В четверг Гурами Авалишвили по настоянию подсудимых и адвокатов много чего сказал по поводу обвинений в хищении нефти и хищении акций. Если от этих обвинений и можно было что-то убавить, то господин Авалишвили убавил многое. Михаил Ходорковский, провозгласивший целью своей защиты исключительно доказательство того, что вся добытая нефтедобывающими «дочками» нефть сдавалась по их воле в трубу «Транснефти», в середине дня получил от свидетеля обвинения неожиданный (но, видимо, закономерный) подарок. Свидетель подтвердил, что ВНК сдавала нефть в государственную трубу, и Ходорковский этому никак не препятствовал.

Во второй половине дня свидетель ответил на множество вопросов по обмену акций «дочек» ВНК на акции ЮКОСа (обвинение считает этот обмен хищением). Господин Авалишвили чистосердечно признался, что об обстоятельствах обмена он практически ничего не знает, но тем не менее считает сделку незаконной. Словом, не читал, но осудил!

Кроме того, сегодня Платон Лебедев вычеркнул из биографии Гурами Авалишвили одно принципиальное рукопожатие.

«У нас небольшое заявление, - открыл рабочее утро прокурор Лахтин. - Защита и подсудимые позволяют себе непозволительные вещи, в том числе оскорбление чести и достоинства свидетелей. Свидетелям задаются вопросы о сущности обвинения, хотя они не компетентны давать правовую оценку действий подсудимых. Вопросы эти не были отведены судом, хотя об этом просило обвинение. Вопросы об использовании пластиковых карт, о Западно-Полуденном месторождении и о других вещах, которые не относятся к делу. Задавали вопросы о технологических моментах при переработки нефти, о сложностях взаимоотношений «Томскнефти» и «Ист Петролеум». Цель - оказать психологическое давление на свидетелей, запутать их, чтобы те не дали показания по тем вопросам, которые относятся к делу. Все».

Сразу же встал Михаил Ходорковский. «Алаверды, так сказать, - горько пошутил он. - Свидетель Авалишвили четко дал понять суду, что может давать показания по «Томскнефти» и ВНК за период своей работы там. Иные показания, как он заявил, он может основывать на информации из аналитической записки, которая есть в материалах дела, и данных Счетной палаты, которые тоже есть в материалах дела. В итоге обвинение расспрашивает свидетеля как специалиста, что недопустимо. Обвинение, предъявленное мне, охватывает промежуток с 98 года, так что до данного момента свидетель свидетелем не является. Мне вообще не ясна доказательственная ценность показаний свидетеля. Сторона обвинения заявила о неотносимости вопроса о добыче и подготовке нефти. Но только и ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО сведения о добыче, подготовке и сдаче нефти в «Транснефть» имеют отношение к предъявленному мне обвинению. То, что было известно свидетелю о технологии на момент апреля 98 года, имело место быть и далее до 2003 года включительно - технология остается прежней, поэтому мы его допрашиваем по технологии. «Транснефть» свою трубу не перекладывала, скважины тоже. По статье 8 УК РФ я построил свою защиту и объявил стратегию защиты только на одном обстоятельстве: я доказываю отсутствие признака состава преступления - хищения нефти у потерпевших. Изъятие вещи означает обособление этой вещи от другого имущества потерпевшего. Никакие договора обособить эту вещь не могут. Как раз сторона обвинения, допрашивая свидетеля по заключению договоров, выходит за рамки предъявленного обвинения. Мне достаточно доказать в суде, что вся добытая нефть была сдана в трубу «Транснефть» по воле «Томскнефти». Куда она дальше девалась, доказать нетрудно, но это не имеет значения. Там нефть смешивается и ответственность за нее несет «Транснефть». Какого именно производителя нефть пропала, «Транснефть» даже установить не может. Поэтому меня интересуют показатели свидетелей как нефтяников. Я добиваюсь, чтобы этот факт, исключающий событие преступление, узнал суд. Этого более чем достаточно, а иных обвинений мне не предъявлялось. Вот и все».

Ходорковский передал свой черновик суду - оказалось, что к утренней конфронтации были готовы обе стороны.

«Именно прокурор Лахтин спрашивает у свидетеля правовую оценку дела, - отметил Платон Лебедев. - Например: "То есть это совершенно не отвечало требованиям закона?", а Авалишвили отвечает "Совершенно верно". Мы вообще не выходим за пределы обстоятельств, на которые отвечал свидетель Авалишвили прокурорам и следователям. Второе - мы ни разу не прерывали прокурора Лахтина, когда он в свои вопросы включал утверждения, например, что "Ходорковский и Лебедев завладели акциями ВНК", и на этот вопрос, не отведенный судом, отвечал Авалишвили. Поскольку нам нужно устанавливать факты, а не эмоции, я хочу выяснить эти факты, эмоции же мне его понятны».

В зале присутствовал некий чин в погонах и большой фуражке. Ему показалось неправильным передача подсудимым материалов дела, и он попытался вмешаться: «Записи передавать можно, а журналы нельзя». Судья попытался объяснить, что так строится работа в суде.

Наконец в зал запустили свидетеля Авалишвили. Он все же явился, хотя публика в зале даже делала ставки: придет ли свидетель или, как и Рыбин, «исчезнет» из процесса до срока.

Вновь заработал проектор. На стене побежали документы — на этот раз из тома 15. У прокурора Лахтина возник вопрос: «На экране производное от какого документа?». Прокурор попытался выяснить, что перед ним - подлинник или копия. «Это производное от подлинника. Оригинал подлинника», - съязвил адвокат Владимир Краснов, напомнив Валерию Лахтину его собственные яркие формулировки.

После долгих препирательств судья объяснил гособвинителю: «Валерий Алексеевич, суд работает с подлинником. В протоколе будет отмечено, что свидетелю предъявлены материалы дела, а не запись на стене». Недовольный Валерий Лахтин сел на место.

