Михаил Ходорковский, "The New Times", 12.09.2011

Сегодня в обществе очень сильны настроения против педофилов. И неудивительно. Явление поистине кошмарное. Результат развращенности пресыщенных людей, ощущающих свою безнаказанность.

Как обычно, политики пользуются любой ситуацией для повышения своих рейтингов. Но «палочная система» при отсутствии реальной судебной защиты порождает не менее чудовищные по последствиям злоупотребления.

Я был знаком с парнем, отбывавшим срок по «педофильской» статье, которому последовательно отказывали во всех прошениях об УДО и снижении срока.

Алексей попал в тюрьму в 19 лет. Сейчас ему 22. Молодой, симпатичный, без наколок и других «тюремных особенностей». Работяга, творит чудеса на стареньком токарном станке.

Его история проста: в подростковом возрасте получил условную судимость. За грабеж. Собственно, ничего необычного — по пьяной лавочке отобрал мобильник у знакомого, через час задержали. Дали четыре года условно.

До сих пор жутко смущается, когда я называю его «разбойником» и прошу объяснить зачем.

За тот случай ему явно стыдно. Даже рассказывать не хочет.

Прошло два года, он учился. В 18 лет познакомился на дискотеке с девушкой — несовершеннолетней. Они стали жить вместе. Дома у ее родителей. Надеялись пожениться, когда будет можно. Но началась кампания по борьбе с педофилией. Поселок небольшой, все всё знают. Участковому потребовалась «палка», и он дал делу ход. И бесполезно писали обращения родители девушки, рыдала на суде сама несостоявшаяся невеста. Судья «все понимала», но у нее тоже «палочная система» и кампания.

Итог — пять лет с учетом неотбытого условного срока.

Это — минимум того, что судья могла дать, не считая факта, что приговор несправедлив в принципе.

Два года Ира ждала Алексея. Они надеялись, что суд пересмотрит дело, что отпустят по УДО. Увы, стало очевидно — никто из бюрократов не решится пойти против «линии».

Даже свидания были невозможны.

Через два года Леша написал Ире: не жди. И перестал отвечать на ее письма.

Я смотрю в его глаза. Нет, там нет влаги — там уже застарелое, глубоко скрытое отчаяние.

Сильный, добродушный парень, какими бывают именно сильные и простые люди. Его лишили не свободы — счастья. Он не ропщет, воспринимает тех, кто старше, кто «начальник», как стихию. Пришла волна и оставила на берегу — одного, без дома, без семьи.

Что тут поделаешь?

А мне горько от этой безнадеги, от безжалостности нашей системы, от воплей людей, не желающих знать правду и требующих одного: «Распять!!!»

Люди, остановитесь, оглядитесь! Не все так просто и однозначно.

Таких несчастных только на моем пути встретилось немало. Некоторых ждут. Ждут долго. Они играют свадьбы. В тюрьме. В семьях появляются дети. А отцы продолжают сидеть как педофилы.

Что мы за люди, раз допускаем такое?

Первую статью из цикла "Тюремные люди" см. в The New Times № 27 от 29 августа 2011 г.

* * * 

Alexey’s history
By Mikhail Khodorkovsky
Translation from The New Times column originally published September 12, 2011
(This piece reverted back to the intellectual property of Khodorkovsky on October 27, 2011.)

Public attitudes against pedophiles are very strong these days, which is not surprising. The phenomenon is truly dreadful, the result of the depravity of over-satiated people, sensing their impunity.

As usual, politicians will try to use any situation to boost their ratings. But the “check mark system,”¹ in the absence of real judicial protection, gives rise to abuses that are no less monstrous in their consequences.

I made the acquaintance of a fellow serving a sentence under a “pedophilic” statute who has consistently been denied all of his requests for parole and a reduced sentence.

Alexey ended up in jail at age 19. He is now 22. Young, pleasant, without tattoos or other prison idiosyncrasies. A hard-working fellow, he works wonders on an old metal turning lathe.

His history is simple: as a juvenile he had gotten a suspended conviction for robbery. Nothing out of the ordinary, really – he was drunk and had taken a mobile phone from an acquaintance, and an hour later he was in custody. They gave him four years, suspended.

To this day he gets horribly embarrassed when I call him a highway robber and ask him to explain why he did it.

He is obviously ashamed about that whole incident. Doesn’t even want to talk about it.

Two years went by; he was going to school. At age 18 he met a girl, Ira, at a disco. They started living together at her parents’ home. They hoped to get married as soon as they could. But then the campaign to fight pedophilia began. The policeman responsible for their section of town needed a “check mark.”

His parents wrote appeals, the bride-that-was-not-to-be sobbed in court, but all to no avail. The judge “understood everything,” but she too has a “check mark system” and a campaign she’s got to adhere to.

The result: five years, taking into account the part of the suspended sentence he had not yet served.

This was the minimum that the judge could have given, if we forget for the moment that the verdict was unfair in principle in the first place.

For two years Ira waited for Alexey. They hoped that the court would reconsider his case, that he would be released on parole. Alas, eventually it became clear that none of the bureaucrats were going to make a personal decision to go against the party line.

Even visitations were impossible.

After two years Alexey wrote to Ira: “Don’t wait for me.” And he stopped replying to her letters.

I look into his eyes. No, there is no wetness there; there is already a long-standing, deeply concealed hopelessness.

A sturdy, good-natured fellow, so typical of strong and simple folk. They didn’t take away his freedom – they took away any chance he’d had to find happiness in life. He doesn’t complain, he regards those who are senior, who are “a boss,” as just another uncontrollable force of nature. A wave rolled in and tossed him onto the shore, alone, without a home, without family. What can you do?

But I am left feeling bitter about this hopelessness, about the pitilessness of our system, about the raucous cries of people who have no desire to know the truth and who demand only one thing: “Crucify him!”

People, stop and look around you! Not everything is that simple and black-and-white.

I alone have encountered no small number of such unfortunate people crossing my path. Some of them have someone on the outside waiting for them. They have to wait for a long time. They get married in jail.

Children appear in the families. And the fathers continue to sit behind bars, as “pedophiles.”

What kind of people are we, if we allow such a thing?

-------

_{¹ A system where somebody “upstairs” sets an arbitrary quota for something, forcing subordinates to focus entirely on meeting the quota so they can put a check mark next to this item on a notional list. In this article, the quota is for arrests and convictions of pedophiles in a particular police precinct or court district – irrespective of whether there are actually any pedophiles there.}