Интервью Михаила Ходорковского газете «Ведомости».

Ирина Резник, «Ведомости», 22.08.2008

Вчера Ингодинский суд в Чите не смог вынести решение по ходатайству адвокатов Михаила Ходорковского об условно-досрочном освобождении (УДО). Судья пообещал принять решение сегодня. Конвоиры не подпустили журналистов к Ходорковскому, но он письменно ответил на вопросы «Ведомостей».

— Если бы вы точно знали, что вопрос о помиловании будет решен положительно, подали бы вы прошение или нет? Ведь многие бывшие сотрудники ЮКОСа, ставшие невольными участниками дела ЮКОСа, верят, что если вас помилуют, то дела в отношении многих из них будут прекращены, а кого-то освободят от наказания. Не заблуждаются ли они?

— Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы облегчить судьбу невинно пострадавших от дела ЮКОСа.

— В июле Генпрокуратура предъявила вам с Платоном Лебедевым новые обвинения. Суть их в том, что вы похитили всю нефть, добытую «дочками» ЮКОСа, выдавая ее за скважинную жидкость, и легализовали доходы, нанеся ущерб в 850 млрд руб. Что вы думаете об этом новом обвинении? Многие называют эти обвинения абсурдными, а в то же время президент обещает «бороться с правовым нигилизмом».

— Многие мои оппоненты считают, что я считаю несправедливым именно избирательность применения закона, т. е., мол, все нарушали, а наказывают меня одного. Это неправда! Мои сторонники часто говорят, что у нас закон позволяет посадить любого. И это не так! Считаю, что наш Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы хоть и не идеальны, но вполне цивилизованны и приемлемы для демократической страны. Убежден также, что и людей, нарушающих федеральный закон, у нас на самом деле не так много, во всяком случае, не больше, чем во многих других развитых странах мира. Наша проблема — правоприменение, судебная практика. Доля оправдательных приговоров в наших обычных судах в 100 раз ниже общемировых показателей. Там одно оправдание на 5-10 дел — у нас на 500-1000.

Интересно, что наши суды присяжных и арбитражные суды демонстрируют в целом среднемировые показатели. Именно под этим углом зрения есть смысл смотреть на мой прежний приговор и на мое новое обвинение. То есть наш закон соответствует здравому смыслу и деловой практике, а если обвинение и приговор не соответствуют тому же здравому смыслу, то дело не в законе.

Именно поэтому я не признавал, не признаю себя виновным.

— А что вы думаете об обвинении конкретно вам?

— Если вспомнить прежнее обвинение в уклонении от налогов, то даже оно не соответствовало закону, так как уголовный закон запрещает искажение отчетности, а не само уклонение. Отчетность же полностью отражала все реально предоставленные ЗАТО льготы. Законно было пользоваться этими льготами или нет — это тема уже для совершенно другого разговора в арбитражном суде. Новые обвинения вы можете оценить сами с точки зрения здравого смысла.

Что я думаю о новом обвинении? Ничего хорошего, кроме того, что я лично не стал бы опять поднимать вопрос о законности налоговых претензий к ЮКОСу. Для меня это в прошлом. Но следствие из непонятных мне соображений их поднимает в полный рост.

Вот здесь мой здравый смысл «тормозит». Кто и зачем в следственном комитете раскапывает тему банкротства ЮКОСа — не понимаю.

А вообще, тому, кто верит, что у нефтяной компании можно похитить всю нефть за шесть лет работы, просто не надо читать «Ведомости». Да они и не читают, а смотрят «Аншлаг» и «Симпсонов».

— Вы говорите, что не признаете себя виновным, но ведь само ходатайство об УДО означает ваше фактическое согласие с приговором, а это гарантия того, что активы ЮКОСа уже вполне легально останутся у «Роснефти», «Газпрома» и других приобретателей. Значит, оказавшись на свободе, вы не будете это оспаривать. Готовы ли вы к этому?

— Что касается моей личной готовности к тому, что активы «легально» останутся у «Роснефти» и у «Газпрома», то для меня нефтяная тема уже в прошлом, а я не люблю оглядываться назад, так как это непродуктивно. Я уже сказал в суде, что не намерен возвращаться в нефтегазовый бизнес и добиваться пересмотра неправосудных решений, касавшихся компании ЮКОС. Сказал я и о своем отношении к приговору, которое неизменно.