Платон Лебедев начал спрашивать. «Соответствует ли показатель «выручка за 98 год» сумме 4 млрд 1 млн 276 тыс рублей? Эти данные предъявило обвинение в материалах дела». - «Названная вами сумма соответствует тому, что указано в деле», - умно отвечал свидетель. И все другие называемые Платоном Лебедевым цифры «соответствовали данным в таблице», сообщал Авалишвили. «Итак, рентабельность за 98 год составляет 34 процента. Ваша честь, они пошли на махинацию с материалами дела — выдрали из экспертизы финансовую отчетность «Томскнефти» за 98 год. Но часть доказательств случайно осталась, - обратился к судье Лебедев. - Они полагали, что следы деятельности «Томскнефти» за 98 год они уничтожили. Скажите, - спросил свидетеля Лебедев, - соответствует ли показатель рентабельности продаж «Томскнефти» за 98 год аналогичным показателям за 97 год». Свидетель начал не отвечать на поставленный вопрос: «Ваша честь, чтобы ответить на это, надо проанализировать много документов, поднять баланс, отчеты... Если Платон Леонидович предъявит мне список письменных вопросов, я подготовлюсь и отвечу». «Мы используем только те сведения, которые можем использовать», - отметил Лебедев. «Сейчас я не готов с листа на это ответить», - резюмировал свидетель.

«Теперь группа вопросов в связи с вашим заявлением по поводу лжи, - продолжил Лебедев. - Вы шестого октября заявили суду о правдивости ваших показаний. Прошу предъявить свидетелю страницу 25 из 26 тома. Это показания свидетеля — протокол допроса».

Господин Авалишвили самолично забрал у судьи 26 том и вернулся с ним к своей трибуне. «"Иностранцы — самые продажные. Когда мы собрались и я с Дартом повстречался в Томске, он пожал мне руку и сказал — хорошо, что мы начали процедуру банкротства", - процитировал Лебедев фразу Авалишвили на допросе. - Зачем вы солгали суду о том, что вы с Дартом встречались, хотя вы с ним никогда не встречались? И Дарт в Томске никогда не был».

«Вы не знаете, встречался я с Дартом или нет, - отвечал Авалишвили. - В Томске были представители Дарта, - в зале засмеялись, - и моя фраза касалась Дарта как структуры, механизма, а не как личности, - выходил из положения Авалишвили. - Я не вижу тут лжи, все соответствует действительности. И я повторяю: иностранцы — самые продажные люди!»

«Кхм-кхм!» - послышались из зала выразительные покашливания - среди публики сегодня были депутаты немецкого Бундестага. «А как этот «механизм», как вы сказали, пожал вам руку в Томске?» - все же попытался уточнить под смех зала совсем не этикетный момент Платон Лебедев.

Свидетель стоял на своем: он не врал. «Я вас накануне предупреждал: если вы хотите что-то изменить в ваших показаниях, измените. Вы отказались», - напомнил Лебедев. «Да и потом — интересно, как же вы пожимаете руку «продажным иностранцам» за то, что они начали процедуру банкротства «Томскнефти» — вы, «государственный человек»?» - суммировал в своем вопросе уже несколько прежних высказываний свидетеля Платон Лебедев.

«Вы не нервничайте, Платон Леонидович», - сказал свидетель. Примечательно, что даже это личное обращение господин Авалишвили не сопроводил взглядом на «аквариум». Он вообще туда третий день не смотрел.

«Зачем вы солгали суду по данным продаж «Томскнефти»?» - продолжал Лебедев. Свидетель решил переложить проблему на многие головы: «Эти цифры представлял департамент, это есть в деле, в аналитической записке». «Вы все же подумайте, если правы вы — считая, что ее было добыто больше, чем указано в аналитической записке, то придется спросить у вас, где же тогда эта добытая нефть!» - предупредил Лебедев.

Пошли дальше. «Известно ли вам что именно государство 5 февраля 97 года дало согласие ЗАО «Роспром» осуществлять функции управляющего органа НК ЮКОС?» - «Нет, я не видел эти документы». На вопрос о том, знает ли он, что государство дало согласие на наделение «Роспрома» функциями исполнительного органа ВНК, свидетель ответил «возможно». «А то, что государство 17 октября 98 года дало согласие ЗАО ЮКОС-ЭП осуществлять функции исполнительного органа «Томскнефти»?» - спрашивал дальше Лебедев. «Употребление всуе государство как дающее разрешения тут неуместно, у нас нет документов по этому поводу», - решил вступиться за государство «государственный человек» Авалишвили.

«А кто дает от имени государства такие решения?» - уточнил Лебедев. «Мингосимущество». – среагировал свидетель. «Известно ли вам название Государственный антимонопольный комитет?» - интересовался подсудимый. Но тут вмешался прокурор Лахтин, требуя снять вопрос: «Это не относится к делу, свидетель — не специалист, и вообще это оскорбляет честь и достоинство свидетеля!» - защищал свидетеля оптом прокурор. Судья вопрос снял. «Понятно. Хотя вопросы Лахтина о законности не снимались», - констатировал Лебедев.

«Известно ли вам, что по нормам корпоративного контроля, по Гражданскому кодексу, пакет в 38 процентов акций «Томскнефти» всегда принадлежал НК ЮКОС?» - не испытывал недостатка в вопросах Лебедев. «Пакет акций ВНК был незаконно выведен из «Томскнефти» и попал в руки ЮКОСа — вот это мне известно», - ответил свидетель.

Затем господину Авалишвили показали 28 лист из 26 тома и попросили объяснить, что он понимает под термином «вывод активов». «Я уже давал показания и объяснял суду, - напомнил свидетель о своем вкладе в процесс. - Все что находилось на балансе «Томскнефти» — активные фонды, непроизводственные фонды, кредиторская задолженность...».

«Внесение «Томскнефтью» своего имущества в качестве вклада в уставный капитал в учреждаемые ею же стопроцентные ЗАО — это вывод активов?», - решил сделать разговор для свидетеля более интересным Лебедев. «Да, потому что это делалось без согласия акционеров, в нарушение закона…» - откликнулся Авалишвили. «Правильно ли я вас понял, что внесение государством пакета «Томскнефти» в капитал ВНК — это вывод активов?» - добавил интриги подсудимый. Ответ сам собою получился «государственным»: «Это решение государства по указу президента, для создания вертикально-интегрированной компании».

«Так это вывод активов или нет?» - требовал назвать вещи своими именами Лебедев. «Это создание государством вертикально-интегрированной компании. Если бы вы были президентом и делали вывод активов ТАКИМ образом, с этим можно было согласиться», - заметил свидетель.

«Какое решение принял 1 июня 2003 года арбитражный суд Вены в отношении вашей в том числе деятельности по совместной деятельности <с «Ист Петролеум»> по Крапивинскому месторождению, куда вы вносили свое имущество?» - повел допрос к новым рубежам Лебедев.

«Венский суд решил вернуть стороны к первоначальному состоянию», – дал отработанный ответ свидетель. «Была ли признана судом вся сделка незаконной?» - подобрал другой финал Лебедев.

