Михаил Ходорковский, «The New Times», 23-29 января 2012 года

Один из самых важных людей в жизни каждого заключенного — следователь. Человек, от которого с учетом реалий нашего судопроизводства зависит твоя судьба. «Усмотреть» или «не усмотреть» признаки преступления, назначить обвиняемым или свидетелем, арестовать или оставить под подпиской о невыезде и даже позволить ли встречу с родными — все это и еще многое другое в руках, как правило, весьма молодого (до 30 лет) вчерашнего выпускника юридического института.

По закону следователь независим. Почти как судья. На самом деле он лишь винтик «правоохранительной вертикали». Мелкий бюрократ, часто лишенный права голоса по существенным вопросам своей работы.

Четыре года, с небольшим перерывом, я общался с этими людьми. Собственно, от них никто не требовал делать вид, что они что-то расследуют, но процедура обязывала нас к пребыванию в одном кабинете на протяжении многих сотен и тысяч часов. Совсем избегать всякого общения не получалось, да и цели такой не было. Среди следователей встречались разные люди — безразличные и тяготящиеся своей ролью, стремящиеся что-то понять и просто «отбывающие номер».

Никому из них я не желаю зла, поэтому моя история — по мотивам рассказов тех из них, кто уже покинул систему.

Юрий Иванович* — редкий персонаж в «моей» следственной группе, подобранной в основном из «национальных кадров». С такими, как он, всегда проблемы у начальства — независим, насколько это возможно в рамках системы. Чувство собственного достоинства поддерживается осознанием профессиональной и бытовой самодостаточности. Хорошее образование, квартира, доставшаяся от родителей, живой ум позволяют иногда иметь свое мнение о «мероприятиях», в которых он задействуется параллельно с «моим» делом.

Этим самым мнением он со мной и делится время от времени.

Сегодня Юрий Иванович еле сдерживает эмоции: «Представляете, Михаил Борисович, вчера был рейд против браконьерской вырубки леса».

Проблему я действительно представляю. Лес рубят варварски, поближе к городам и дорогам, валят лучшие деревья абы как и, конечно, без всяких разрешений, за которые надо платить в бюджет. «Нарубленное» — далее контрабандой за границу. Так «живет» почти вся местная «элита».

«Нас вызвали на инструктаж, — продолжает он, — на карте показали, куда «не лезть», где участки милицейского и прочего начальства, распределили зоны ответственности, и мы поехали. Приезжаем — пилят, даже внимания на нас не обращают, лицензий нет, валят лес как попало. Задерживаем, опечатываем технику. Бригадир только посмеивается — «я, мол, уже позвонил кому надо». Через полчаса звонок нам: людей отпустить, печати снять, протоколы порвать. Браконьеры смеются, мы уезжаем, как оплеванные. Оказывается, это «надел» губернатора, а он даже на карте инструктажа его не указал. Да еще по приезду нам скандал устроили, обещали премии лишить. Как так можно? Кедрач ведь, его же и так мало осталось…»

В голосе следователя — искренняя обида и возмущение. Что меня радует — похоже, переживает он не из-за риска остаться без премии. Перенесенное унижение, искренние переживания жителя тех мест за природу своего края сломали броню привычки к коррупционному беспределу.

Мы обсуждаем причины происходящего, возможные варианты действий. Вижу — он это все уже продумывал не раз, сейчас просто выплеснулось наружу. Не исключаю — ждет, что я найду какое-то неожиданное решение.

К сожалению, таких решений у меня нет. Либо смириться и пользоваться благами, ощущая себя дерьмом, либо бороться, понимая, что дерьмом с головы до ног обольют тебя.

Таковы правила жизни системы.

Есть третий выход. Юрий Иванович им и воспользовался — подал заявление об увольнении. Только выход ли это? Важно и другое: так идет «отрицательный отбор». В системе постепенно остаются худшие: кому-то не хватает ума понять, кому-то не хватает совести — поняв, хотя бы отказаться от соучастия.

Дураки или подлецы — хорошенький материал для строительства государственной машины.

А ведь это — наше государство.

Михаил Ходорковский, ИК-7, Сегежа, Карелия

____

* Имена и детали событий изменены.

