти завтра, без двадцати два. И вот ровно без двадцати два М. Ф. должна быть на контрольно-пропускном пункте. Свидание дают в Читинской тюрьме два раза в месяц (допустим, раз жене, раз родителям или два раза кому-то одному, это без разницы), но ровно на три часа, и время пошло, едва М. Ф. сдала на КПП свой паспорт. А дальше она с сопровождающим быстро-быстро, буквально бегом (чтоб время не потерять) мчится к начальнику СИЗО, точнее, к его секретарю, секретарь выписывает пропуск, и с сопровождающим из охраны М. Ф. так же бегом (чтоб время не потерять) по территории тюрьмы, через несколько зданий и крутых высоких лестниц - в комнату, где М. Ф. "досматривают" , и только потом, собственно, в комнату для свиданий. Она не жалуется - все, говорит, доброжелательно и по закону.

А на все про все - ровно три часа, и по инструкции это именно что "три часа с проходом" , то есть "проход" (или пробежка?) входит в эти три часа. И чтоб, повторю, не красть у самой себя время на этот "проход" , М. Ф. зимой, например, старается полегче одеться. Рассказывает, смеясь: "Иногда и очень хочу в Чите в церковь зайти, а не могу. Потому что или церковь, или брюки. В брюках в церковь нельзя, зато по лестницам мне в них сподручнее бежать, чем в юбке. Вещей в поездки такие не хочется много набирать, я налегке лечу, чтоб багаж не сдавать, и хотя зимой там минус сорок бывает и больше, опять же, помня про высокие крутые лестницы, между дубленкой и легкой курткой я выбираю куртку".

Досмотр проводят женщины. Они всегда "деликатны и корректны" , как говорит М. Ф. (В таких ремарках - вся М. Ф. Она всегда, в самых драматических моментах, особо отметит чью-то любезность, деликатность, будь это надзиратель, тюремщик, да кто угодно. Я сама не раз слышала от нее: "Всюду - люди").

На свидание с сыном мама берет всего три вещи: очки, валидол и носовой платок. Ни книг, ни фотографий, ни писем - ничего нельзя. И вот, вооружившись своим джентльменским (или женским? или дамским? или материнским?) набором - очки, валидол, носовой платок, - М. Ф. входит в комнату свиданий.

Обычная небольшая комната. Стол. Несколько стульев. Я спрашиваю: "Новая мебель?" - "Нет. Но все прибито намертво к полу". Сначала в комнату приходит Марина Филипповна с сопровождающим. Потом приводят Михаила Борисовича. Свидание, конечно, не наедине. Сопровождающий (или надзирающий?) тут, рядом. Сидят мама и сын за столом.

Взять сына за руку - нельзя. О чем говорить можно, а о чем - нет, М. Ф. уже наизусть сама знает, инструкций не нарушает, говорит только о том, о чем можно. "О домашних делах говорим, о лицее. Лицей его всегда интересует. Он подробно и как-то очень отдельно расспрашивает, кто из ребят как учится, кто куда поступил, и часто повторяет, что главное, чтоб они "выросли порядочными людьми". При свиданиях мы еще обсуждаем новости газетные и телевизионные. Ну да, то, что у нас печатается или о чем говорится в телевизоре - это обсуждать не возбраняется. Мы говорим, говорим, говорим. И это не печальные, поверьте мне, разговоры. Мы часто смеемся, веселим друг друга. Когда ему замечание, придравшись, записали - он, помню, на взводе был при нашем свидании. После голодовки: похудел, побледнел, поседел. А сейчас - ничего. Выглядит неплохо, держится ровно, ни на что не жалуется. Впрочем, он вообще никогда ни на что и ни на кого не жалуется".

Уже два года подряд М. Ф. ездит к сыну на его день рождения - 26 июня. Это их такой подарок друг другу. Чита - третье место заключения Михаила Ходорковского. Была Матросская Тишина, была колония в Краснокаменске, и вот Чита. Мы пытаемся подсчитать с М. Ф. , сколько же за эти пять лет, что сидит ее сын, было у них свиданий? В Матросской Тишине Ходорковский провел два года. Свидание положено было раз в месяц, но когда жена Инна, когда родители, а когда суд шел, свидание отменялось. Короче, с Матросской Тишиной трудно все подсчитать в точности. А вот что касается Краснокаменска и Читы, то тут по авиабилетам можно достоверно сказать: всего у матери и сына было приблизительно десять свиданий. Не очень много за три года, да?

При свиданиях Михаил Борисович все время маму спрашивает: "Вас никто не обижает?" Или говорит отцу и маме: "Дождитесь меня. Пусть все будут живы". Или: "Смотрите, чтобы с вами ничего не случилось. А то мне еще тяжелее будет". Расспрашивает при встрече, как проходит, например, у мамы день. Мама рассказывает, что каждый день она беседует с адвокатами и занимается "делами школы" , то есть лицея. В лицее - кто не знает, поясню - дети, чьи родители погибли или лишены родительских прав, круглые сироты, дети после "Норд-Оста" , Беслана или, как сказал один человек, "дети побитых людей".

Так вот: в лицее Марина Филипповна работает бабушкой. Это такой отдельный и очень важный жанр. Она знает о детях лицея все - кто чем когда болел, кто в кого и сколько раз влюблялся, у кого когда какие вступительные экзамены в вузы, вместе с Борисом Моисеевичем Марина Филипповна день и ночь думает, как накормить, обуть, одеть сто восемьдесят своих подопечных, разрешать или не разрешать им смотреть интернет (а если на порносайт зайдут?), отпускать или не отпускать одних в Москву, что делать, если какой-то мальчишка курит втихаря, а главное: как вернуть их к жизни после потери родителей.

"Распространение жизни" на пустые незаполненные глаза - самая важная забота. И вот детские глаза перестают "пустеть" , а мальчик, который целый год не улыбался, вдруг засмеется. Он засмеется, а все вокруг заплачут - воспитатели, поварихи, все-все, и разнесется по лицею: "Леша улыбнулся! Леша улыбнулся!" Этому мальчику Леше тогда одиннадцать лет было, а теперь уже он Институт нефти и газа закончил, солидный такой молодой человек, и это только один из сотен эпизодов лицейской жизни.

Так вот, она работает в лицее бабушкой, но она же и мама, не будем об этом забывать, и когда ее спрашивают о сыне, она говорит с непередаваемым достоинством: "Как гражданка России я горжусь своим сыном. Как мать - ежедневно умираю от страха за него".

А еще она - жена. Она любит мужа. Муж любит ее. Это вы понимаете в первую секунду, как только видите их вместе.

А вместе они уже... Она говорит мне, улыбаясь: "Осенью будет пятьдесят лет".

И дальше, продолжая улыбаться, спрашивает, можно ли - через нашу газету - обратиться к президенту Медведеву. И вот, улыбаясь, обращается: "Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Осенью у нас с мужем - золотая свадьба. Я Вас очень прошу: сделайте нам такой подарок, ну, сами знаете какой - чтоб сын наш в этот день сидел с нами дома за одним столом".

Борис Моисеевич и Марина Филипповна Ходорковские поженились 9 октября 1958 года.