«Лебедев некорректные вопросы задает, - встал Лахтин. - Это решение суда оглашалось или не оглашалось?»

«Пожалуйста, отвечайте», - продолжил ход заседания судья. «Я не могу, я не помню, у меня нет документа перед глазами... Я вообще его не видел, - ответил Авалишвили. - Я решение суда узнал от адвоката из «Бейкер и Макензи». Фамилию не помню — рыжего цвета такой был», - попытался быть конкретным за счет рыжего и не исключено, что продажного иностранца господин Авалишвили. «То есть те 3 млн долларов с лишним, которые суд обязал «Ист Петролеум» выплатить «Томскнефти», вы считаете возвратом на исходные позиции?» - «Не могу ответить».

Лебедев погнал свидетеля дальше по тексту его давнего допроса. «Вы говорите следователю "Они раздробили технологическую цепочку". Куда делись скважины?» - «Они остались там же, на той же земле, только у других собственников». - «Нагнетательные скважины географически остались на месте?» - «Скорее всего, да». - «А установки по предварительному сбросу воды остались на месте?» - «Географически да. Право собственности они сменили». Такой же ответ свидетель дал касательно промысловых трубопроводов.

«Не относится вопрос к делу! Лебедев опять несмотря на наши возражения задает вопросы по технологии!» - снова встал Лахтин. «Тогда объясните, ЧТО относится?!» - не выдержав, повысил с места голос Михаил Ходорковский. «Тихо-тихо-тихо. Подождите. Место совершения преступления подлежит доказыванию!» - пояснил прокурорам некоторые истины Виктор Данилкин. Под взглядом судьи прокурор Лахтин вынуждены был сесть на место.

«Если все основные технологические узлы остались на месте, то о КАКОМ раздроблении технологической цепочки вы сообщали Каримову?!» - продолжил Лебедев «технологические» вопросы. Свидетель остался при своем мнении: «Единая технология была нарушена. Все осуществлялось на основе договоров. ЗАО, ООО. Было нарушено единое управление. Был свой собственник везде, свой руководитель — и свои результаты хозяйственной деятельности. Вот и была разрушена технологическая цепочка». «Это ваше понимание?» - поинтересовался Лебедев. «Это заключение специалистов», – не признался в собственном понимании свидетель. «А где такое заключение специалистов?» - спросил Лебедев. «Я не ставил перед собой цель принести сюда заключение специалистов, и вы мне такие вопросы не задавайте!» - резко отвечал Авалишвили. «Вы понимаете разницу между технологической цепочкой и корпоративной цепочкой?» - сузил район поиска истины Платон Лебедев. «Объясните, пожалуйста», - попросил Авалишвили.

«Скважинная жидкость, поднявшись из скважины, как далее технологически изменилась после корпоративных изменений в «Томскнефти»? Она изменила направление, проходила мимо установки по предварительному сбросу воды, нагнетательных скважин, установки по подготовке нефти?» – объяснил в вопросительной форме суть вопроса подсудимый.

«На устье скважины нефть, она же водонефтяная эмульсия, в вашем понимании скважинная жидкость, проходит по цепочке, этапы предварительного сброса воды и так далее. Но экономические результаты весьма разбросаны и отражаются на деятельности предприятия. В этом суть раздробления цепочки», - отвечал Авалишвили. «Это замкнутый технологический цикл?». - «Это специалисты могут пояснить». - «Итак, Ваша честь, вопрос о «раздроблении технологической цепочки» остался без ответа до специалиста», - резюмировал Лебедев. «Пять минут перерыв», - подвел и свою черту под всем сказанным председательствующий.

После перерыва Платон Лебедев продолжил допрос: «По скважинной жидкости. У вас Лахтин интересовался, официальное это понятие или нет. Вы сообщили, что это было введено между ЮКОСом и «Томскнефтью». Вы начали работать в «Томскнефти» в управлении буровых работ?». Свидетель подтвердил, указав на свой дальнейший карьерный рост. «Вы когда-нибудь наряды подписывали?» - спросил Лебедев у свидетеля, но отозвался Валерий Лахтин: «Это не относится к делу! Какое отношение это имеет к вопросу доказывания?!...». «Большое!» - отрезал Лебедев. «Тихо-тихо. Пожалуйста, отвечайте!» - попросил судья свидетеля.

Авалишвили пояснил, что наряды он подписывал. «Ремонтные работы на скважинах проводились в ваше отсутствие?» - «Я занимался ремонтом только скважин, находящихся в бурении». – «Нормативные документы вы изучали?» - «Нет, ими я не занимался».

Дойдя по карьерной лестнице до работы свидетеля замминистра, Лебедев напомнил ему приказ Виктора Калюжного от 28 декабря 1999 года по нефтяным скважинам. Но свидетель Авалишвили не смог вспомнить, было ли в том приказе понятие скважинной жидкости. «Я не могу помнить все приказы», - пояснил свидетель. «Вы говорили, что тогда надо менять закон о недрах, чтобы законно использовать термин «скважинная жидкость». Значит, вы все же знали, есть ли этот термин где-то или нет?» - уменьшал обводненность прошлых показаний свидетеля Платон Лебедев. «Скважинная жидкость» - это жаргон, как «черное золото». Поэтому я и советовал Михаилу Борисовичу внести, если он хочет, это понятие в закон», - считал нормальным верстать законы из жаргонизмов свидетель.

«А известно ли вам, что термин «скважинная жидкость» присутствует в ГОСТах аж с 1976 года?!» - продемонстрировал иное происхождение терминологии подсудимый. «В каком контексте? Мне неизвестно об этом», - заявил государственный человек, нефтяник и бывший замминистра Гурами Авалишвили. Точно так же неизвестны свидетелю были решения Арбитражных судов всех уровней по спору налоговой инспекции с «Томскнефтью».

«Теперь вопрос, связанный с предметом. ХИЩЕНИЕ НЕФТИ, - с нажимом произнес Лебедев. - Как по закону РФ, в том числе по закону о бухгалтерской отчетности, поступают в случае выявления фактов хищения имущества?».

«Вопрос снимается, переформулируйте», - попросил судья.

Лебедев переформулировал: «При вас, когда вы были замом по экономике в ВНК и «Томскнефти», выявлялись факты хищения?» - «Не было». - «Присутствовали ли вы после вашего увольнения из «Томскнефти» при фактах хищения нефти из «Томскнефти» после 98 года, если да, то когда и при каких обстоятельствах?» - «Не присутствовал». - «Правильно ли я понял, что вам лично о таких фактах неизвестно?» - «Мне лично о таких фактах неизвестно». Добившись от свидетеля этого признания, Лебедев перешел к ценам.

