Михаил Ходорковский, "The New Times", 14.11.2011

Ближайшие годы нам, по всей видимости, предстоит прожить в полицейско-бюрократическом государстве, где полновластным хозяином является коррумпированная бюрократия. Равнодушная и наглая.

Сегодня я расскажу о судьбах двух людей, попавших в ее руки, как обычно, поменяв имена и детали.

С обычным лязгом открывается дверь камеры, и на пороге возникает невысокий, полненький человечек с неожиданно длинными, чуть вьющимися волосами.

- Всем привет, - говорит он, и, сильно прихрамывая, проходит к свободной койке.

Молодой парень с нижнего яруса, глубоко вздохнув, встает, чтобы поменяться местами.

- Ничего, ничего, - говорит человечек, и, помогая себе плохо гнущейся ногой, привычно забирается наверх раскладывать вещи.

Володя

После нескольких минут, по традиции предоставляемых новичку, чтобы слегка оглядеться, начинаются осторожные расспросы, продолжаемые уже за чаем. Выясняется, что человечек, назовем его Володей, по тюрьмам уже несколько лет, и статьи у него - самые обычные.

Володя оказался парнем легким в общении, из тех, кто, работая в бизнесе, специализируется по налаживанию контактов. Бизнес-посредник. Собственно, этим он и занимался до тюрьмы.

Четыре года назад, «воспользовавшись знанием специфики банковский операций» (так в его деле), снял со счета одного сотрудника силовой структуры полмиллиона долларов, полагая, что тот не будет судиться, т.к. деньги явно «левые».

И здесь Володя просчитался – банк отдал клиенту все до копейки, а сам подал заявление. Володя сел.

Собственно, эта часть истории его не очень огорчала. Да, воспользовался случаем, да просчитался, да осудили без доказательств, но за дело. Дали многовато (8 лет), но что уж тут поделаешь.

Получив приговор и уехав в колонию, он начал строить планы на будущее. Прошло еще 2 года, и, с учетом тюремного срока, подошло время УДО. И здесь, рассказывает Володя, приходит распоряжение этапировать его в Москву.

- Я голову себе сломал, и, в конце концов, решил, что собираются на меня повесить «до кучи» еще чье-нибудь банковское мошенничество.

Действительность оказалась сильнее самых смелых предположений. Следователь заявил, что он, Володя, два года назад, в тюрьме забил насмерть другого арестанта.

Мы с соседями по камере посмотрели друг на друга и на маленького, хромого Володю с неким недоумением. Тогда он, уже привычный к подобному недоверию, достал свое дело. Несмотря на свой собственный, идущий процесс, я не удержался и прочитал его целиком.

Там речь шла еще об одной человеческой трагедии. Настолько же страшной, как дело Магнитского, и столь же обычной для российской тюрьмы.

Цена жизни

В деле рассказывалось о мужчине 45 лет, который попал в тюрьму из-за бутылки вина. Обычный человек – выпил, не хватило, денег нет, зашел в супермаркет и по пьяной дури схватил бутылку с полки. Как на грех, это оказалось дорогое вино, случайно попавшее на открытую полку. Мужчину остановили на кассе, вызвали тогда еще милицию и, поскольку цена бутылки была больше 2,5 тысяч рублей, отправили в СИЗО*.

В тюрьме его прихватила застарелая язва, его перевели в тюремный медпункт, где он и пролежал пару недель. После чего - перевели в другое СИЗО, тоже в тюремную больницу. Там через неделю и обнаружили, что у него сломано 19 ребер. А еще через неделю он умер от повреждения селезенки.

В результате, ценой чертовой бутылки оказалась человеческая жизнь.

Без вины виноватый

При чем здесь Володя?

Он находился в той же больничке, что и погибший мужчина. Но в первой тюрьме! 

Тюремная больница, для тех, кто к счастью этого не знает, - та же тюрьма, те же камеры и, если ты находишься в одной камере, то о соседях из другой будешь знать только по тюремной переписке.

Тот мужчина и наш новый сосед никогда не встречались - здесь все врачи и надзиратели едины. Но гораздо хуже другое. В деле написано, что Володя сломал мужчине 19 ребер двумя ударами кулаком. Любой, занимавшийся боксом или карате, скажет – это невозможно. Зато возможно сломать ребра, потоптавшись тяжелыми спецназовскими берцами по беспомощно лежащему на полу больному арестанту, который чем-то возмутился.

Невозможно, перевести человека с такими побоями из одного СИЗО в другое, да еще из больницы в больницу, чтобы никто ничего не заметил. Зато, как оказалось, - очень даже возможно записать происшествие за другим СИЗО и, тем самым, совсем запутать концы.

Дело «висело» почти два года, и тут сошлось – просьба не выпускать конкретного человека и старый «висяк».