— Считается, что один из признаков исправления (условия УДО) — это компенсация ущерба на десятки миллиардов долларов. Реально ли его компенсировать?

— Что касается компенсации ущерба с моей стороны, думаю, после перехода активов ЮКОСа в руки госкомпаний почва для подобного разговора отсутствует. Все это понимают, однако люди, организовавшие дело ЮКОСа, боятся увидеть меня на свободе и потому сделают все, чтобы я оставался в тюрьме. Судебная реформа — дело не одного дня. Но как только в России суд станет независимым и беспристрастным, подобные претензии и обвинения будут сняты самими обвинителями.

— Следите вы за событиями, происходящими в российском бизнесе, — сделками крупных компаний, крупными корпоративными событиями? Откуда черпаете информацию?

— Я слежу за происходящим в стране и за рубежом посредством СМИ, хотя это и непросто. Как ни странно, пока мне удается понимать, а иногда и прогнозировать происходящие события. То есть картина мира, получаемая с помощью прессы, в целом адекватна. Что касается деловых изданий, то читаю «Ведомости», «Коммерсантъ», «Эксперт», SmartMoney, «Коммерсантъ-деньги» и в результате большого отрыва от привычной информационной среды не ощущаю, за что журналистам очень благодарен.

— Что вы думаете о конфликте акционеров ТНК-ВР? Означает ли это, что СП между российской и западной компанией невозможно?

— Конфликт в ТНК-ВР подтверждает общепринятое мнение, что невозможно в контракте, тем более стратегическом и долгосрочном, предусмотреть все, тем более в условиях неустоявшейся деловой практики. Должен быть постоянный баланс интересов, поддерживаемый балансом возможностей. Другой вопрос — правильность оценки сторонами долгосрочного тренда изменений, но это уже бизнес-решения.

— Примерно в то же время ЮКОС вел переговоры о слиянии с Chevron. Если бы эта сделка состоялась, вам бы удалось избежать конфликта?

— Отказ от сделки с Chevron стал стратегическим решением, родившимся как результат борьбы разных сил в администрации президента. Правильно или нет — не мне судить. Я заинтересованная сторона. У меня была своя позиция, которую я отстаивал, но окончательное решение было не за мной.

— Сейчас в России происходит сразу несколько громких корпоративных конфликтов — вокруг ТНК-ВР, «Норильского никеля», большие проблемы у компании «Мечел». После публичной критики премьера капитализация «Мечела» резко упала. Вы согласны, что все это негативно сказывается на отношении инвесторов к России?

— Корпоративные конфликты — дело обычное. Плохо на климат влияет отсутствие предсказуемости в методах их разрешения, нестабильность деловой практики. И недостаток надежных судебных и третейских процедур. Непонятность и непубличность происходящего — вот где проблема и ключ к совершенствованию инвестиционной среды.

— Как вы оцениваете мировой финансовый кризис и его последствия?

— Я настроен очень положительно. Он (кризис) очень управляемый, своевременный и ведущий в правильном направлении мировую экономику. Нам всем нужно более равномерное распределение и мирового богатства в целом, и уровня потребления в частности. Нам всем нужно снижение удельной энергоемкости мирового ВВП. Нам всем необходимо задуматься над изменением потребительской парадигмы и критериев оценки качества жизни, сместив их в сторону более ресурсо- и природосберегающих. И наконец, нам необходимы масштабные инвестиции в замену углеводородной энергетической базы. Время пришло. Нынешний же кризис, к счастью, сродни не пожару и не тайфуну. Это звонок будильника поутру. Конечно, побыть в сонных грезах еще хочется, но пора и за работу. Я не ожидаю высоких темпов роста американского или европейского рынка. Там будут происходить не количественные, а качественные изменения. Изменениям подвергнется не масштаб, а структура экономики. Производство стали и угля более не показатель успешности. Боюсь, что мы все еще в плену старой парадигмы, как, впрочем, и наши китайские соседи. Только у них пока нет выбора, а у нас, наоборот, пока выбор есть.

— Оценивая события пятилетней давности и понимая, что вам грозит новый срок, вы считаете, что поступили правильно, не уехав из страны накануне своего ареста?

— И жалею, и не мог поступить иначе. Увы, но я, как и любой обычный человек, неодномерен. Мне очень жалко, что эти годы я оторван от семьи, детей, которым я действительно много задолжал. Но и бросить арестованного друга не смог. Может быть, он меня за это и ругает, не знаю.

ЧИТА