«Вы сообщили, что часть объемов нефти «Томскнефти» продавалась ВНК. Где происходила передача этой нефти?» - «Не помню. Я не занимался продажами нефти». - «А цена соответствовала цене Роттердама? По нефти, продаваемой «Томскнефтью» ВНК ?» - «А при чем Роттердам в Ачинске? Нет, не соответствовала. Это была российская внутренняя цена, она несколько отличается от цен в Роттердаме. В три-четыре-пять раз».

«У меня буквально два вопроса остались на сегодня», - ободрил свидетеля подсудимый Лебедев. - Вопросы простые для вас как специалиста в этой области: является ли цена за один баррель нефти в Томске экономически сопоставимой с ценой одного барреля нефти в Роттердаме?» - «Что подразумеваете под «экономически сопоставимой»?» - «Я подразумеваю под этим вот что: является ли Томск и Роттердам одним местом рынка?» - «Мне до сих пор неизвестен уровень котировок нефти Томска на рынке, поэтому отвечу отрицательно. Но рынок в Томске и рынок в Роттердаме — это разные рынки».

«Между Томском и Роттердамом сколько приблизительно километров?» - спросил Лебедев. «Ну больше тысячи... до Москвы от Томска две двести... до Роттердама дальше...» - подсчитывал свидетель. «Экспортная пошлина в Томске платилась?» - «Нет». - «Итак, является ли цена за один баррель нефти в Томске экономически сопоставимой с ценой одного барреля нефти в Роттердаме?». Но и повторный вопрос к ответу не привел. «Мы уже выяснили, что до Нидерландов 2 тысячи километров. Там теплее. Я не понял, о чем вас вопрос-то? - выворачивался свидетель, смеша зал. - Я не могу ответить, это слишком витиеватый вопрос!» - «Может ли баррель нефти в Томске стоить столько же сколько в Роттердаме?» - «Не знаю». - «А о чем же вы тогда с Грефом-то разговаривали?» - «Мы обсуждали себестоимость в связи с принятием закона о недрах...» - «Назовите хотя бы один налог РФ, который уплачивается с себестоимости». - «Плата за недра».

Платона Лебедева сменил Михаил Ходорковский. «У меня возникли несколько дополнительных вопросов к свидетелю. Вы сказали, что Ходорковский был теневым лидером в группе компаний ЮКОС-Роспром- банк МЕНАТЕП. Знали ли вы, что в банке МЕНАТЕП до ноября 97 года я был председателем совета директоров?» - «Может, и были». - «А до июля 98 года был председателем правления ЗАО «Роспром»?» - «Да, вы были на этой должности». - «Вы в показаниях сослались на некий совет директоров, в котором находились господа Темерко и Похолков. Вы не обратили внимание, что это совет директоров ЮКОСа и я там указан?» - «Не обратил». - «А вы знали, что с 99 по 2002 год, когда вы были замминистра энергетики, со мной встречался министр Калюжный как с руководителем ЮКОСа, Христенко, Путин встречались со мной, когда я был в этом качестве?» - «Да, мне известно». - «Понятно. Про теневого лидера понятно», - сделал выводы Ходорковский. «Какой датой датирована аналитическая записка?» - уточнил подсудимый. «Там данные до 97-98 года», - ответил свидетель.

«Вы сказали, что ВНК и «Томскнефть» были подорваны нашим хозяйствованием с момента приватизации. Насколько упали акции к сентябрю 98 года по сравнению с 97 годом, какую долю стоимости они потеряли?» - спрашивал Ходорковский дальше. «В цифрах не скажу, но более 95 процентов активов ВНК были выведены», - говорил господин Авалишвили, у которого не нашлось точного ответа и по «Томскнефти».

«Ну хоть сколько потеряла? Много или мало?» - не ждал Ходорковский от свидетеля многого. «Много. Точно сказать не могу, это надо сесть с документами и готовиться. На момент приватизации акции «Томскнефти» стоили примерно 25 долларов. Через год вы предложили выкупить их за 8 рублей. Делайте выводы», - отвечал Авалишвили. «Приблизительно то же самое вы сказали про Ачинский НПЗ — про вывод активов. Там вывод активов уменьшил стоимость Ачинского НПЗ в той же пропорции?» - спросил Ходорковский, но в итоге остался без сколько-нибудь точного ответа.

Диалог этих двух людей выходил на финишную прямую. «Вы заявили, что приобретя контрольный пакет ВНК, "Ходорковский завладел всей нефтью". Значит ли это, что я получил возможность распорядиться всей добываемой нефтью?» - «Да, вы получили возможность распоряжаться всей нефтью». - «Как владелец пакета ВНК?» - «Да». - «Использовал ли я свои возможности, чтобы запретить ВНК сдавать нефть в «Транснефть»?» - «Нет».

«У меня больше нет вопросов, можно процесс заканчивать: обвинение он разрушил напрочь», - подытожил Михаил Ходорковский.

Впрочем, так быстро заканчивать процесс был в первую очередь не готов Платон Лебедев, который захотел уточнить со свидетелем еще кое-какие моменты. «По условиям сделок между ЮКОСом и «Томскнефтью» кто и за что платил?» - «Там фигурирует компания ЮКОС-ЭП...Цель соглашения я не помню. Оно подписано Филимоновым». - «Было ли вам известно, что экономика России в 97-98 году находилась в глубоком кризисе?».

«Какое отношение это имеет к делу? – взвился в вопросе Валерий Лахтин, но тут же и ответил: - Никакого отношения это не имеет к делу!».

Переждав разговор прокурора с самим собой, судья дал понять, что ответа он все-таки ждет от свидетеля.

«Была сложная экономическая ситуация». - «Было ли вам известно, что в 98 году произошло дальнейшее ухудшение ситуации?» - «Я говорил, что был дефолт». - «Вы говорили еще о падении цен на нефть... оно было болезненное?» - «Болезненное, но не смертельное». - «А к чему привел дефолт 98 года в России?» - «К смене правительства». - «И все? Экономика стала лучше или хуже?».

«Ну это уж вообще не относится к делу! - снова протестовал прокурор Лахтин. - Осталось еще спросить о великой депрессии в США!».