Дальше - техника: берутся два матерых уголовника, один – сидевший вместе с убитым, другой - из соседней камеры, им легко объясняются варианты (либо они «грузят» кого им скажут, либо….).

И вот уже один «видел», а другой «слышал». Все, достаточно. В суд!

Судья «не доверяет» показаниям врачей, инспекторов, записям журналов перевода из камеры в камеру. Не доверяет «записям» и показаниям врачей, что человек был переведен в другой СИЗО без таких диких побоев. Но, доверяет тому кто «видел», и тому, кто «слышал». Их специально доставили из колонии.

Все, приговор.

Дело совести

В последние дни у Володи было очень тяжелое состояние. Следаки убеждали - признай вину, добавим немного. Не признаешь – дадим по полной.

Он советовался со мной. Я подтвердил, то, что они говорят – реально. Дальше - дело твоей совести. И Володя отказался признавать вину. Мне сказал – не смогу потом смотреть в глаза друзьям, семье.

Мой процесс закончился, и об окончании его дела я узнал уже в Карелии. Оно было предсказуемо.

* * *

Вы полагаете, что с Вами ничего подобного не может случиться? Вы ведь не воруете в супермаркете и не уводите деньги со счетов милицейских чинов? В истории нашей страны так многие думали, а потом оказывалось, что у них просто очень хорошая квартира, которая нравится соседу – осведомителю.

Когда людей можно забивать ногами, когда суд готов покрывать преступления и осуждать невиновных, благопристойное поведение – не слишком убедительная защита.

-------

*The New Times писал об этой истории в материале Зои Световой «Цена жизни — ноль», № 25 от 15 августа 2011 г. После публикации приговор по делу был отменен, повторное рассмотрение в Тверском суде Москвы намечено на 30 ноября.

* * *

Guilty without guilt

By Mikhail Khodorkovsky

Translation from The New Times column originally published November 14, 2011

(This piece reverts back to the intellectual property of Khodorkovsky on January 5, 2012.)

 From the looks of things, in the next few years we Russians can look forward to living in a police-bureaucratic state, where the absolute master is a corrupt bureaucracy. Indifferent and impudent.

 Today I am going to tell you about the fates of two people who ended up in its clutches. I’ve changed the names and some of the details, as usual.

 The cell door opens with its usual clang, and on the threshold there appears a rather short, somewhat rotund person with unexpectedly long, slightly curly hair.

 “Greetings to all,” he says and, limping heavily, heads on over to a free bunk.

 The young guy on the lower bunk, sighing deeply, gets up to switch places.

 “No worries, no worries,” says the person, and, helping himself up with a poorly bending leg, clambers up to unpack his things like someone who has done this many times before.

 After the several minutes traditionally given to a newcomer to get his bearings a bit, the cautious inquiries begin and continue over tea. It becomes clear that this person – let us call him Volodya – has been in jails for several years already, and that his articles[1] are absolutely ordinary and commonplace.

 Volodya turned out to be very easy to interact with, one of those people who, if they’re in the business world, specialize in networking and developing contacts. A business intermediary. Indeed, this is what he had been doing before jail.

 Four years ago, “having made use of his knowledge of the specifics of banking operations” (thus in his case file), he withdrew half a million dollars from the account of one employee of a siloviki[2] structure, figuring that the latter wouldn’t take matters to court, since the money was obviously not legitimately obtained.

 And here Volodya miscalculated: the bank gave the client back everything down to the last kopeck and filed the crime report itself. Volodya got locked up.

 Really, this part of his story wasn’t very distressing. Yes, he took advantage of an opportunity; yes, he miscalculated; yes, they convicted without evidence, but for something real. They did give him somewhat on the high side (eight years), but what are you going to do here?

 Having gotten his sentence and been sent off to a prison colony, he began to build plans for the future.

 Another two years went by, and, considering the length of his term, the time came for conditional early release on parole.

 And here, Volodya recounts, comes an order to stage[3] him to Moscow.

 “I racked my brain, and in the end I decided that they wanted to pin the whole nine yards of somebody else’s bank fraud on me.”

The reality turned out to be worse than the wildest speculations. The investigator declared that two years before, he, Volodya, had beaten another arrestee to death in jail.

My cellmates and I looked at each other and at little, lame Volodya with perplexed bewilderment. Then he, obviously already accustomed to such disbelief, pulled out his case file. Despite my own ongoing trial, I couldn’t resist and read it in its entirety.

What was being spoken of there was one human tragedy. Just as strange as the Magnitsky[4] case, and just as ordinary for a Russian jail.