* * *

The investigator

By Mikhail Khodorkovsky
Translation from The New Times column originally published January 30, 2012

(This piece reverted back to the intellectual property of Khodorkovsky on March 15, 2012.)

One of the most important people in the life of every prisoner is the investigator, the person on whom, given the realities of our judicial proceedings, your fate depends.

The investigator discerns, or does not discern, the features of a crime; designates a person as the accused or as a witness; arrests a person or gives him a document to sign that says he won't leave town if released; or even determines whether to allow a visit from relatives. As a rule all this – and much, much more – is in the hands of a very young (typically, up to age 30) and very recent graduate from law school.

By law the investigator is independent, almost as much as a judge. In actuality he is but one small cog in the law-enforcement vertical – a petty bureaucrat, often not even having a voice with respect to substantive questions of his work.

I interacted almost continuously with these people over a period of four years. Nobody actually required that they pretend to be actually investigating anything, but procedure obligated us to be present in the same office together for the duration of many hundreds, if not thousands, of hours. It was not possible to avoid interacting completely, and besides there was no such goal.

Over time I encountered various kinds investigators: the indifferent ones and those who found their role to be a burden, some who aspired to investigate in earnest and those who were simply putting in their time. I do not wish any of them ill; therefore, my story is loosely based on the tales of those of them who have already left the system.

Yuri Ivanovich (name changed) was a rarity among my investigative group, as he was an ethnic Russian, unlike most of his colleagues. Ones like him are always a problem for the bosses: he's independent to the extent possible within the system. His sense of his own dignity is supported by an awareness of his professional and everyday self-sufficiency. A good education, an apartment he got from his parents and a quick mind allow him to sometimes have his own opinion about the undertakings he's involved in that are not related to my case.

From time to time he shares this opinion with me.

On one particular day Yuri Ivanovich can barely contain his emotions: "Can you imagine, Mikhail Borisovich, yesterday there was a raid against the illegal felling of timber!"

I can certainly imagine the problem. Loggers fell the timber barbarically, too close to cities and roads, and they cut the trees any which way, and, of course, without any permits or licenses, which they'd need to pay for. The felled trees are then smuggled as contraband over the national border. That's how nearly all the local elite lives.

"They summoned us for a training drill," he continues. "We were shown on a map where not to stick our noses, where the tracts of the police and other bosses are. They divided up the zones of responsibility, and off we went."

"We get there, and they're sawing away, not even paying any attention to us. No permits. They‘re toppling the forest any old way. We detain them and impound their equipment. The foreman just laughs, saying ‘I've already made a call to the right place.'"

"In half an hour we get an order: release the people, release the equipment and tear up the reports. The poachers laugh, and we leave, like we've just been spat on. Turns out, what we had confiscated was the allotment of the local governor, but he didn't even indicate it on the training drill map. And then the brass back at the station even raised holy hell with us when we returned, promising we wouldn't get any bonuses. How can they do this? This is Siberian pine, after all, and there's already so little of it left as it is."

In the investigator's voice I hear genuine hurt and indignation. Which pleases me. It looks like he's distressed, and not because of the risk of being left without a bonus. The humiliation he has endured, the sincere feelings of someone who truly cares about the environment of the place he calls home have cracked the armor of habitude to "anything goes" corruption.

We discuss the reasons for what took place and the possible variants of actions. I see he has already been thinking about all this and not just once; it merely all spilled out now. I don't rule out that he's waiting for me to come up with some kind of unexpected solution.

Unfortunately, I don't have such solutions. Either reconcile yourself to it and enjoy the benefits, but feel like you're a piece of dirt, or fight, with the understanding that they will pour crap on you from head to toe.

Such are the rules of life within the system.

There is a third way out, and Yuri Ivanovich made use of it: he submitted a notification of resignation. But is this really a way out?

Another thing, too, is important: this is how "negative selection" takes place. Gradually, only the worst remain in the system: some don't have enough intelligence to understand what's going on; others do understand but don‘t have enough of a conscience to refuse to become a part of it themselves.

Fools or lowlifes. Now there's some nice material for building the state machine.

And yet, this is our state.