«Не обращайте внимание на бестолковость Лахтина», - смеясь, прокомментировал для свидетеля ситуацию Лебедев. Авалишвили в целом подтвердил ухудшение экономической ситуации в стране. «Известно ли вам, что в этих условиях во избежание остановки фонда действующих скважин и катастрофических последствий этого, по решению ЮКОСа основной удар и все риски приняла на себя материнская компания ЮКОС и все ее структуры, убыток превысил 20 млрд рублей, а нефтедобывающие предприятия более-менее оказались на плаву и даже, вы увидели, смогли какую-то рентабельность показать?» - поинтересовался Лебедев. - «Мне это неизвестно», - сказал свидетель.

На этом очередь задавать вопросы перешла к защите. Адвокат Алексей Мирошниченко поинтересовался, глядя в допрос свидетеля в томе 26 на 18 листе: «Вы говорите, что "все права по управлению Томскнефтью, Ачинского НПЗ, системой сбыта нефти, были переданы ВНК". Что вы имели в виду?» - «ВНК ввела внешнее управление своими компаниями в 97 году». - «Что вы вкладываете в термин «внешнее управление»?» - «Все что из этого вытекает, в том числе назначение внешнего управляющего». - «Вам известно понятие «вертикально-интегрированная компания»? ВНК была ею? А ЮКОС?». - «Да, ВНК была такой компанией. ЮКОС тоже». Далее Авалишвили рассказал о механизме развития вертикально- интегрированных компаний.

«А могут ли интересы дочерней компании — в данном случае «Томскнефти» — находиться в противоречии с интересами головной компании?» - продолжил защитник. «Противоречия могут быть, но они могут решаться успешно. У «Томскнефти» и ВНК не было принципиальных разногласий», – говорил свидетель Авалишвили. Адвокат Мирошниченко перешел к следующему вопросу: «А можно ли было всю добываемую нефть «Томскнефти» поставлять на экспорт?» - «Нет. Производители имели право поставлять на экспорт не более 30 процентов. Эти ограничения устанавливало правительство». - «Что вам известно о практике покупки сырья по так называемым внутрикорпоративным ценам?» - «Она направлена на аккумулирование прибыли в рамках компании, холдинга. Это нормальная практика, если не злоупотреблять».

Перешли к уже легендарной аналитической записке. «Почему аналитическая записка никем не подписана?» - «У меня сохранилась эта копия...наверное, имелись подписи...она есть в администрации, можно запросить. Ее подписывали все службы, готовившие этот документ. И моя подпись там фигурирует». - «Почему в ней нет ссылок на конкретные источники?» - «Она не рассчитана была на публичность».

На более конкретные вопросы по аналитической записке свидетель не всегда мог ответить, повторяя одно и то же: «Надо читать...надо смотреть...».

Когда адвокат Мирошниченко закончил спрашивать, судья прервал заседание на обед.

Вторая часть заседания началась с вопросов Платона Лебедева. «Все вопросы будут начинаться так: Кто? Где? Когда? Кто, где и когда оспаривал решения», - отметил Лебедев. «Итак, - кто где и когда оспаривал решение собрания акционеров ВНК с 1997 по 2004 года?» - «Я не знаю». – «Собрания акционеров Томскнефти?» - «Нет у меня этих данных», - «Совета директоров ВНК?» - «У меня нет такой информации». – «Совета директоров «Томскнефти»?». – «Не владею вопросом». – «Исполнительного органа ВНК?» - «Не помню». – «Исполнительного органа Томскнефти?» - «Конкретно не помню, знаю, что были общие дела судебные... Детали не помню».

Лебедев заговорил о сделке ВНК с компанией «Биркенхольц» по 6 процентам акций Ачинского НПЗ, «Известно ли вам что в связи с обращением в совет директоров ВНК заместителем генпрокурора РФ Кихлеровым в 99 году был внесен протест в Высший арбитражный суд РФ по законности сделки ВНК с «Биркенхольц»?» - «Нет мне неизвестно». - «А известно ли вам, что Высший арбитражный суд РФ удовлетворил протест?» - «Не столько удовлетворил...но было решение суда». - «Известно ли вам, что Арбитражный суд Москвы 26 февраля 2001 года признал сделку ВНК и «Биркенхольц» по этому пакету акций недействительной?».

«По причине?» - поинтересовался Авалишвили.- «Это я вас допрашиваю!» - осадил свидетеля Лебедев. «Я не могу комментировать документ, который я не видел», - ответил свидетель.

«Пусть Лебедев ссылается на конкретные тома в деле, если документа нет в деле, он не имеет права на него ссылаться, и задавать абстрактные вопросы, не касающиеся дела, он не имеет права!» - снова встал раздраженный Лахтин. «Пожалуйста, продолжайте!» - показал интерес суда к вопросам подсудимого председательствующий.

Далее Платон Лебедев выявил беспамятство свидетеля по тем документам, которые Каримов предъявлял Авалишвили во время допроса. «Ваша честь, тогда придется потом свидетелю предъявлять и эти документы», - пообещал долгую работу с господином Авалишвили Платон Лебедев.

«Присутствовали ли вы лично при наших встречах с Михаилом Борисовичем Ходорковским с 98 по 2003 год?» - спрашивал дальше Лебедев. «С вами обоими одновременно я не встречался», - помнил свидетель. Из ответа Лебедев вывел следующий вопрос: «Откуда и от кого вам известно, чем каждый из нас в это время конкретно занимался, какие решения конкретно принимал и за какой бизнес конкретно отвечал, если вы при этом даже ни разу не присутствовали?». Свидетель пояснил, что данные почерпнул из слов коллег подсудимых, а так же из «личной встречи с Платоном Лебедевым».

«Вы говорили что в 98 году были два раза в Москве. Наша встреча состоялась в этот период?» - «Не помню, мы с вами встречались в начале года в Москве». - «Где именно?» - «В офисе на Дубининской», - помолчав, ответил свидетель.

Вскоре выяснилось, что и генеральное соглашение между «Томскнефтью» и ЮКОСом свидетель Авалишвили не видел — на допросе следователи его свидетелю не показывали. Платон Лебедев снова сообщил суду, что придется позже свидетелю показывать этот документ и по нему его допрашивать.

«Правильно ли я вас понимаю, что в стоимость нефтепродуктов три четверти — это цена нефти, а еще четверть — расходы на его переработку?» - спрашивал у свидетеля Лебедев, затронув работу Ачинского НПЗ. «Правильно», - подтвердил свидетель.