Cost of living

The case file told of a man 45 years of age, who had ended up in jail because of a bottle of wine. An ordinary person – he’d had a bit to drink, he wanted more, he didn’t have any money, so he walked into a supermarket and in drunken stupidity grabbed a bottle from a shelf. As fate would have it, this turned out to be an expensive wine that had accidentally ended up on an open shelf. They stopped the man at the cash register and called the police – which was still called the militia back then – because the price of the bottle was more than 2,500 rubles,[5] and he was sent to the SIZO.[6]

In jail an old ulcer began to act up again, so they transferred him to the jail first-aid post, where he lay around for a couple of weeks. After which they transferred him to another SIZO, also to the jail hospital. And there it was that after a week they discovered that he had 19 broken ribs. And after another week he died from injuries to the spleen.

As a result, the price of one measly bottle turned out to be a human life.

 Guilty without guilt

But what does Volodya have to do with any of this?

He had been imprisoned in the very same little hospital as the man who died. But in the first jail!

A jail hospital, for those fortunate enough not to know this, is the same jail with the same cells, and if you are in one cell, then you’ll know about people in a neighboring cell only through jail correspondence.

The dead man and our new cellmate had never even met each other – on this all the doctors and overseers concurred completely. But this is far from the worst thing. The case file says that Volodya had broken 19 of the man’s ribs by punching him twice with his fist. Anybody involved in boxing or karate will tell you that this is impossible. But then it is possible to break ribs by stomping with heavy spetsnaz[7] jack boots on a helpless sick arrestee lying on the floor.

It is impossible to transfer a person who had had such a beating from one SIZO to another, and especially from a hospital to a hospital, so that nobody would notice anything. But then, as it turned out, it is quite possible indeed to ascribe the incident to another SIZO, thereby muddling everything up completely.

The case just sat there gathering dust for nearly two years, and then a fortuitous convergence occurred – a request from above not to release that person as some cold case gets pinned on him.

After that, mere technicalities: you take two old-timer jailbirds – one who had been in the same cell with the guy that had been killed, the other from a neighboring cell – and you spell the situation out to them in simple terms (either they identify whomever they’re told to, or else...).

And suddenly one says he “saw,” while the other “heard.” That’s enough – to court!

The judge does not trust the testimony of the doctors, the inspectors or the entries in the journals recording transfers from cell to cell. He does not trust the records and the testimony of the doctors that the person had been transferred to the other SIZO without such wild beatings to his body. But he does trust the one who “saw,” and the one who “heard.” They had been specially delivered from a colony.

 That’s all. Guilty.

A matter of conscience

In the last days Volodya was in a very tough situation. The gumshoes were trying to persuade him: confess and we won’t add on much to your sentence. If you don’t confess, we’ll give you the max.

He consulted with me. I confirmed that what they were saying was real. Beyond that, it’s a matter of your conscience. And Volodya refused to confess. He said to me, “I wouldn’t be able to look into the eyes of friends and family then.”

My trial ended shortly afterwards, so I only found out about the end of his case after I’d been moved to Karelia. It was predictable.

Do you think that nothing like this can happen to you? After all, you don’t steal from supermarkets and don’t siphon funds from the accounts of police officials? In the history of our country many have thought like this, but then it turned out that they simply happen to have a very nice apartment that a neighbor has taken a liking to an informer.

When you can kick people to death, when a court is ready to cover up crimes and to convict the innocent, decent and decorous conduct is not a very convincing defense.

[1] In the Russian penal system, the crime you have been charged with or convicted of is referred to in conversation by the relevant article number from the Criminal Code, e.g., “What articles are you in for?” or, “They got him for six different articles.”  A “people’s article” is an ordinary, everyday, run-of-the-mill criminal offense.

[2] A widespread term derived from the Russian word for “strength” or “force,” it refers to the military plus all the official enforcement agencies, such as police, border guards, the prison system, specialized drug and organized crime enforcement task forces, etc.

[3] The official Russian term for transporting prisoners from one incarceration facility to another is “staging.”  It derives from tsarist times, when it would take months to ship a prisoner to Siberia, and he would be transferred in stages to a fresh new convoy of guards at each successive transit prison.

[4] Sergei Magnitsky was a Russian attorney who uncovered massive illegal financial activity by siloviki.  In response, these same siloviki had him arrested and thrown into a SIZO (see note below), where they attempted to persuade him to recant his accusations against by denying him contact with family and allowing his physical condition to deteriorate untreated despite his desperate pleas for medical treatment.  He died on Nov. 16, 2009, after a year in the SIZO, resulting in international public outrage.

[5] Roughly $80.

[6] SIZO is short for “investigative isolator,” a special kind of jail where suspects who have not yet been proven guilty are held under appalling conditions for the duration of a criminal investigation and trial, which can sometimes last many years longer than their sentence if convicted.

[7] Elite troops or police SWAT forces with top-quality high-tech gear and training.  The term literally means “special designation.”