Дальше Лебедев устроил свидетелю ориентирование на местности. «Вам наименование Александровское известно?» - «Поселок такой есть в Тверской области?» - «Находится ли там коммерческий узел учета?» - «Там проходит нефтепровод Александровское-Раскино».- «При процессинге кто платил за транспортировку нефти? От коммерческого узла учета «Томскнефти» до коммерческого узла учета Ачинского НПЗ?» - «Не помню, не знаю». - «Транспортировка входит в те три четвертых части стоимости тонны нефтепродуктов или в одну четвертую?» - «В три четвертых». - «Спасибо, пока у меня нет вопросов», - закончил Лебедев под вздох свидетеля. Но его тут же сменил Михаил Ходорковский.

«Вы в показаниях сказали, что для вас было дискомфортно получение документов в электронном виде, поскольку в этом случае за них никто не нес ответственность. Скажите, распоряжение председателя правления «Роспром» Ходорковского Михаила Борисовича от 3 февраля 1998 года об электронном документообороте вам известно?». - «Я не помню этого распоряжения». «Ваша честь, - пояснил судье Ходорковский, - у нас есть разные распоряжения по управлению компанией, когда до нас дойдет дело, мы будем просить приобщить эти документы к делу, и тогда я свидетелю смогу задать по ним вопросы».

Теперь вопросы задавал адвокат Владимир Краснов. «Вы не раз говорили о приобретении структурами МЕНАТЕП акций ВНК. Известно ли вам, кто, где, когда оспаривал решения о продаже акций ВНК в декабре 97 года на денежном аукционе?» - «Неизвестно». - «Известно ли вам, кто, где, когда оспаривал право структур Роспром-МЕНАТЕП- ЮКОС, право собственности их, на акции ВНК?» - «Нет». - «Неизвестно, потому что этих фактов не было, или вы не знаете, были они или нет?». - «Не знаю, были они или нет». - «Вправе ли владелец контрольного пакета акций влиять на формирование управленческих функций компании?»

«Я прошу снять вопрос, ответ на вопрос прекрасно известен защитнику», - противился вопросам прокурор Лахтин. Адвокат переформулировал вопрос, внеся в него конкретику - названия ЮКОС и ВНК. «Вправе в пределах закона об акционерных обществах», - отвечал свидетель, глядя перед собой. На адвокатов, как ранее и на подсудимых, свидетель Авалишвили тоже старался не смотреть.

Далее адвокат интересовался процессом изменения управления в «Томскнефти». «Компания государственная, президент компании представляет интересы государства, а государство дает директивы», - говорил Авалишвили. Адвокат Краснов напомнил, что речь идет уже о состоянии компании после приватизации. «Права были переданы Филимонову. Были ли от кого-то возражения, в том числе от государства». - «Нет», - вынужден был признать Авалишвили.

«В суде уже звучали выводы Венского арбитражного трибунала. Вы относите их на свой счет?» - интересовался адвокат. «Третий день, Ваша честь, я слышу о каких-то обвинениях...» - начал было жаловаться свидетель. «Вы можете ответить на вопрос?! - вскрикнул в ответ судья Данилкин. - Вас никто ни в чем не обвиняет, вам задали вопрос!».

В защиту свидетеля обвинения вскочил неизбежный прокурор Лахтин: «Вопрос не относится к делу...Надо назвать том дела, лист дела...» «Валерий Алексеевич, что надо, что не надо... я знаю! Мы с вами это обсудим после процесса», - добродушно иронизировал над раздражением прокурора Владимир Краснов. Лахтин сел. - «Вы закончили свои переговоры? Договорились, да? - иронически поинтересовался судья. - А то как-то во время процесса...». Процесс, преодолев и это препятствие, покатился дальше.

«Известно ли вам, по чьей инициативе был арестован пакет акций «Томскнефти»?» - «Нет». - «По инициативе «Биркенхольц». Известен ли вам документ «Выведение «Томскнефти» из-под контроля М.Б. Ходорковского»?». Адвокат стоял рядом с трибуной свидетеля и показывал ему в 42 томе означенный документ.

Прокурор Шохин посмеивался. Прокурор Лахтин холодным взглядом смотрел на адвоката, всем своим видом демонстрируя недовольство. «Это для протокола или между собой?» - наконец поинтересовался судья Данилкин тем, чем заняты свидетель и адвокат, читая выдержки из документа. «Междусобойчик такой!» - с готовностью прокомментировал Шохин. «Хотите присоединиться?» - с такой же готовностью пригласил к участию прокурора адвокат Краснов. - «Да упаси господи!» - прижал руку к груди Шохин. Зал смеялся.

Адвокат для протокола попытался повторить некоторые фразы, более медленно и доходчиво. «Вы смотрите на меня с укоризной, как будто я чего-то там не догоняю!» - улыбаясь, реагировал Виктор Данилкин. Зал снова смеялся. «Документ без подписи, автор его неизвестен», - посмешил зал и свидетель. «Да вам еще и вопрос не задан», - притормозил комментарии Авалишвили судья. «Вы такого документа не помните?» - начал спрашивать адвокат. «Нет, я его не видел», - отвечал Авалишвили. «Сейчас, посмотрев документ, у вас не изменилась точка зрения по поводу опасности, по действиям по отъему собственности у М. Ходорковского, как там написано?», - спрашивал защитник. «Я всецело поддержу этот документ, но к нему администрация Томской области не имеет отношения, тут и нет автора из администрации», - проговорил свидетель Авалишвили. «А мы и не говорим, что там среди авторов есть кто-то из администрации области. И потом этот документ приобщен к делу обвинением, не нами, как доказательство. Вы поддерживаете документ, значит ли это, что вы поддерживаете идею ареста «Биркенхольц» всего пакета акций «Томскнефти»?... И так далее?» - «Поддерживаю».

«Вы давали показания по мене акций «Томскнефти», Ачинского НПЗ, ВНК на акции ЮКОС. Вы показали, что это состоялось в ноябре 98 года, - продолжал допрос Владимир Краснов. - Из ваших слов на допросе мы узнали, что перед сделками мены оценки акций проведено не было. Про организацию МЦО (Международный Центр Оценки. - ПЦ) вам ничего не известно...» - «Это так». - «И вы утверждали на допросе при этом, что этот обмен был неравноценен. На чем же основывалось это ваше мнение? Вы профессиональный оценщик?». - «Нет. Но я настаиваю, что это неравноценный обмен». - «Вы располагаете специальными знаниями, опытом, чтобы расценить сделку, по которой вы даже не помните условия договора?» - «Я могу оценить и сказать, что невооруженным глазом видно, что неравнозначная оценка. Человеку сведущему это ясно».

«Давайте прервемся на пять минут», - попросил отдыха председательствующий. В перерыве всеобщее внимание привлек конфликт охранника с женщиной, которая имела неосторожность повесить куртку на спинку стула свидетеля. «Нельзя трогать стул! Тут вам суд, а не цирк! Еще раз — скажу судье, позову судебного пристава!» - пришлось выслушать женщине серьезный стулоохранительный текст. Защита даже в шутку поинтересовалась, не нужен ли женщине адвокат. Проверяющий в большой фуражке – а он был все еще в зале - рвением охраны, надо думать, остался доволен.

Адвокат Краснов продолжил допрашивать Авалишвили. «Вы говорили, что целью обмена акций было вытащить их из государственного блока. Вы по-прежнему в этом уверены?» - «Да». - «Вы говорили, что курировали в администрации области финансовый блок — налоги в том числе, так?» - «Я курировал налоги, которые уплачивалась, но не управлял налогами». - «С территориальным агентством по банкротству вы работали?» - «Мы знали друг друга, но я их не курировал, это была не моя епархия». - «А за что же вас благодарил Дарт, пожав вам руку, как вы говорили?». - «Это просто человеческие эмоции». Похоже, свидетель Авалишвили все еще верил в реальность того рукопожатия.

Продолжили. «Вы были сторонником или противником банкротства «Томскнефти»?» - «Нет, я не был сторонником банкротства». - «А инициатива губернатора Кресса, который приостановил банкротство — это с вашей подачи?». - «Он не приостановил, он не мог приостановить. Мы готовили письмо на имя Путина о ситуации». - «Как же понять вас, с одной стороны вы были противником банкротства, с другой вроде бы за». - «Это было желание иностранных инвесторов. В целом администрация Томской области ходатайствовала о приостановлении процедуры банкротства». - «А в случае банкротства Томскнефти были бы претензии от «Биркенхольца?»» - «Даже невозможно представить банкротство «Томскнефти». - «Ну так оно же было начато!» - удивился словам свидетеля адвокат. - «Ну это было не банкротство, это была обеспечительная мера». По возможным претензиям «Биркенхольца» свидетель так и не смог ничего пояснить.

«Напоминаю, защита задает вопросы свидетелю по событиям, очевидцем которых он не был! - снова вставал Лахтин — Я заявляю о недопустимости таких вопросов!». «Это мы вам напомним», - слышался ответ от защиты.

Адвокат Краснов, встав, обратился к судье: «Может быть, пояснения будут? Это какие «такие» вопросы нельзя задавать?!». «Ну чего вы, - успокаивал судья защитника, давая понять, что не противится «не таким» вопросам. - возражения прокурора занесены в протокол...».

«Процедура банкротства не совпадала с позицией по этому вопросу губернатора Кресса, так?» - далее интересовался адвокат Краснов. - «Не знаю». - «Ну, если придет губернатор Кресс, мы к этому вопросу вернемся» - пообещал адвокат.

Владимир Краснов поинтересовался и судьбой аналитической записки. Свидетель подчеркнул, что записка содержит в себе официальную позицию руководства администрации Томской области.

Снова обратились к материалам дела — допросу свидетеля у следователя. «Вы говорили, что Ходорковский «оделся во все белое и ушел от тех подложных схем, которые вызывали сомнения у миноритариев». Какие подложные схемы вы имели в виду?» - интересовался адвокат. «О тех подставных компаниях, которые покупали нефть... все что было связано с выводами активов ВНК...Все работало по таким схемам», - объяснял свидетель.

На этом вопросы у защиты к свидетелю Авалишвили были исчерпаны. Адвокаты и подсудимые посовещались пару минут. Затем Ходорковский заявил, что «то, что касается меня по обвинению меня в хищении нефти и акций ВНК, - у меня все». «Мы сейчас лишены возможности показать свидетелю еще не оглашенные документы, - пояснил Лебедев, - поэтому у нас будут еще позже вопросы».

«Свидетель, вы свободны!» - обрадовал было человека на трибуне судья. Но уйти из зала Авалишвили не удалось. «У нас есть дополнительные вопросы», - заявил прокурор Лахтин и начал быстро читать по бумажке. Так, прокурор попытался задать вопрос о выведении активов в различные компании, в том числе находящиеся в ЗАТО и использовании в связи с этим налоговых льгот, но защита тут же воспротивилась. «Обвинение в выведении активов в разные ЗАО, нашим подзащитным НЕ предъявлялось, - встал с возражением адвокат Краснов. - Давайте оставаться в рамках статьи 252 УПК (пределы судебного разбирательства. – ПЦ) Либо нам предъявят обновленные обвинения, либо мы просим снять этот вопрос!».

Прокурор просил «разрешить ему задать вопрос», адвокат снова настоятельно возражал. Суд попросил уточнить, как это согласуется с обвинением. «Хорошо, я задаю следующий вопрос», - уступил Лахтин. - Вы отвечали на технологические вопросы подсудимых. Вы давали комментарии чисто о технологии, или давали ответы на какие-то правовые вопросы? Являясь специалистом в области юриспруденции?». «Это наводящий вопрос», - возражали адвокаты. «Я пытался уловить — не уловил», - постарался быть честным судья. Свидетель ответил обтекаемо.

«Вы говорили о нефти как о субстанции или о правах на нефть?» - уточнял прокурор другие ответы свидетеля. «Я говорил как о субстанции». - «Какими критериями вы руководствовались, говоря о том, что обмен акций был незаконным и неэквивалентным?» - «Были нарушены в первую очередь процессуальные нормы отчуждения акций, закон об акционерных обществах, а также оценка, данная независимым оценщиком, которая неравнозначно оценивала акции — акции ЮКОСа были завышены, акции ВНК были занижены. Не была определена советом директоров цена на акции. Это все грубые нарушения». - «Могло ли заинтересованное лицо при желании оформить права на нефть…» - попытался задать следующий вопрос Валерий Лахтин.

«Защита возражает, вопрос правового характера, во-вторых, предположительный», - возразил адвокат Клювгант. «Конкретизируйте», - попросил судья. - «Возможности за счет компании, зарегистрированной в ЗАТО, уклониться от налогов?» - «Какой компании? Вопрос неконкретный. К тому же говорится о каких-то фактах хищения нефти, а приговора суда по этому факту нет! Просим снять вопрос!».

Впрочем, судье не потребовалось снимать вопрос, это сделал сам прокурор. «Понятно. Следующий вопрос», - объявил Лахтин и спросил что-то такое, чего не понял никто. Судья, помолчав, обратился к прокурору: «Что-то я ничего не понял». «Понятно, я тогда задам следующий вопрос», - сходу сдался прокурор. Зал засмеялся. «Да я не против вашего вопроса, я просто прошу пояснить, что вы пытаетесь спросить?» - объяснил судья. Но прокурор, похоже, сам был против своего вопроса и переформулировать ничего не стал. «В какие финансовые отношения вступали «Томскнефть» с банком МЕНАТЕП?» - спросил он далее. - «Погашение задолженности «Томскнефти» в федеральный бюджет, но эта сделка была сочтена притворной... Это было в мае 99 года...» - пояснял свидетель.

Еще пару вопросов задал представитель Росимущества. «Уточните ваше отношение к ВНК в 98 году? Какой пост вы занимали?» - «До июля я числился президентом ВНК» - «Известна ли вам дата окончания финансового года ВНК?» - «31 декабря ежегодно».

«Вы так вопросы задаете! - поразился судья. - А что, бывает еще другое окончание финансового года?». Представитель Росимущества, помявшись, задал следующий вопрос: «Были ли вы извещены заранее о внеочередном собрании акционеров ВНК от августа 98 года?» - «Я уже тогда не работал в ВНК». - «То есть основания для созыва этого собрания, повестки дня вы не знаете?» - «Нет, не знаю». - «Извещались ли акционеры ВНК о необходимости принятия решений советом директоров по отчуждению акций «Томскнефти»?» - «Таких извещений акционеры не получали. Без их решений все проводилось». «Больше вопросов нет», - констатировал представитель Росимущества.

И его тут же сменил адвокат Владимир Краснов. «Вы сказали, что о договоре мены акций вам ничего не известно. В ответе на вопрос прокурора Лахтина вы заявили нечто противоположное». - «Я и раньше говорил, что обмен акций был незаконным», - «То есть вы, не зная договоров, заявили суду о незаконности обмена?». Свидетель настаивал на своих ответах. «А вы знаете, на основании каких решений эти договоры подписывались?» - «Не знаю». - «Не знаете. Но они незаконны?» - «Да». - «Знаете ли вы, что договоры обмена акций проходили одобрение как на совете директоров ВНК, так и на общем собрании акционеров ВНК?» - «Не знаю, я не видел этих документов, но я знаю, что обмен был незаконным». - «Означают ли ваши ответы то, что вы, не зная о процедуре принятия решений о заключении договоров мены акций, последующего одобрения этих решений, тем не менее, настаиваете на том, что эти неизвестные вам решения противоречат действующему законодательству?» - «Настаиваю». - «В ответе на вопрос Лахтина вы заявили, что все-таки оценка акций проводилась, хотя до этого вы сказали, что она не проводилась. Как это расценить?» - «МЦО проводило оценку, но ранее, это единственная оценка. А процедура обмена требует независимой оценки, от федерального управления по делам о несостоятельности. Далее совет директоров должен дать свою оценку стоимости акций. Этого произведено не было. К тому же по указу президента запрещено отчуждение акций предприятия, доля государства в котором равняется 25 процентов». - «Вы до этого говорили на допросе, что не знаете, что такое МЦО, а теперь говорите, что видели отчет МЦО», - ловил на неточностях свидетеля адвокат Краснов. «Я не помню, что было пять лет назад», - усмехался Авалишвили.

«Вы, отвечая на вопрос представителя Росимущества, сказали, что ничего не знаете о собрании акционеров ВНК от 26 августа 98 года», - снова поднялся с уточнениями Лебедев. Свидетель подтвердил свои слова. «Если вам неизвестна и повестка дня, то откуда вы знаете, какие решения принимались на этом собрании акционеров?» - спрашивал Лебедев. «Не помню, мне надо поднять документы», - снова находил спасительные формулировки свидетель. «А откуда же вы тогда взяли, что там было принято решение об обмене акций?» - задал подсудимый еще один неподъемный вопрос. Свидетель не смог дать ответа на этот вопрос, так же как не смог он уточнить и из каких все-таки документов следует запрет на «отчуждение акций предприятия, доля государства в котором равняется 25 процентов».

Наконец вопросы к свидетелю закончились. «Вы свободны!» - объявил судья. «Все? Совсем?» - не поверил своим ушам замученный Гурами Авалишвили. «Пока да», - уточнил судья. «То есть завтра я могу не приходить?» - еще больше обрадовался свидетель и, схватив портфель, буквально выбежал из зала.

Затем защита заявила ходатайство о недопустимости доказательств. Адвокат Наталья Терехова отметила, что следователь обязан записывать в протокол допроса все дословно, а при сверке показаний свидетеля Авалишвили на допросе и в аудиозаписи были обнаружены расхождения.

«Отсутствуют также записи о предоставлении свидетелю документов на просмотр», - отмечала защита. Обозначив все нарушения, защита потребовала считать допрос Авалишвили недопустимым доказательством. Чтобы возразить, прокурор Лахтин попросил ознакомиться с текстом — минут за десять.

«Тут 27 страниц! - напомнил судья — Я не думаю, что вы за 10 минут осилите 27 листов», - засомневался Виктор Данилкин в способностях прокурора к скорочтению. Тот не сопротивлялся. В итоге обвинители решили высказаться завтра.

Затем ходатайство заявил и Платон Лебедев. Он просил об истребовании из Басманного суда документов. Речь шла об отчете «ПрайсвотерхаусКуперс», финансовой отчетности «Юганснефтегаза», «Самаранефтегаза» — вместе с аудиторскими заключениями.

Далее судья Данилкин сообщил, что поступил ответ от следователя Алышева в адрес суда — на запрос о предоставлении компакт-дисков (на этих дисках записана «прослушка» телефонных разговоров Гололобова с Бахминой). Следователь Алышев сообщал, что диски в настоящее время находятся в деле 18-43/03, по которому проходят много человек, ряд из которых в розыске, и диски крайне нужны для расследования дела. «В связи с этим предоставление дисков в суд представляется невозможным», - зачитал Виктор Данилкин мнение следователя.

На этом на сегодня судья заседание закрыл. По обоим ходатайствам, как отметил председательствующий, суд выскажется завтра. В пятницу слушания начнутся в 10.00.